Сергей Кузнецов - Шкурка бабочки Страница 26

Странные люди ездят в московском метро в полпервого ночи. И ни один из них не возбуждает желания, только жалость или страх.

23

На этот раз добралась до Марины только вечером, когда Глеб уже спал в комнате на огромном матрасе, подобрав под себя ноги, словно и во сне продолжал ползти. Марина ставит чайник, на ней китайский халат, расшитый драконами, соломенные волосы закручены сложным узлом, из которого торчит палочка, принесенная из «Якитории».

– Прикинь, – говорит она, – я на самом деле совершенно не уверена, что он китаец. Может, он кореец или даже казах. Стопроцентный ход: прикинуться иностранцем, говорить по-английски, для русских девок все азиаты на одно лицо, а китайского все равно никто не знает. И можно сколько хочешь заливать про Гонконг и объединение Китая, а потом вести к себе и трахать хоть на полу, хоть на кровати, потому что соломенной циновки все равно в Москве посреди ночи не найдешь.

Ксения смеется:

– Да ладно тебе, – говорит, – что я, казахов не видела? Типичный китаец твой Глеб, просто вылитый младенец Мао.

– Да хоть кореец, – говорит Марина, – все равно он самый красивый ребенок на свете.

Наливает чай, конечно, зеленый, как же иначе, если в китайском халате, с палочкой в узле соломенных волос. Интересно, когда Марина решит перекраситься в черный цвет, потому что ведь не бывает светловолосых китаянок? А потом, интересно, придет ли черед пластических операций, изменения формы глаз, носа и рта? Может быть, стоит внимательней смотреть на эту Марину, а то через пять лет от нее останется так же мало, как от той Марины, какой она была всего каких-нибудь девятнадцать месяцев назад?

Ксения достает конверт и кладет на стол.

– Что это? – спрашивает Марина.

– Твои деньги, – говорит Ксения, – хочешь, назови «зарплата», хочешь – доля от прибыли. Оля продала титульное спонсорство кинокомпании «West», они выпускают на экран «Монстра», так что теперь весь наш сайт в Шарлиз Терон и Кристине Риччи.

– Ух ты сколько, – говорит Марина, заглянув в конверт. – Я как-то даже не ждала, думала, это типа как дружеская услуга. – Она кладет деньги в карман и кажется, что дракон их проглатывает. – А еще работа будет, или мы уже закончили?

– Будет, будет, – отвечает Ксения. – Нужно раздел «Беседы с психологом» делать, да еще читатели прислали новых материалов про серийных убийц. Я не подозревала, что столько людей этим увлекаются. На Западе есть даже такое понятие serial killer groupies, ну, как у рок-музыкантов. Даже был чудовищный случай где-то в восьмидесятых, когда журналистка, писавшая книгу про серийщика, влюбилась в своего героя.

– А что он делал?

– Он переодевался в полицейского, останавливал машины с одинокими женщинами, ну, а потом пытал их и убивал, все как обычно. Так вот, когда его поймали, доказали семь или девять убийств, хотя подозревали, что их было куда больше. И когда он уже сидел в тюрьме, это тетка, писательница, специально убила женщину и подбросила на место преступления его сперму – чтобы запутать полицию. Но где-то прокололась, и ее тоже посадили, хотя потом она сбежала и, кажется, до сих пор в бегах.

– Прям кино какое-то, – смеется Марина, – а он был хорош собой, этот маньяк?

– Судя по фото – не особо, – говорит Ксения, – хотя кто его разберет, мы с тобой на полицейских снимках тоже были бы не красавицы.

– Не говори, не говори, – и Марина гордо вздергивает голову, отчего палочка наконец выпадает из прически, и соломенное великолепие Марининых волос снова рассыпается по плечам, – упс, – и она смеется.

Пар над чайником – будто профиль китайского дракона. Ксения подходит к окну, белые хлопья бьются в стекло, Марина обнимает ее за плечи:

– А ты сама, скажи-ка мне, тащишься от этих дел?

– Я?

– Да, ты, ты. Кончай тормозить. Кто у нас субмиссивная мазохистка с пристрастием к пыткам и самоповреждениям?

Ксения опускается на стул.

– Ну, уж во всяком случае из тюрьмы я бы никого спасать не стала, – говорит она, – а когда читаю, по-разному бывает. Иногда возбуждаюсь, но чаще все-таки противно. Честно говоря, меня даже пугает, сколько извращенцев слетаются на наш сайт. Причем это не садомазохисты, которые тихо тусят себе на SMLife и в других тематических местах, а именно уроды, которым нравится обсуждать пытки и убийства.

