Екатерина Вильмонт - Курица в полете Страница 26

По спине даже пробежал озноб при воспоминании о ней. Черт знает что! А может, позвонить ей сейчас и предложить руку и сердце, а? Она будет идеальной женой. С чего это я взял? Что в ней идеального?

Не успел я войти, как она… А может, она всем так легко дает? Есть в ней что-то такое… Готовить, похоже, умеет, бутерброды, во всяком случае, были великолепны, а трепотня про картошку с селедкой не более чем неловкое кокетство. Я готов каждый день есть на завтрак такие бутерброды. Но я ж;, ее знаю только с одной стороны. А может, она непроходимая дурища? Что я за идиот, мне же не двадцать лет, почему надо сначала завалить бабу, а уж потом разбираться, какая она… Глупо до изумления! Каждый раз даю себе слово, что поумнею, а как доходит до дела… Но она ведь тоже не сопротивлялась, видно, давно не трахалась как следует. Живет одна, присутствия мужика в доме не ощущается, большого спроса на нее с такой фигурой, наверное, нет, хотя кто знает.., я же вот запал, да еще как! Какая же все-таки глупость эти стандарты. Почему надо на них равняться? Наверное, в подкорке у меня жила тяга именно к такой женщине, но в нашем кругу такие женщины немодны… А я больше не могу видеть эти живые мощи. Не могу и не хочу! Она такая мягкая, шелковистая, от нее так дивно пахнет нежарким летом, клубникой, арбузом… Э, да ты, Митяй, похоже, втюрился как мальчишка… «Я боюсь», — сказала она… Ерунда, вовсе не летать она боится, она меня боится… Или себя… Как она дернулась, когда я назвал ее любимой женщиной. Видно, много пустых слов в жизни слышала… А я сам разве не говорил бабам черт-те что, когда хотел их? А ведь это гнусно, Митяй! Они же, дурочки, хотят любви, жаждут этих слов, наверное, даже больше, чем самой любви… Верят… Строят планы, надеются… Стоп, что это за покаянные, пресные мысли? Что ж делать, если бабы так устроены? Не надо быть дурами, сами виноваты… Кто вас заставляет верить нашему брату? А она вот побоялась поверить, значит, умница, значит, осторожная… Но с другой стороны… Хрен знает что, лежу и предаюсь таким кретинским мыслям. Это никуда не годится. Бог с ней, с этой Эллой. Уехала, и ладно. Но от мыслей о ней он возбудился и позвонил Ире, той самой балерине, с которой был в гостях у Махотиных. Вот поеду сейчас к ней — и все как рукой снимет!

Так он и сделал. А что, он же не давал обета целомудрия после одной ночи. Бред сивой кобылы!

До отъезда оставалось еще два дня. Подруги в полном блаженстве сидели на террасе, наблюдали за птичьей суетой и прихлебывали странный сладковатый чай из маленьких стеклянных чашечек, на дне которых лежали очищенные кедровые орешки.

— Вкусно, да? — спросила Маша.

— Да! — радостно отозвалась Элла. Она сумела Заставить себя не думать о том, что будет в Москве.

Но одно она знала точно — в среду она выйдет на работу. Там, конечно, ее будут спрашивать, неужто это в Вене она так загорела? Врать не хотелось, а говорить правду тем более. И она решила, что скажет, будто ездила в Тунис вместе с матерью.

И вдруг, впервые за эти дни, у нее зазвонил мобильник. Она вздрогнула и выхватила его из сумки.

Номер был незнакомый. Митя?

— Алло! — крикнула она так, что люди за соседним столиком удивленно оглянулись. — Алло!

— Элла, вы? — Она сразу узнала голос Пузайцера, и у нее заболело под ложечкой. — Элла, вы можете срочно приехать?

— Куда? — хрипло спросила она.

— Как — куда? В Останкино! Время не терпит!

— А что случилось?

— Приезжайте, надо поговорить!

— Я не могу приехать, я в Африке!

— В какой еще Африке, к чертовой матери Африку!

— Но я действительно в Африке, в Тунисе.

— Что вы там делаете, черт бы вас побрал, когда вы нужны тут!

— Отдыхаю.

— О господи, только этого мне и не хватало!

Она отдыхает, а у нас тут пожар, наводнение и геморрой одновременно!

— Послушайте, Пузайцер, учтите, что я в Африке и говорю по мобильному! Нельзя ли поконкретнее?

— Понял. Когда вы вернетесь?

— В воскресенье.

— Я вас встречу!

— Зачем?

— Затем, чтобы не вылететь с работы! Наш главный продюсер рвет и мечет: подайте ему эту мадам! Все, пока!

— Подождите! — завопила Элла. — Подождите!

Что все это значит?

— Что вы таки будете вести эту чертову кулинарию! Пока!

— Элка, что? — дрожа от нетерпения, спросила Маша.

— Это Пузайцер. Он сказал, что я таки буду вести эту передачу!

— А что я говорила? — с торжеством воскликнула Маша.

