Алексей Колышевский - Секта-2 Страница 26

– Пэм, – заорал он что было мочи, – возвращайся! Хватит! – и, не глядя больше в ее сторону, повернулся и зашагал к берегу. Невозможно превзойти стихию Творца, но можно с ним договориться… На губах Игоря играла легкая победная ухмылка, он был искренне доволен собой.

Меж тем Пэм, словно на что-то еще надеясь, к берегу плыть не спешила. Игорь, который уже стягивал с себя костюм, с тревогой отметил, что начинается прилив, а вместе с ним и волны вновь поднимаются. Не успел он и глазом моргнуть, не то чтобы что-то предпринять, как вдалеке, примерно в трех километрах от берега, появился настоящий водный Эверест. Настолько высока была эта волна, что Игорь принял ее за цунами. Понятно было, что никакая отмель не станет помехой столь чудовищной силе: волна обрушится на берег, изуродует его и растерзает. Игорь понял, что спасти Пэм уже невозможно, да и у него остались считаные секунды, чтобы обогнать волну и спастись самому. Укрыться можно было только в одном месте – в бетонном подвале виллы. Здесь, помимо всего прочего, хранилось их с Пэм снаряжение для дайвинга: акваланги и заполненные кислородной смесью баллоны с запасом на сорок минут. Ворвавшись в дом, Игорь стремглав кинулся вниз по лестнице, рванул на себя тяжелую дверь и, очутившись в подвальном помещении, первым делом закрепил на себе баллоны. Теперь ждать оставалось недолго: едва успел он открыть клапан подачи и вцепиться в загубник, как на виллу обрушилась сплошная стена воды. Игорь услышал, как дом над ним с треском разваливается, подвал стал стремительно заполняться водой, дверь сорвало с петель, и мутный соленый поток хлынул прямо на Лемешева. В мгновение ока подвал оказался затопленным, а Игоря прижало к потолку, и он принялся дышать воздухом из баллонов.

Второй удар не заставил себя долго ждать, он последовал за первым с небольшим интервалом, а затем еще один, и еще… Маленький райский остров Лиапари оказался по меньшей мере наполовину уничтожен океаном. Все восточное его побережье было истерзано, старые деревья вырваны с корнем и унесены в открытое море, равнины затоплены, дороги размыты. Разрушения были поистине ужасающими. Когда Лемешев выбрался из-под развалин виллы, с которой волна сорвала крышу и выбила все оконные рамы, глазам его предстала жуткая в своей контрастности картина: под голубым безоблачным небом, под жарким солнцем, в абсолютном безветрии, погрузившись в состояние ленивого штиля, застыл неподвижный, прикинувшийся мирным океан, почивающий после очередного своего коварства. Берег же был изуродован, оголенные пальмы, с которых ужасающей силой волны сорвало всю крону, напоминали зубочистки, воткнутые малолетним сорванцом в оплывший от жары кремовый торт. Игорь заприметил что-то живое: какое-то существо, все окутанное илом, едва заметно пошевелилось, и Лемешев с воплями кинулся к нему, в надежде, что это может быть Пэм, каким-нибудь чудом уцелевшая после удара волны, но оказалось, что это полудохлый шимпанзе, которого водой смыло с пальмы. По занесенному водорослями пляжу Игорь бродил до самой темноты, надрывал связки, зовя Пэм, но все безрезультатно. Измотанный, голодный, он вернулся в разбитый дом свой, который толком не успел еще обследовать после трагедии. Каменные стены устояли, в подвале по-прежнему была вода – ей попросту некуда было деться из бетонной коробки. Вся обстановка была уничтожена, особенно жалко смотрелись книги, вылетевшие из опрокинутого шкафа, – насквозь промокшие, раскрытыми лежащие на полу, похожие на подстреленных птиц. Во всем доме витал аромат заброшенности, словно дом умер, словно душа его безвозвратно ушла, утекла вместе с водой обратно в океан. Вещи, мебель – все было свалено как попало и громоздилось бесформенными кучами, а тяжелый письменный стол лишился половины своих ящиков. Их содержимое, крайне важное для всякого смертного – деньги и документы, – было частью утрачено, частью разбросано по всей комнате. Игорь принялся подбирать то, что осталось, обнаружил свой американский паспорт в довольно сносном состоянии, пластиковый футляр с кредитками также, по счастью, никуда не исчез. В уцелевших ящиках стола в воде плавала всякая ненужная теперь мелочь, весьма кстати подвернулся брелок в виде крошечного фонарика, а документов Пэм найти не удалось. Вместо этого Игорь обнаружил раскисший незапечатанный конверт, с величайшей осторожностью извлек из него исписанный шариковой ручкой лист, прилепил его прямо на стену и в свете крошечного фонарного пятнышка прочел следующее:

