Рональд Х. Бэлсон - Исчезнувшие близнецы Страница 26

– Уверена, что это обычное посещение на дому. Он получил сигнал об ущемлении прав пожилого человека и хочет понять, требует ли ситуация немедленного вмешательства – угрожает ли что-то вашему здоровью или безопасности. Он задаст пару вопросов, осмотрит квартиру, чтобы удостовериться, что у вас приемлемые жилищные условия, а потом доложит своему начальству.

– Подобное вторжение меня совершенно не радует. Не хочу, чтобы какой-то чинуша изучал мою жизнь под лупой. Какое право имеет абсолютно незнакомый человек вторгаться в мой мир и о чем-то судить, решать, приемлемые у меня жилищные условия или нет?

– Я понимаю, что вы не в восторге, но не следует давать ему повод раздуть дело. Просто вежливо и прямо отвечайте на вопросы. Не стоит его дразнить. Он просто выполняет свою работу.

Агент Форрестер вошел в квартиру Лены, огляделся и присвистнул. Огромные, от пола до потолка, окна выходили на озеро Мичиган – как будто живой пейзаж был помещен в рамку, словно картина на стене. Форрестер шагнул из коридора на мягкий, приглушенного голубого цвета ковер и осмотрел обстановку. Массивный мебельный гарнитур в изысканном французском провинциальном стиле: бело-розовые резные стулья, стеганые оттоманки и кресла, диван с тремя подушками, накрытый светлым льняным покрывалом в центре гостиной. Свежие цветы в хрустальных вазах украшали столики по бокам. Форрестер вдруг остановился и уставился на картину маслом над столиком у дивана. Оригинал, подписанный автором.

– Это же…

– Да, Марк Шагал. Я приобрела его на аукционе в Лионе.

– Ничего себе! Когда я сегодня утром получил задание… Я хочу сказать, что обычно я хожу… – Он запнулся.

– Обычно вы ходите… – повторила Лена, подаваясь вперед и приподнимая брови в ожидании того, как Форрестер закончит свою неловкую прелюдию.

– Понимаете, Шагала на стенах я обычно не вижу.

– Шагал мне близок, – пояснила Лена. – Мы с ним во многом похожи. Именно эта картина пробуждает воспоминания из моего детства. Он был…

– Знаю, обычным евреем из маленького городка в Беларуси. Отец его торговал рыбой.

Лена с улыбкой кивнула. Лицо ее просветлело.

– А у моего был магазинчик в Хшануве, в Польше. Шагалу повезло, что ассоциация художников Америки тайно переправила его из Франции еще до прихода Гитлера. Моей семье так не повезло.

Форрестер стоял у картины, словно у алтаря. В восхищении.

– Я люблю Шагала. Наверняка вы видели плафон в Парижской опере.

– Вы имеете в виду Пале-Гарнье? Ведь теперь здание Парижской оперы – это ужасное сооружение из стали, Опера Бастилия.

– Полностью с вами согласен! Это новое здание просто отвратительно. Оно могло бы стоять в Хьюстоне или Финиксе. Но никак не в Париже. Разумеется, я имею в виду Гарнье.

– Вам известно, что Шагал расписывал эти панели прямо поверх росписи девятнадцатого века?

– Нет, я этого не знал.

– Какое у вас любимое произведение, мистер Форрестер? Мое – «Пеллеас и Мелизанда» Дебюсси.

– Хм, великолепные голубые и розовые тона… Я должен был бы догадаться, когда увидел вашу гостиную. Я же, боюсь, больше склоняюсь к «Щелкунчику». Люблю балет.

– Вы проверяете меня, – улыбнулась Лена. – Там идет «Лебединое озеро».

– Конечно же, вы правы. – Глаза Форрестера озорно блеснули. – Просто выполняю свою работу.

– Хотите чаю? – Лена жестом пригласила его присесть на розовый диванчик. – Скажите, мистер Форрестер, – крикнула она из кухни, когда ставила чайник на плиту, – зачем вы вообще ко мне пришли?

– Зовите меня Томас. Обычная процедура, которую называют «личная проверка». Иногда мы получаем сигнал, что страдает пожилой человек, и нам приходится это проверять.

– Вы говорите о физическом насилии?

Он пожал плечами:

– Похоже, в нашем случае об этом речь не идет.

Кэтрин, устраиваясь в углу комнаты, улыбнулась. «Я тут лишняя, – подумала она. – Всего лишь сторонний наблюдатель».

– И кто это обо мне побеспокоился? – невозмутимо поинтересовалась Лена.

– Прошу прощения, мадам, я не уполномочен разглашать имена, но, скорее всего, вы и сами знаете.

– Разумеется, это мой сын Артур. Он просто изнервничался с тех пор, как умер мой супруг.

Форрестер кивнул, принимая чашку чая.

– Вероятно, вы могли бы тонко намекнуть на то, что он нуждается в консультации психиатра. Я мог бы даже посоветовать специалистов.

