Зигфрид Ленц - Бюро находок Страница 26

– Это снимет боль.

Генри вновь принялся описывать врачу, что произошло, умолчав о том, что недавно они и его выбрали в качестве своей мишени, он назвал их самонадеянными придурками, которые ловят кайф от запугивания и устрашения всех в округе, наверняка сами себе хотят доказать, что что-то собой представляют. Врач спокойно поглядывал на него и хранил молчание. От него не укрылось, с каким интересом Федор разглядывает его портфель, и он пояснил:

– Когда-то он принадлежал моему отцу, тот был сельским врачом, – и почти без перехода спросил: – Вы живете здесь, у вашего друга?

Генри ответил за Федора:

– Господин Лагутин – гость Высшей Технической школы, он живет в «Адлере». – Врач сел к столу и что-то записал, нисколько не удивившись, что Генри вызвался взять на себя и утрясти все, что касается господина Лагутина: – Распорядитесь, пожалуйста, высылать все на мой адрес.

Записав еще и служебный телефон Генри, врач понаблюдал в окно за площадкой, затем подошел к Лагутину и дружелюбно произнес:

– А теперь я должен просить вас пойти со мной, здесь я не смогу обработать вашу рану, скорее всего, ее придется зашивать. Мы поедем в клинику.

– А в какую клинику? – спросил Генри.

– Санкт-Аннен, – ответил доктор, – вам позвонят, а теперь нам пора идти.

Генри проводил их до входной двери, поблагодарил врача и пообещал Федору не оставлять его одного. Потом он постоял у пробоины с острыми зубцами в стеклянной двери, посмотрел, как они идут сквозь ранние сумерки к такси, которое ждало врача. Федор знал или, во всяком случае, надеялся, что Генри провожает его взглядом, и потому, садясь в машину, помахал ему.

Вновь очутившись в своей комнате, Генри позвонил Барбаре:

– Знаешь, что произошло с Федором?

– Что случилось, Генри? Где ты?

– Они окружили его, а потом погнали.

– Кто?

– Эти, на мотоциклах.

– Они опять объявились?

– Здесь их территория. Федор собирался зайти ко мне и кое-что отпраздновать, а они его подкараулили и погнали, он проломил стеклянную дверь, тут это и произошло: он поранил себе руку.

– О боже! – воскликнула Барбара и быстро спросила: – Полиция там?

– У меня был дежурный врач, я его вызвал.

– А Федор еще у тебя?

– Похоже, рану придется зашивать, врач увез его в клинику.

– В какую?

– Санкт-Аннен.

По тяжелому дыханию сестры Генри понял, как она взволнована и напугана. Она переспросила, звонил ли он в полицию, потом велела уточнить, та ли это клиника «Санкт-Аннен», что на Нахтигаль-штрассе. Он уже понял, что она задумала, и, чтобы отговорить ее тут же нестись в клинику, предложил поехать к Федору вместе, но попозже, когда он дождется обещанного звонка из клиники. Барбара согласилась, но дала брату понять, что сойдет с ума, если вскоре не узнает, как там обстоят дела.

Генри поплелся на кухню, налил себе холодного чаю, сел за стол и закурил. Ему вспомнилось выражение лица Федора, когда тот спросил его: «Что они имеют против меня?», его недоумение, его вопрос без ответа. «Хорошо, что я не повторил ему то слово, которое выкрикнул один из этих придурков, – подумал Генри, – скорее всего, он не сразу бы понял, что это означает, а может, воспринял бы это как оскорбление. Шрам на руке у него явно останется, и когда дома его спросят, откуда это, они не поймут его объяснений… Да, – продолжал размышлять Генри, – и один из них – брат Паулы, Хуберт, на групповом снимке его плохо видно, он в такой же кожаной куртке, как и все остальные, даже пастор тоже весь в коже».

Генри поднялся, подошел к окну и увидел, как по периметру площадки зажигаются фонари, не одновременно, а по очереди, один за другим, словно передавая свет по эстафете; он вспыхивал не сразу и лишь после легкого подрагивания и мигания разгорался в полную мощь.

Площадь была безлюдна, ветер гонял по освещенной дорожке кусок белой бумаги, может, плакат, потом забросил его в темноту. Что происходило вдалеке, у прудов, Генри не было видно, и он в который раз решил приобрести бинокль. Потом он все-таки разглядел пару, поднимавшуюся вверх с улицы, с автобусной остановки, они шли под ручку, пересекая площадку от одного края до другого и направляясь к многоэтажному дому на другой стороне; Генри был уверен, что это пожилая пара, уж очень утомленной была их походка, словно они выбивались из последних сил; одна фигура явно подгоняла другую, наконец они нырнули в освещенный подъезд. Как лихорадочно они открывали дверь, как проворно юркнули в подъезд, наверное, постояли там немного, пытаясь отдышаться и с облегчением глядя друг на друга.

