Натан Дубовицкий - Околоноля [gangsta fiction] Страница 26

— Ладно, Сара, уж позволь называть тебя так. Я ведь не о твоих заслугах перед отечеством пришёл послушать и не о том узнать, что Чиф стукачом при конторе состоял, — бешенство дошло до пика, стабилизировалось и ровно гудело у Егора под словами. — Ты ведь была у «Своих», я ведь не обознался, это была ты.

— Это была я, — Яна Николаевна пила сок. — Игорь просил помочь тебе. Я знаю, что тебя волнует.

Клуб «Свои» не существует, ты же был там позапозавчера, сам видел. А существует шайка очень богатых, знаменитых и влиятельных граждан, обожающих экстремальные зрелища. Точнее, не экстремальные, а запредельные. Студия «Kafka's pictures» снимает фильмы, очень похожие на обычные, среднего качества, каких много. Но сцены насилия в них — всегда не просто натуралистические, а самые что ни на есть натуральные. Они, к примеру, сняли «Гамлета», где в фильме король, королева, принц и Лаэрт были убиты по-настоящему. То есть, актёры, которые их играли, были убиты. Во время съёмок. Прямо на съёмочной площадке, в костюмах и декорациях. Двое, Лаэрт и Гамлет, были добровольцами, смертельно больными, за вознаграждение близким давшие согласие пораниться отравленными клинками под камеру. А двоих обманули, они до последних минут думали, что просто в кино снимаются. Я видела этот фильм. У Гертруды очень удивлённый вид, когда она начинает понимать, что яд реально действует. Эти фильмы смотрят на закрытых показах, рекламируя в узких кругах как авангардную жесть. Модные лохи приходят, не подозревая, что видят кадры реальных убийств. Организаторам доставляет особое удовольствие наслаждение смертью у всех на виду, почти открыто.

— Значит, Плакса… — Егор не смог сказать «мертва», «погибла», «убита». — Её нет?

— Нельзя сказать точно, — ответила Вархола. — Иногда им оставляют жизнь, откачивают, лечат после съёмок.

— Зачем?

— Чтобы… снимать в других фильмах. У них бывают перебои с новыми актёрами.

— Кто такой режиссёр А.Мамаев? — ужаснулся Егор.

— Мы точно не знаем. «Kafka's pictures» находится в горах, на Юге. Он работает где-то там.

— Эту студию можно найти?

— На Юге за деньги можно всё, — сказала Яна Николаевна.

— Слушай, Сара. Ты, если ты действительно чекистка, знаешь о существовании шайки богатых первертов. Ты уверяешь, что студию, где для их удовольствия терзают и умерщвляют невинных людей, можно накрыть, были бы деньги. Почему же ты и твоя родная чека не возьмёте всю эту мразь прямо завтра, часиков так примерно в семь — семь тридцать утра? Что мешает? — тихо, чтобы не слышали хрустящие латуком звёзды, завопил на Вархолу Егор. — Может, денег не хватает? Сколько, скажи!

— Не кричи, кул даун ю факен хани,[19] — усмехнулась Яна. — Во-первых, сам ты тоже из чк. Ведь вас, братьев чёрной книги, чекистами в конкретном народе называют. Во-вторых, мы и про ваше братство знаем много. Куда, кстати, больше, чем про киношников, но вот ты на свободе, и ничего.

— А почему я на свободе? Арестуй меня!

— Кул даун, чил аут,[20] — мурлыкала Яна, развернув к себе спиной и поглаживая меж ушей своего Абдаллу, словно огромного ласкового дохлого кота. — Нам известна вся правда о тебе, но её в суд не потащишь. Суду нужны улики, а не правда. Это раз. А ещё мы власть. Настоящая власть не применима, как атомная бомба. Мы правим, не вмешиваясь. Поддерживаем порядок, оставаясь невидимыми. Это два. Как говорят китайцы, власть — дракон в тумане.

— Не знаю, что там с китайцами и драконами, но тумана точно много. Вы потому не вмешиваетесь, что сами с нами повязаны, — заизобличал, забичевал Егор. — Деньгами, кровью, а теперь ещё выяснилось, что и сексом.

— Не хами, дарлинг.[21] Наше вмешательство было бы разрушительным. Мы знаем так много позорных секретов, что если они будут активированы, весь правящий сброд этой и не только этой страны лопнет, сдуется, испуская грязь и гниль. А с ним вместе расплывётся, растечётся всё общество и государство. Как ни печально звучит, коррупция и оргпреступность такие же несущие конструкции социального порядка, как школа, полиция и мораль. Убери их — начнётся хаос. Так что гуляй на свободе, чекист.

— Где Мамаев? Ты куришь? Не знал. Где Мамаев?

Яна Николаевна закурила и распевно, как Сара, заговорила:

— Курю. Мамаев живёт то где-то в москве, то в питере. Но по три-четыре месяца в году проводит на своей студии на Юге. Сейчас я разглашу государственную тайну. Делаю это, потому что меня попросил Игорь и потому что я… мне, словом, с тобой бывало хорошо.

