Виктор Пелевин - Диалектика Переходного Периода Из Ниоткуда В Никуда Страница 26

У него с давних пор хранился страшный сувенир – стреляющая ручка немецкого производства. Упаковка патронов тоже была – вместе с ручкой она лежала в коробке от сигар «Монтекристо». У патронов, похожих на окурки от дамских сигарет, были белые хромированные гильзы и пули со стальным сердечником. Несмотря на свои небольшие размеры, ручка была грозным оружием.

Степа опробовал ее на даче. С нескольких метров она насквозь пробивала железный горшок. Правда, были недостатки – во-первых, выстрел был громким. Во-вторых, ручку было неудобно держать, и отдача была болезненной. В-третьих, она сложно перезаряжалась – ее надо было развинтить, вынуть стреляную гильзу, затем свинтить с новым патроном внутри и взвести спусковой механизм (на боку выскакивала тугая скобка-курок). Это была длительная процедура. Но дело должен был решить один выстрел. Височная кость Сракандаева вряд ли была крепче пяти миллиметров железа.

Открыв шкаф в спальне, чтобы спрятать ручку в каком-нибудь из пиджаков, Степа увидел обтянутую желтым шелком коробку, про которую уже забыл. В ней хранились три лингама победы, мистические ключи к дзенскому саду камней.

Степе в голову пришла неожиданная мысль.

Поставив коробку на стол, он вынул из нее один из продолговатых приборов, зеленый. Отверстие с торца казалось достаточно большим. Степа приставил к нему ручку, осторожно надавил на нее, и она исчезла внутри.

Однако вынуть ее оказалось непросто. Степа несколько раз махнул членом в воздухе, надеясь, что ручка выйдет из него под действием центробежной силы. Но она, вероятно, зацепилась за резину каким-то выступом.

Степа начал мять член в руках, осторожно сгибая и сжимая его в разных местах, чтобы ручка вышла наружу. В этих движениях было что-то настолько непристойное и одновременно возбуждающее, что на его губах появилась кривая улыбка.

Вдруг оглушительно хлопнуло – словно в руках у него взорвался воздушный шар. Степа увидел, что вместо священного лингама держит в руках что-то похожее на съеденный до половины недозрелый банан. Разорванный выстрелом эзотерический инструмент превратился в резиновые лоскуты.

Пуля пробила ковер и ушла в пол. Степа даже не успел испугаться. Держи он член под другим углом, все проблемы могли решиться проще, чем он надеялся, хотя и совсем по-иному. Но, глядя на зеленый огрызок в руке, он задумался не об этом. И даже не о том, что выстрел прозвучал тише, чем раньше.

Сракандаев не был человеком, которого следовало убить по бизнес-необходимости. Для таких дел имелись специальные люди и методы. Сракандаев был мистическим врагом. Больше того, им был даже не сам Сракандаев, а тот дух зла, который опирался на него и действовал сквозь его физическую оболочку. Степа собирался поразить именно этого духа. А для этого мало было огнестрельного решения а-ля Муса и Иса. Степе нужен был не труп, ему нужна была победа над числом «43». Значит, следовало применить мистическое оружие, наподобие тибетского кинжала-пурбы или освященной серебряной пули. Что могло сгодиться на эту роль лучше, чем священный лингам победы? Определенно, амитафинщиков послала судьба.

Степа взял из коробки другой лингам, взвел пустую ручку и аккуратно вставил ее внутрь. После нескольких минут экспериментирования выяснилось, что спуск безотказно срабатывает, если сильно сжать резиновый член посередине. Все остальные манипуляции были безопасны – можно было даже многократно ронять лингам на пол. Степа знал, что на резиноподобном пластике такого рода, скользком и чуть жирном на ощупь, отпечатки пальцев не остаются. Лучшего способа спрятать оружие не придумал бы и консультант Аль-Каеды по западной психологии.

Возясь с лингамом, Степа снова обратил внимание на буквы, которыми он был исписан. Это была какая-то стойкая краска – Степины пальцы не причиняли ей вреда. Осмотрев содержимое коробки в офисе, он решил, что это какой-то восточный язык. Сейчас он понял, что буквы русские, просто сильно стилизованы под санскрит или что-то в этом роде. Они складывались в странную фразу: «Ом Мама Папин Хум». Над «м» в словах «Ом» и «Хум» были нарисованы маленькие черточки, как над «й». У самого основания инструмента странная фраза была несколько раз записана другим почерком и латиницей: «Om Money Padme Whom», но стилизация под санскрит оставалась такой же тщательной. Лингам расписывало как минимум два амитафинщика. Видимо, начали делать экспортную версию, а потом подоспел Степин заказ, и пришлось переориентироваться на внутренний рынок.