— Бред какой-то! Ну какая из меня ведущая?

— Прекрасная, замечательная ведущая! Элка, ты проснешься знаменитой!

— Чтобы проснуться, сначала надо заснуть, а я теперь точно не засну ни на минутку! Я боюсь, Машка!

— Чего ты боишься, скажи на милость? Ерунда!

Во-первых, твое шоу пойдет не в прямом эфире, так чего бояться? Сделаешь что-то не так, переснимут, подумаешь, важность какая!

— А вдруг передача не понравится?

— Интересное кино, почему это она не понравится? Махотину ты понравилась, начальнику Пузайцера понравилась, а они не самые глупые люди, надо думать. А уж пипл схавает, не сомневайся!

Только один совет я тебе дам — не уходи из агентства! Одно дело — ты человек с профессией, классный юрист, и совсем другое — просто симпатичная дамочка, которая дает по телику кулинарные советы.

— Лелька не переживет, если я появлюсь на экране! — засмеялась Элла.

— Думаю, этого многие не переживут, Элка! Но зато… Зато ты сможешь здорово утереть нос своей мамаше. Ты все-таки станешь звездой!

— Да чихать она на меня хотела, стану я звездой или не стану… Она в лучшем случае скажет: «Не о том я для тебя мечтала, я хотела, чтобы ты играла в Карнеги-холл, а ты стала просто знаменитой кухаркой!».

— Эллочка, не расстраивайся, фиг с ней! — Глаза у Машки налились слезами.

— И не собираюсь!

— А вообще-то все логично, — задумчиво проговорила Маша, вертя в руках пустую чашечку. — Твоя поездка в Вену подвела черту под твоей прошлой жизнью, и вот теперь начинается новая…

— Знаешь, кажется, ты права…

— Только давай, пока мы тут, не будем про это думать… А то ты испортишь себе отдых. И цвет лица.

— Легко сказать, — засмеялась Элла.

— Попробовать :можно! Расскажи мне лучше что-нибудь про…

— Про что?

— Про твоего мужика!

— Про какого мужика? Про Мишу?

— Зачем мне сдался твой Миша? Совсем неинтересная тема.

— А другого у меня нет!

— Ты покраснела, Элка! Давай колись! Все равно я узнаю! Что это за дела — скрывать от меня хахалей? Я что, у тебя кого-нибудь отбила? Или растрепала кому-то о чем? А?

— Чего не было, того не было.

— Ну вот! Это нечестно, Элка! Слушай, а ты, часом, не спуталась с Махотиным?

— Рехнулась, да?

— Тогда почему такие тайны?

— Сглазить боюсь, — прошептала Элла.

— Ерунда все это, говори быстро!

Элла сдалась и все рассказала.

— Слушай, как его фамилия?

— Воронцов.

— Воронцов? Он снимает всякую живность?

— Ну да.

— Понимаешь, я его, кажется, немного знаю.

— Знаешь? Откуда? У тебя с ним что-то было? — смертельно испугалась Элла;

— Да ты что! Но он был мужем одной моей клиентки. Они развелись два года назад. И это, Элка, тот еще подарок. Во-первых, он жуткий бабник, во-вторых, что называется, вольный стрелок. Дома почти не живет, вечно где-то таскается. Ну и характер кошмарный…

— Это все со слов брошенной жены?

— Кто тебе сказал, что он ее бросил? Ничего подобного, это она его послала куда подальше.

Слушай, а хочешь я тебе нарою о нем чемодан информации?

— Нет, я вообще боюсь с ним связываться. Боюсь!

— Ничего себе боязнь… Прыгнула в койку с разбега, а потом испугалась. Раньше надо было бояться. Он небось в койке хорош?

— Не то слово, — прошептала Элла. — Не то слово! Но хуже всего то, что мне.., мне его почему-то жалко.

— Это как раз понятно! Таких скитальцев всегда хочется как-то пожалеть, пригреть, обласкать. Понимаю. Но им-то это не нужно, по большому счету.

Они ж как наркоманы. Вроде живет-живет, наслаждается домашним уютом, а в один прекрасный день может утечь хоть в замочную скважину, а ты уже расслабилась, привыкла, полюбила свое нэщечко.

— То-то и оно.

— Сколько ему лет? Где-то под пятьдесят?

— Он сказал сорок шесть. А что?

— Просто я думаю, а вдруг он устал, а? Вдруг ему до смерти надоело таскаться где ни попадя?

Надоела неприкаянность, а?

— Ну за два года вряд ли.

— Да ну, какие два года? Думаешь, с Лирой у него был домашний уют? Сильно сомневаюсь.

— Его жену зовут Лира? — вытаращила глаза Элла.

— Представь себе! Идиотское имя! А что ты так удивляешься?

— Машка, у меня в детстве была подружка Лира, это не она?

— Откуда ж мне знать?

— Сколько ей лет?

— Где-то под сорок, наверное.

— А как она выглядит?

— Ну такая.., маленькая собачка до старости щенок.