— Сара…

— Юг контролируется Хазарским каганатом. Уже около тысячи лет. Все эти национальные республики, парламенты, суды, портреты президента/премьера, муниципальные районы, выборы, милиционеры — фикция, имитация. При советской власти такой же имитацией были местные парторганизации, советы, бюсты Ленина, исполкомы. На самом деле и тогда, и теперь, и при царях Югом правили и правят хазары, небольшая засекреченная народность, обитающая по ту сторону пика Эльбарс. Они устанавливают границы, разрешают споры, распределяют деньги и должности между этносами и кланами. Они так хитры, воинственны и упрямы, что даже чеченцы их уважают. Сильны не настолько, конечно, чтобы игнорировать Россию, чтобы самим всё решать. Но достаточно, чтобы без них ни один вопрос не решался. Между Россией и Хазарией двести лет назад подписан действующий до сих пор тайный договор, по которому в обмен на дотации и военную помощь каганат притворяется частью империи/союза/федерации и не поддерживает всех её геополитических соперников. Хазары знают на Юге всё и всех. Если с ними поладишь, они отдадут тебе Мамаева. Он, точно, их данник, иначе не выжил бы.

— Бред какой-то, гумилёвщина, — проскрипел Егор. — Отдай мне его ты. Он же бывает в москве, сама сказала.

— От пятисот тысяч до миллиона. Долларов. Небольшая цена, разумная. Наскребёшь. А где он в москве бывает и когда, мы точно не знаем. Так что Юг, хазары.

— Как мне найти этих замечательных людей?

— Полетишь в Караглы, — ответила капитан. — Вот телефон майора Струцкого. Он там живёт, знает там всех, кого нужно. Скажешь, что от меня. Он отведёт тебя, куда следует, устроит встречу с каганом. Это у хазар такой типа путин, а значит, у всех южан. Если договоришься — Мамаев твой, нет — вернёшься, дел-то куча. А всё-таки подумай, нужно тебе оно или не очень. Кинолюбители — опасные ребята. Большие люди с плохими манерами. Надо ли связываться? Да и на Юге не курорт, постреливают. Плакса же давно от тебя сбежала, извини, если лишнее говорю. Ты мне в последнюю нашу встречу цветы подарил. Я подумала, может, у нас что-то получаться начало. Ты ведь цветы мне не дарил никогда, за дуру держал, приспособление для секса. Я ведь не совсем дурой оказалась, — Сара откатила Абдаллу в сторону и придвинулась ближе к Егору.

32

И вслед за словами на него бесшумно нашло её фирменное тепло, хорошо ему знакомое, любовно полилось за воротник, мигом переполнило сердце и растеклось приятным ознобом по спине, животу и ниже, затопило все телесные низменности, проникло в самые укромные и запретные места и оттуда начало закипающим наводнением подниматься обратно к сердцу, горлу, голове, выпрямляя пенис, вспенивая кровь и мысли, вымывая из каменеющей памяти до сих пор ещё горячие солнца его первой весны.

Стало радостно, как будто вспомнилось нечто наиважнейшее, без чего и жить-то было как-то не с руки. Как будто открылась истина, сошлись концы с концами, явился долгожданный эмцеквадрат и объяснил всё. И крутящийся в штопоре неуправляемый ум внезапно остановился на краю гибели, и можно было с него, наконец, сойти на ровную твердь веры и при вере пригретого равнодушия.

И Егор произнёс спич — для себя и для Яны, и «для всех, кто желал бы слушать»:

— Это очень хорошо Сара, что ты сейчас про цветы сказала. Это ты верно. Так и есть. Я цветы тебе не дарил. Да и подарил не простые, рисованные. И никому никогда не дарил. Вот я понял теперь, почему, Сара. Я понял! Дайте шампанского, скорее, скорее, какого хотите.

Когда-то в детстве, в июле, в жару — я тишину мира расслышал. Но о тишине я потом. Сейчас не то хочу. Не об этом говорить буду. Я про цветы. Тогда же, из-под детства я через толщу жизни и смерть разглядел. Она кружила, как склизкая, вёрткая хищная комета, высоко над всем. Излучала мрак и обессмысливала меня на сто лет вперёд. Я был мал, но почему-то сразу догадался, что как бы ни усилил своё тело и чем бы ни обогатил душу, и какие бы сокровища в сердце ни сложил — всё достанется ей.

Я не мог согласиться, и жизнь стала горчить. Каждое утро было отравлено, каждая любовь отдавала тоской, из каждого положения виделось, как снижается и сужает круги чёрная комета. Мне казалось странным, что люди не бросают семью, работу, рыбалку, театр, книги, войну, любовь, весь этот вздор и не усаживаются немедленно за составление плана одоления смерти. А буде таковое окажется невозможным — за хоровое исполнение эвтаназии. Напротив, люди неохотно заговаривали на эти темы и преспокойно предавались отупляющей борьбе друг с другом. Наваливали вокруг себя кучи копеечных дел и горы пустейших хлопот. И штабеля сломанных тел. Чтобы закрыться ими от страха. Покорно ждать, виду не подавать, что жутко, храбро обсуждать пустяки, как в общей очереди к дантисту и проктологу, когда всем неловко и боязно, но чем быстрее движется очередь, тем бодрее разговоры о том, где кто отдыхал, и состоится ли война с эскимосами или можно и этот вечер проплясать по клубам, а завтра после обеда не спеша выйти на айпио.