– Значит, мы делаем хороший сайт, – говорит Марина и наливает остывшую воду в детскую бутылочку, – потому что людям нужно читать про все это.

– Зачем? – спрашивает Ксения. – Я понимаю – мне. Я хотя бы возбуждаюсь иногда. Но тебе-то, например, зачем?

– Мне, может быть, и незачем. – отвечает Марина, ложечкой отмеряя детскую смесь из жестяной банки. – Но мне кто-то из моих любовников рассказывал, что есть такая теория. Прикинь, все наши глубинные проблемы – от того, как мы рожались. Есть типа четыре этапа: пока он лежит внутри и не парится; когда ему становится тесно и его колбасит; когда он ползет вниз и его колбасит совсем уже не по-детски и, наконец, когда рождается. Так вот, если на каком-то этапе начинает тормозить – ну, слишком долго по родовому каналу полз или, наоборот, в матке задержался, – то этот этап и надо пройти, так сказать, на символическом уровне. И якобы выяснилось, что все садисты или там эссэсовцы из концлагерей – они на третьем этапе застряли. Прикинь: кругом кровь, говно, изо всех сил трепыхаешься, ползешь к чистому свету. Так вот, чтобы все было как у людей, надо не тормозить и этот этап пройти до конца.

– В смысле – убить кого-нибудь?

– Нет, убить как раз не помогает. Потому что надо решать проблему на символическом уровне. Прикинь, книжку почитать, фотографии посмотреть, в кино сходить – или там на сайт. Так что мы, можно сказать, помогаем этим людям.

– А мазохистки? – спрашивает Ксения.

– Не помню, – отвечает Марина, – не то второй, не то третий этап. Да ты не парься, тут, собственно, без разницы. Главное знать, что с тобой все нормально.

– Это я знаю, – говорит Ксения, – со мной все нормально, да. Жалко только, я не знаю, как я родилась, а маму спрашивать неудобно.

– Я бы свою спросила, – говорит Марина, – если бы мне было интересно.

– Это, наверное, потому, что у тебя уже есть ребенок, – отвечает Ксения, и Марина смеется так, что Ксения спрашивает: – Сознайся, ты это прямо сейчас сочинила?

– Да нет, – отвечает Марина, завинчивая соску на бутылочке, – я об этом сразу подумала. А ты что, считаешь, я бы стала помогать тебе с сайтом, который считала бы вредным?

– Не знаю, – смеется Ксения, – а по дружбе?

– Даже по дружбе. У меня ребенок растет, я должна все-таки понимать, что хорошо, а что плохо.

24

Трудно объяснить, как это происходит

Просто в какой-то момент я понимаю

Вот она, девушка, которой я могу рассказать о своей жизни

Ричард Трентон Чейз, вампир из Сакраменто

Объяснял Роберту Ресслеру, агенту ФБР:

«Я никогда никого не выбирал

Я шел по улице и трогал двери

Если дверь была заперта

It means you're not welcome».

Вот так и я

Иногда дверь открыта, иногда – нет

Надо подойти и потрогать ручку.

Она сидела напротив в метро

На ней было простое платье,

Бретельки на плечах и рядом с ними

Еще одни бретельки – от лифчика

Теперь все так носят в Москве

Это немного вульгарно

И совсем меня не возбуждает

Но у нее были очень красивые руки,

Плечи, предплечья и особенно кисти

С длинными, проворными пальцами

Ухоженными ногтями.

Наверное, раза два в неделю

Маникюрша лиза, галя или маша

Делают ей ванночки, обрезают кожицу по краям лунки

Полируют, покрывают лаком,

Понемногу превращают ногти

В створки маленьких перламутровых раковин

Когда я посмотрел на эти руки,

Поезд словно остановился,

Я встал и подошел к ней,

Хотя мое тело осталось

неподвижно сидеть

Я подошел к ней и заглянул ей в глаза

Глаза – это самое важное в каждой женщине

Даже когда они лежат на ладони

Они еще хранят частицу ее души

Катаясь между холмов грудей

Проваливаясь в глубокие лощины

Они словно прощаются

Словно душа, перед тем как отделиться,

Делает последний смотр уже оставленному телу

У нее были удивительные глаза

Темные-темные, как мрак подвала

Где погасили свет

И заперли дверь.

В детстве я боялся темноты

Родители смеялись надо мной

Спрашивали, что я там могу увидеть

Тогда я не мог ответить,

Но теперь я знаю ответ:

Я видел там эту тьму,

Тьму, которая неожиданно сгущается самым ясным днем

Коконом обволакивая меня

Словно огромный карандаш