«Мой бесконечно милый Igor, прежде чем нам с тобой навсегда расстаться, я хочу посредством этого письма сказать то, что мне никогда не хватило бы духу высказать тебе в словах с глазу на глаз. Я пишу это письмо на русском и делаю это специально для того, чтобы ты смог лучше понять мои слова и почувствовать мою искренность. Как раз об искренности я буду сейчас говорить. Все дело в том, что я множество раз была с тобой неискренна, лгала тебе, обманывала тебя, и сейчас мне невыносимо тяжело от всей той лжи, которая накопилась между нами и совсем не хочет уходить, как вода в песок. Все у нас с тобой вышло, как в скверной повести, где женщина обязательно лживая и коварная, бессердечная whore[5]. Ты вправе думать обо мне так, особенно после того, как я расскажу тебе вот это.

Много лет назад, когда деревья для нас с тобой все еще были большими и мы впервые встретились, наша встреча в Риме вовсе не была случайностью, как не может быть случайностью встреча сотрудницы CIA и русского разведчика, а я уже тогда знала, какова твоя true occupation[6]. Я did come to be[7] рядом с тобой, и начала выполнять свою задачу согласно плану моего руководства, которое тогда весьма озабочено было поиском тетрадки этого монаха, считая, что ее подлинник сможет сильно укрепить нас в знании, что именно делать и как именно работать в России, на кого из претендентов на высший государственный пост нам стоит поставить и к чему вообще можно быть готовыми.

В процессе реализации этого плана ты стал для нас чрезвычайно интересной фигурой в связи с тем, что оказался обладателем невероятного природного дара, сила которого сравнима лишь с даром величайших каббалистов и магов древности. Было решено привлечь тебя на нашу сторону. Alas[8], но в разведке всегда приветствуются только жесткие методы, которые гарантируют если и не мгновенный, то extremely[9] быстрый результат. Для твоей тотальной компрометации, чтобы сразу лишить тебя возможности сделать шаг назад, а также ввиду того, что ты никогда бы не согласился на прямое сотрудничество с CIA, была проведена операция, в результате которой твой отец был убит, а тебе было предъявлено доказательство виновности русской разведки в том, что с ним произошло. Вообще в ходе этой операции оказалось слишком много жертв. Я, конечно же, имею в виду тех карабинеров, которые перестреляли друг друга, находясь под влиянием сильнейшего гипноза с твоей и с моей стороны. Не будет также неправдой, если я скажу, что в тот момент своим присутствием я лишь создавала видимость помощи, так как у меня подобные способности развиты чрезвычайно сильно в сравнении с обычным организмом, но ничтожны, если сравнить их с твоим уровнем. Таким образом, наше знакомство, начавшееся с почти безобидной лжи, быстро привело к лжи особенно чудовищной и aggravated[10] тем обстоятельством, что к ней теперь добавилось еще и убийство.

Нет, я не любила тебя тогда. Я поняла, что у меня по отношению к тебе появились чувства, когда мы с тобой расстались в Неаполе. После этого я ощутила потребность быть с тобой рядом. Самым счастливым временем в моей жизни beyond doubt[11] было наше время в Штатах, и с тех пор я была с тобой настоящей в той части нашей жизни, которая касалась только наших с тобой отношений. Что касается моей работы, то здесь, разумеется, о какой-либо искренности не может быть и речи. Так же, как ты всегда стремился быть полезным своей родине, я всегда работала во благо интересов своей. Затем, когда мы с тобой встретились после долгого расставания, что, конечно же, было очередным моим заданием, я вдруг поняла, что моя жизнь без тебя была прожита напрасно, и вот тогда-то я по-настоящему тебя полюбила и все сделала, чтобы оказаться с тобою вместе, тем более что тогда мои личные цели не противоречили целям, которые поставило передо мной CIA. Оказавшись здесь, на острове, среди protogenic[12] чистоты, я вдруг сама впервые в жизни захотела стать чистой, прежде всего перед тобой. Собственно, вся суть моего нервного и, как я подозреваю, весьма косноязычного письма сводится всего к четырем словам: мне надоело лгать тебе. В твоей переброске в Штаты заинтересованы люди, которым я не могу противостоять по определению. Им противостоять невозможно. Те азы масонства, с которыми я ознакомила тебя, когда ты был, shit![13] – когда мы были вместе там, в Чарльстоне, в великом пантеоне Люцифера, не идут ни в какое сравнение с подлинным земным бытием этих людей, управляющих не только Штатами, но и всем миром. Тот, чье имя записал монах в своей тетрадке, trust me, honey[14], – он лишь покорный слуга этих людей. Они владеют чем-то, о чем я не стану писать даже в этом прощальном письме. Я знаю тебя, ты безрассудный храбрец и игрок с жизнью, ты захочешь узнать больше, и поэтому я молчу.