Марина Нефедова - Лесник и его нимфа Страница 26

– А я, – вдруг отозвался он, – никогда в жизни не видел моря.

– Да??

Лита не знала, что ответить. Не чушь же какую-нибудь: «Ну, у тебя еще все впереди…»

– Но зато, – вдруг сказал он и сел, – спорим, ты никогда не видела столько земляники, сколько я? У нас в лесу ее можно собирать и есть столовой ложкой. Ты бы ела ее столовой ложкой?

Лита посмотрела на него, и ее прямо пронзило – столько тоски было у него в глазах, сколько, похоже, никогда не стояло у Литиной кровати по утрам.

– Лесник, ты что?

– Не обращай внимания. Ты же говорила, что каждый имеет право быть слабым. Ну вот. Ела бы ее столовой ложкой?

Лита не ответила.

– Знаешь, я как в Москву переехал, все пытался его найти… Ну, своего отца. Но так и не нашел. Так и не нашел. Теперь уже не найду…

Он замолчал, потом продолжил совсем про другое:

– А мне тетя вчера устроила про тебя допрос. Сказала, что никогда не видела у меня такого безумного лица.

– Да?

– А я ей сказал, что лучше журавль в руках, а не в небе. А она начала плакать и говорить, что я, видимо, совсем тронулся. Она меня не поняла. А мне тоже иногда кажется, что я совсем тронулся…

– А я согласна на землянику столовой ложкой, – ответила Лита.

***

Потом все-таки они вылезли из своего космического корабля, сели за стол и стали заниматься математикой. Лесник принес из другой комнаты стул покрепче. Лита, правда, не могла сосредоточиться и ничего не понимала, и Леснику было плохо, это было очевидно. Но он упорно объяснял ей какие-то примеры с логарифмами. Пока наконец она не швырнула ручку и не сказала:

– Я больше не могу.

Он выдохнул и положил голову на стол. Так они сидели в тишине, а потом он вдруг сказал, не поднимая голову:

– Я хочу сходить в церковь.

Лита оторвала взгляд от настольной лампы и уставилась на него. Он добавил:

– Я весь год выяснял отношения с Богом. Больше не могу.

– Хочешь, я с тобой? – после паузы спросила Лита.

– Да. В воскресенье, послезавтра. Ты сможешь? Я уеду в следующую пятницу. И неизвестно, что будет дальше...

Он помолчал.

– Я тут один раз решил сходить. Вышел… И на улице потерял сознание. Пьяный сосед шел, помог мне дойти обратно до дома… – Он поднял голову и посмотрел на Литу. – Интересно, Богу я тоже не нужен?

Лита молчала, рисуя в тетрадке круги. Потом сказала:

– Если бы Бога не было, человек бы умер от одиночества. Помнишь? Это ты говорил.

– Да, я еще жив. Есть надежда.

– Лесник, скажи… А что будет, если ты не поедешь в свой Свердловск, а ляжешь в больницу тут? Если мы найдем хорошего врача? Тебе не обязательно зависеть от тети с сестрой. Одна беременная, другая устала. А я здесь, Лесник, – продолжила Лита почти с отчаянием. – Я не устала и не беременная. Думаешь, я не смогу делать то, что надо делать на этой твоей химии?

Он молчал. Потом вдруг рассмеялся.

– Ты все-таки Момо из нашей книжки.

– Лесник!

– Мне иногда кажется, что чем хуже, тем лучше... Знаешь, как я всех ненавидел, когда лежал в реанимации?

– И что?

– И то... Помнишь, в «Момо» Серые господа воровали время у людей, делали из него сигары и курили? Превращали жизнь в ничто… Думаешь, я хотел бы, чтобы ты видела, как я превращаюсь в ничто? В ничтожество…

Лита уходила от него с тяжелым сердцем. Время всей жизни сжалось до одной недели.

Глава 13

***

Вечером Лита не пришла, а скорее приползла домой – так было тяжело там, где душа. Проклятые битые кирпичи... Только она вошла – зазвонил телефон.

Мама была дома.

– Да, пришла, наконец, – сказала она кому-то и вышла к Лите. – Тебе тут обтрезвонились.

Лита взяла трубку. Это был Кларнетист.

– Блин, наконец-то! – закричал он. – Куда ты делась? Мы тебя ищем с фонарями.

– Я заболела, – сказала Лита. Это было недалеко от правды.

– Да? Ты помнишь, что мы завтра едем в Питер?

Бац!.. До Литы вдруг дошло. В это воскресенье, послезавтра, они должны быть в Питере. Да, да, да. Там что-то такое должно быть. Что-то очень важное. Квартирник? Запись? Кажется, и то и другое. Собственно, все, что они делали эти полгода…  В это воскресенье они должны быть в Питере! Именно тогда, когда Лесник попросил ее сходить с ним в церковь.

Когда Лита это поняла, у нее вдруг зажало что-то в голове и стало тошнить.

Она легла на кровать.

Какой-то четырехугольник – Лесник со своей болезнью и Лита со своей музыкой.