Степа припомнил слышанное у Простислава. Кажется, подобные надписи делали на ритуальных предметах с целью отпугнуть злых духов. Слова «мама» и «папа» являлись, скорее всего, ритуальным обращением к мужскому и женскому принципам, «Инь и Ян». Или все было еще проще: ребята записали какое-то восточное заклинание русскими звукосочетаниями, чтобы испугались подмосковные бесы, незнакомые с экзотическими языками.

«Скоро проверим, – подумал он, – на самом злом духе, который только есть».

Надев резиновые перчатки для кухни, он тщательно протер спиртом патрон, затем детали ручки. Собрав ручку, он взвел боевую пружину и осторожно вставил металлический стержень в лингам. Затем он вырезал из красного резинового плунжера, взятого в ванной, аккуратный кружок диаметром точно с основание лингама, пометил его поверхность невидимым числом «34» и приклеил кружок к основанию японским «superglue»[30] из шприцеподобного тюбика. Получилось чудо как хорошо и аккуратно.

Проделывая эти операции, Степа ощущал редкий в последние месяцы душевный комфорт. Он совсем не думал об их конечной цели, словно занимался каким-то безобидным хобби вроде выпиливания лобзиком. Завершив работу, он положил лингам и резиновые перчатки в портфель.

Портфель показался слишком легок – там, несомненно, должно было лежать что-то еще. Подумав, он положил туда две книги – том «Добротолюбия» и «Братьев Карамазовых». Поразмыслив еще, он добавил банку сардин в оливковом масле, бутылку водки, походный несессер и смену белья. Водочную бутылку Степа установил в неглубоком среднем отделении так, чтобы горлышко торчало из портфеля наружу, и у встречных с первого взгляда возникала покойная ясность относительно хозяина. Портфель убедительно распух, а водочное горлышко сделало его вид безупречным. Чтобы он не попался на глаза Мюс, Степа запер его в сейф. Затем он выкинул отходы производства – изрезанный плунжер, гильзу и вынутую из пола пулю.

Степа не очень хорошо представлял себе дальнейшее. Сначала он планировал подстеречь Сракандаева возле одного из ночных клубов, куда тот ходил. Но через несколько дней все решилось иначе.

Помог телевизор. Степа узнал из обзора театральных новинок, что Сракандаев вместе со своими богемными друзьями едет в Петербург на премьеру авангардной пьесы, о которой много говорили. Он был главным спонсором проекта, и в передаче его сравнивали с Дягилевым. Один из артистов назвал дату отъезда и даже номер поезда, в котором был «специальный театральный вагон». Приглашались все ценители нового русского театра. Степа не относил себя к их числу. Но такую возможность нельзя было терять – другой могло не представиться вообще.

В делах как раз было окно. Следовало только сделать первый взнос по «Зюзе и Чубайке» (Степа никак не мог поверить, что теперь это «Чубайка и Зюзя»), но это можно было поручить Мюс. Приготовив платежку, он попросил ее связаться с Лебедкиным, чтобы уточнить реквизиты и сумму.

– Пару дней меня не будет, – сказал он. – Максимум три.

– Куда ты едешь? – спросила Мюс.

– В Питер, – ответил Степа, зная, что лучше говорить правду обо всем, кроме самого главного. – У Простислава доклад в музее сновидений. На тему «„И Цзин“ и фехтование».

Мюс хмыкнула, но ничего не сказала.

Вечером они пошли ужинать в «Скандинавию». Обычно Мюс одевалась совсем просто, но в этот раз на ней было какое-то удивительное платье, похожее на плащ без рукавов. Оно очень ей шло. Но за ужином Степа заметил на ее лице морщинки, которых не видел раньше. И антенны на ее голове уже не казались такими упругими и длинными, как прежде. Странно, но эти морщинки наполнили его сердце такой нежностью, что он почувствовал на глазах слезы. Чтобы Мюс не увидела их, он взял недокуренную сигару и отправился на балкон.

«Я совсем о ней не думаю, – размышлял он, глядя на людей в камуфляже, суетившихся во дворе. – Бедной девочке уже тридцатник, а кто она? Секретутка-референт. Наверно, ей тяжело. Тем более что второй месяц общаемся исключительно по плану Маршалла… Или третий? Ох… Если все будет нормально… – при мысли о предстоящем деле Степа почувствовал волну липкого страха, – если все выгорит… Женюсь. Честное слово».

Пронзительный порыв ветра со стороны Кремля бросил пепел с сигары ему в лицо. Степа поежился.