Генри вернулся к столу, допил чай и подошел к вешалке; на одном из трех кованых крючков висел его непромокаемый плащ. Он надел его, застегиваться, правда, не стал. В ванной схватил одну из клюшек, купленных Барбарой для него на аукционе, взвесил ее в руке, покрутил в воздухе и поставил на место. «Поговорить, – подумал он, – с ними надо поговорить, открыто, без свидетелей и спокойно». Выйдя на улицу, он немного помедлил и направился к детской площадке, где не было ни души. Генри обошел горку, качели, песочницу, где поблескивала забытая формочка, прислонился к деревянной фигурке козла, которому играющие ребятишки иногда повязывали шарф или нахлобучивали на него шапку. Ему захотелось курить, но, заметив у прудов неровно прыгающий свет, он сунул пачку назад и стал наблюдать за огоньком; скорее всего, это был свет от карманного фонарика. Шума моторов слышно не было. Генри спокойно направился к прудам, привлеченный лучом света, скользившим по воде, а потом резко полоснувшим по кронам молодых лип, еще подвязанных для страховки.

Неожиданно до него донесся хриплый женский голос:

– Ну где? Ты же должен помнить, где?

В ответ раздалось неуверенное мужское бормотание:

– Может, там, на скамейке.

Лучик света запрыгал по дорожке, по кустам и осветил скамейку с проволочной корзиной для мусора рядом. Мужчина стал, заикаясь, вспоминать, как они встретились с Эрвином, сели на лавку и начали разговаривать, и тогда заполненная карточка лото была еще при нем.

– Ну и где же она, где? – наседала женщина.

Мужчина был уверен, что положил ее в журнал. Заполнив карточку, он купил этот журнал и положил ее между страницами, там еще на обложке была фотография авианосца, плывущего по Суэцкому каналу.

– Так или эдак, а ее нет, – с упреком сказала женщина и добавила: – Как можно потерять карточку? Весь ты в этом, на тебя никогда нельзя положиться, вспомни, как ты потерял часы моего отца; ни один нормальный человек не теряет наручные часы, только ты.

Луч света упал на мусорную корзину, и Генри увидел нечеткие очертания женщины, склонившейся над корзиной и рывшейся в мусоре, было слышно, как она сопит и шипит на мужа.

Генри оставил их ругаться и продолжать безнадежные, как ему показалось, поиски, повернулся и нарочито медленно пошел через площадку, время от времени останавливаясь, словно провоцируя встречу с теми, кого ждал, но они не появлялись. Он несколько раз пересек зацементированную площадку, прислушиваясь и вглядываясь туда, где предполагал их присутствие, но слышно было лишь шуршание автомобильных шин по асфальту и глухое хлопанье навесов на балконах верхних этажей, по которым гулял ветер. Их нигде не было. Он бросил взгляд на окна своей квартиры, где оставил гореть свет, и направился к кромке площадки, продолжив потом по ней путь до самого своего дома. Дыра в двери стала еще больше, пара зазубренных осколков валялась на земле, Генри поднял один из них и прихватил с собой. Дома под настольной лампой он повертел и ощупал его, положив потом на свою папку с письмами, в полной уверенности, что это был тот самый осколок, который поранил Федора, отчаянно пытавшегося найти ручку двери. «Пусть эта штука лежит здесь, – решил Генри, – я ее сохраню».

Казалось, Бусман знал, зачем его вызывают к телефону. Вздохнув, он протянул Генри металлический лоток с потерянными вставными челюстями и, проворчав, что об утрате таких вещей почти никогда не заявляют, понуро поплелся вслед за Паулой. Генри уставился на протезы, невольно представив себе, чего они только не кусали и не разжевывали, ему даже послышался слабый размалывающий звук, и он уже почти почувствовал сильный приступ кашля, из-за которого протезы вылетают изо рта. Бусман когда-то рассказывал ему, что мощный, подобный взрыву чих способен лишить владельца протезов, которые могут столь неожиданно вылететь изо рта, что человек не успевает подхватить их. Генри поставил лоток на полку и признался себе, что тоже вряд ли стал бы заявлять о потере вставной челюсти, доведись ему когда-нибудь обзавестись ею.

Альберт Бусман, страшно взволнованный разговором по телефону, еще на ходу скинул свой комбинезон и, предвосхищая вопрос Генри, объявил:

– Я должен идти, надо его искать, он опять, наверное, заблудился.

– Кто? – не понял Генри.