– Ох, зовите меня просто Лена.

Форрестер улыбнулся и вытащил небольшой фотоаппарат.

– Вы не против, если я сфотографирую вашу прекрасную квартиру? Для отчета? Обещаю не распространять эти снимки.

– Прошу вас, фотографируйте. Они уже появлялись в «Чикаго мэгазин» в 1993 году.

Агент обошел комнату, делая снимки и негромко присвистывая.

– Какая красота! – Он остановился и обернулся. – И еще одно, пожалуйста.

– Синяки? Вы хотите, чтобы я разделась? – улыбнулась Лена.

– Господи, нет! Но нам следует обсудить ваше финансовое положение.

– Не вижу необходимости. Вас это не касается.

– Мне очень жаль. Значительная часть статей Закона о защите лиц пожилого возраста касается финансовой эксплуатации стариков. Другими словами, следует разобраться, не пользуется ли кто-то со стороны вашими финансовыми средствами. Это должно войти в мой отчет.

– Нет.

На его лице отразилось разочарование.

– У нас есть право затребовать информацию через суд.

– В таком случае – обращайтесь в суд. Как вы думаете, кто еще, кроме сына, может воспользоваться моими средствами?

– Насколько я понимаю, в заявлении речь идет об адвокате и детективе, которые, как предполагает заявитель, заставляют вас вкладывать средства в поиски определенных людей.

– Заставляют меня? Неужели? – Лена взглянула на Кэтрин. – Это я обратилась к ним, а не наоборот. И не заплатила еще ни копейки. Я, разумеется, жду, что мне выпишут счет за потраченное на меня время, как это и положено, но пока адвокат ни копейки из моих денег не потребовала.

Форрестер обернулся к Кэтрин, которая сидела в высоком, глубоком кресле в противоположном углу комнаты, скрестив ноги и сложив руки на груди.

– Она не нуждается в моей помощи. Мне добавить нечего.

Форрестер встал:

– Что ж, не стану вас больше задерживать. Благодарю вас, миссис Вудвард, за гостеприимство. – Он улыбнулся и поставил чашку на стол. – Я хотел сказать, Лена.

Глава семнадцатая

– Через неделю после изгнания Фейнберга, во время перерыва на обед, Давид снова вызвал меня к себе в кабинет. Он закрыл дверь, поставил два стула напротив друг друга и пригласил меня садиться.

– Ты говорила, что хочешь сделать что-то, за что бы отец, будь он жив, мог тобой гордиться. Насколько серьезно ты настроена?

– Серьезно, Давид. Как мне еще об этом сказать?

– Настолько серьезно, что готова рисковать жизнью?

Сердце в груди неистово заколотилось. У меня появилась возможность вступить в борьбу!

– Рисковать – да. Лишиться – нет.

– Ты вообще знаешь, что такое ТПА – «Тайная польская армия»?

– Тайная польская армия? – Я кивнула. – Отец упоминал о ней, когда мы разговаривали, но я не могу сказать, что знаю о ней что-то. Подозреваю, что в ней состоял мой отец.

– Еще бы! Теперь это часть польской армии, действующей против оккупантов, АК – Армии Крайовой. Если ты действительно хочешь участвовать в общем деле, я имею в виду всерьез, приходи сюда вечером, после работы, когда будет вечерняя пересменка.

Я встала, чтобы уйти, и Давид сказал:

– Лена, я не хочу, чтобы кто-то встревожился из-за твоего отсутствия. Наша встреча займет какое-то время. Я знаю, что ты живешь с Каролиной…

– Ты хочешь, чтобы я поговорила с ней?

– Только не говори о том, что мы с тобой обсуждали. Просто скажи Каролине, что я пригласил тебя на ужин. Можешь? Она поверит тебе?

Я зарделась:

– Уверена, что поверит. Да еще, скорее всего, будет ревновать.

– Неужели? Тогда приходи сюда в шесть.

Он открыл дверь, повторил свои предостережения никому ничего не говорить и стоял, глядя, как я возвращаюсь на рабочее место.

В конце дня мы встретились с Каролиной у цеха, и я прошептала:

– Давид приглашает меня на ужин сегодня после работы. – Я озорно улыбнулась.

Каролина округлила глаза и тоже улыбнулась:

– А ты соблазнительница! Как же тебе повезло! Он – это мечта.

Я пожала плечами:

– Наверное, ему нравятся занудные девушки. Я, скорее всего, вернусь домой поздно. – Я прикусила нижнюю губу.

Подруга легонько толкнула меня в плечо.

– Только потом все-все расскажешь, – сказала она и ушла.

Я слилась с толпой, которая покидала здание, проскользнула на лестницу и, поднявшись наверх, постучала в дверь. Открыл мужчина – сухопарый, высокий, в темных брюках, свитере с капюшоном и серой ветровке. Он оглядел меня с ног до головы и повернулся к Давиду.

– Это дочь капитана Шейнмана?