Можно, конечно, Леснику отказать. Он пойдет один. Снова потеряет сознание, разобьет голову, попадет под машину… Просто не дойдет до храма, он из комнаты в комнату-то еле переходит… Или вообще не пойдет. Потом уедет на свой Урал, будет мучиться там в больнице и знать, что не попал в церковь, потому что Лита поехала записывать с Фредди Крюгером альбом.

– Я ухожу, – мама заглянула в комнату. Лита с удивлением на нее воззрилась. Мама сияла, от нее пахло духами. – Я хотела картошки пожарить, но я опаздываю, – сказала мама. – Дочисти и пожарь сама. Или, хочешь, свари.

Уже из прихожей она крикнула:

– Может быть, я приду очень поздно.

И она ушла. Она не сказала ничего про Литину школу. И про то, что у Литы сигареты открыто валялись на столе. И вообще ничего не сказала про Литу. Интересно, она в курсе, что ее дочь выгоняют из школы? Вот будет оплот, когда она обо всем узнает. И Лите на этот раз, похоже, не вырулить…

А что вообще с мамой?

***

Месяца три назад мама рассталась с Сергеем Ивановичем. Лита это поняла, когда обнаружила, что исчезла его зубная щетка. До этого он исправно ночевал у них два раза в неделю. Увидев, что щетки нет, Лита тогда вышла из ванной и радостно спросила:

– Сергей Иванович от нас свалил?

Мама сидела в кресле к ней спиной. Она обернулась. Лита увидела, что она плачет.

Вообще Лита этого не выносила. Когда ей было лет пять, она однажды назвала маму «дурой». Мама после этого кинулась на кровать и зарыдала. Большего ужаса Лита не помнила. Она зарыдала вместе с мамой, стала просить прощения… С тех пор не выносила этих взрослых слез.

После своего бестактного вопроса про Сергея Ивановича Лита только вздохнула и ушла обратно в ванную. А ночью ей приснилась плачущая мама. И тогда, во сне, она, Лита, почувствовала какую-то невероятную острую жалость. Она бросилась к маме, обняла ее, заплакала тоже и все говорила: «Мамочка...» Ничего этого уже давно Лита не делала – не называла маму мамочкой, не обнималась с ней и не плакала. А мама, посмотрев на нее во сне, сказала: «Мне так одиноко…»

А когда Лита проснулась, то обнаружила, что глаза у нее мокрые. Значит, во сне она плакала? Значит, она могла плакать во сне! И до утра это чувство жалости не уходило. Лита лежала и думала про маму – про то, что папа ее бросил, Сергей Иванович ушел, и Лита от нее далеко, хотя и в соседней комнате.

Потом все как-то смазалось их обычной жизнью. Но сон свой Лита помнила. И вспомнила его сегодня, совсем некстати.

Лита лежала, и мысли сами собой думались в ее голове. И потихоньку наваливалась на нее мрачная тоска. Потому что ей нужно было решить: выходить ей в открытый космос без скафандра или нет?

Часа через два она медленно встала и поплелась на кухню – чистить картошку. Она автоматически водила ножиком по картофелине, и вдруг среди этого мысленного хаоса, который часто предшествовал состоянию «дерево под снегом», она вспомнила взгляд Лесника, когда он говорил про землянику.

– А!!

Это ножик соскочил, и она порезалась.

Сунула руку по кран. Текущая вода всегда на нее удивительно действовала. Она смотрела на убегающую из-под крана воду и думала, что Фредди Крюгер – гений. Но в космос она полетит с Лесником.

В кухне вдруг зажужжала муха. Откуда она взялась? Хотя сегодня был теплый день... Наверное, залетела через открытую форточку вместе с уличной весной.

Лита сидела около помойного ведра с недочищенной картошкой. И слушала музыку мухи.

Она слушала и понимала, что поедет вместо Питера в Свердловск.

***

Потом муха устала, присела куда-то и замолкла. Лита выкинула картошку в ведро к очисткам, взяла телефон и набрала Федин номер.

Когда он ответил, она начала нести что-то несвязное – про Кларнетиста, про концерт. Про то, что она не знает, как у нее получится поехать в Питер. То есть не получится, наверное…

– Я не понял ничего, – наконец сказал Крюгер.

Тогда Лита зажмурила глаза и рассказала ему про Лесника. Про рак, про то, что он уезжает. И что она уедет с ним.

Он выслушал все молча. И продолжал молчать, когда она закончила. Лите показалось, что от напряжения у нее сейчас лопнет голова.

Наконец он сказал:

– Я знал, что рано или поздно появится какой-нибудь Петя. Или Саша. И ты пошлешь все в п-ду… – Потом после паузы добавил: – Вперед, Лита. Тебе пойдет быть женой декабриста.

И повесил трубку.

Даже тут он угадал. Лита не говорила ему, что Лесника зовут Саша.

Ночью она почти не спала. Утром проснулась от крика ворон. Крик ворон – это воплощенная в звуке тоска.