Борис Васильев - Не стреляйте белых лебедей Страница 26

Она научилась угадывать его желания и хватать на лету то, что он только собирался сказать. Сергей смело нагружал ее работой, научил водить катер, посылал в диспетчерскую за нарядами или в контору с рапортичками. Вначале она очень не любила эти поручения, стеснялась, но постепенно страх перед людьми прошел, она стала держаться свободно, и Сергей не шутя утверждал, что через год сделает из нее помощника капитана.

- Главное, людей не бойся, - поучал он. - Пусть лучше они тебя боятся.

Но хозяйство все разно оставалось на ней, и обычно, сдав рапортички, Еленка бежала в магазин. Она привыкла все делать на рысях, но в то утро, завернув за угол, сразу остановилась.

Прямо на нее, тяжело ступая, старый шкипер вел на веревке рыжую телочку с белой звездочкой на лбу. Он молча угрюмо смотрел перед собой, и Еленка попятилась, вжимаясь в стенку дома.

- Здравствуйте.

- Здорово. - Шкипер, не глянув, прошел мимо. Но старуха остановилась. Долго жевала бледными тонкими губами, серьезно и строго смотрела на Еленку.

Потом спросила:

- Чего же не заходишь-то?

- Да вот замоталась, - жалко бормотала Еленка, спиной чувствуя, что шкипер тоже остановился и тоже серьезно и строго смотрит на нее. - Вдвоем мы теперь на катере-то.

- Вышло нам решение, - словно не слыша ее, спокойно сказала Авдотья Кузьминична. - Приказано с баржи съехать и не жить там больше. А жилье наше порушат и сделают склад.

- А вы как же?

- Комнату дают. В новом доме.

- Вот такие, значит, Еленка, пироги, - сказал шкипер, закуривая. - Так что приходи на новоселье.

- А ее куда же? - растерянно спросила Еленка.

- Продавать ведем, - сказала старуха. - Да. Продавать. В комнате не поместишь.

- Зря, выходит, мы страдали на Лукониной топи, - вдруг улыбнулся шкипер. - И рад бы погоревать, да больно радостно тогда было. Больно радостно.

Он повернулся, тронул веревку, и рыжая телочка покорно двинулась за ним. Старуха пожевала губами, сказала безразлично:

- Заходи.

И пошла, не оглядываясь, а Еленка долго еще стояла у бревенчатой стены, смутно ощущая вину. Она невольно вспомнила об Иване, и реальная вина перед ним переплелась с этой виной, выросла, обрушилась на нее, разом сметая все ее личные мелкие радости и удачи. Она опустилась на пыльную траву, закрыла лицо руками: очень хотелось поплакать, но слез не было.

Просидев так с час, Еленка встала и пошла на катер. Выплакаться не удалось, и все запеклось внутри и огрубело.

На катере был Пронин. Еленка еще издали заметила его, но даже не поправила волосы: сегодня ей было не до Володьки.

- Ну почему я? - раздраженно спрашивал Сергей. - Почему водометный не послать?

- Потому что он здесь плавал, а не на водометном, - сухо сказал Пронин. - И кончай этот недостойный торг, Прасолов. Значит, гирлянды, постамент… Здравствуйте, товарищ Лапушкина.

Еленка сухо кивнула, спустилась в кубрик. Тут вспомнила, что забыла зайти в магазин, но идти никуда не хотелось. Выскребла остатки, поставила обед. Катер уже куда-то шел, что-то цеплял, Сергей привычно с кем-то собачился, а она, машинально помешивая суп, все думала о стариках и Иване, и впервые за последнее время об Иване больше, чем о ком-либо другом.

- Заболела, что ли? - спросил Сергей за обедом.

- Знаешь, Сережа… - Она поколебалась, стоит ли говорить. - Знаешь, стариков-то с баржи выселили.

- Не выселили, а комнату в новом доме дали, - весомо сказал он. - Комнату, понимаешь? Нам вот с тобой не дали, а им - дали.

- Да зачем им комната? - с тоской сказала Еленка. - Жизни они привычной лишились, вот ведь что.

- Ну, не преувеличивай! - Он отмахнулся. - Жизнь у нас одна: советская. А не кулацкая. Об этом не забывай.

- Господи, ну какая там кулацкая, какая?

- Ну, ладно, хватит! - резко прикрикнул он. - Слышал я их песни и знаю, что говорю. И правильно, что хозяйство их ликвидируют…

- Нет, не правильно! - вдруг крикнула Еленка и встала. - И не кричи на меня. Не кричи, понял?…

Долгожданные слезы хлынули из глаз, Еленка ничком упала на диван. Сергей закурил, сказал мягко:

- Ладно, не обижайся. Извини. Нервы, знаешь. Наряд на завтра хороший был, да сорвался, из графика нас вышибли. - Он потоптался, не зная, что еще сказать. - Я в контору схожу, а ты побудь: плотник должен прийти.

Плотник пришел к концу смены. Еленка услышала чужие шаги, насторожилась, но он окликнул:

- Хозяин!

Поднялась в рубку, увидела сквозь стекло Михалыча и задержалась: опять судьба сталкивала ее с той, прошедшей жизнью, о которой она часто думала, но о которой так хотела забыть.

- Здравствуйте, - сказала она, выходя на палубу.

- Здоров. - Он мельком глянул, размечая прямоугольник. - А хозяин где?

- В контору ушел.

- А-а.

Он не обращал на нее внимания, продолжая обмерять толстые брусья и доски. Обмерив, достал лучковую пилу, приспособился пилить, уперев брус в носовой люк.

- Что это вы строите?

Михалыч задержал пилу, странно, боком глянул на Еленку.

- Что строите, спрашиваю?

- Постамент, - сказал он, снова начиная пилить. - Гроб на него поставят.

- Гроб?… Какой гроб? Зачем?

- Затем, что человек здесь работал. Здесь работал, здесь и последний путь должен…

Хватаясь руками за железную стену рубки, Еленка медленно сползала на палубу. Михалыч бросился, подхватил, с тревогой глядя на ее белое, как молоко, лицо.

- Ну, чего ты, чего, а?… Ах ты, господи…

- Он?…

- Да не он, не он, господи! Думал, знаешь ты… Федор Никифоров помер вчера. Враз помер - как лежал, так и вытянулся… Ну, вставай, вставай, чего сомлела?

Еленка молча отстранила Михалыча, цепляясь за рубку, пошла к дверям. В дверях остановилась.

- А я подумала…

- Жив он покуда, - строго сказал Михалыч.

Утром Еленка надела синее шерстяное платье. Сергей ничего не сказал, но, позавтракав, тоже переоделся и повязал галстук.

После завтрака они долго мыкались по своему печально праздничному суденышку. Катер одиноко притулился у баржи: соседи с зарей ушли в рейсы. Еленка поминутно спрашивала:

- Не пора?

- К десяти велено.

Она бесцельно слонялась по катеру. Спускалась в кубрик, вновь поднималась на палубу. Сергей молча курил на моторном люке.

- Не пора?… - вздохнула Еленка.

- Оркестра не слышно.

- А будет оркестр-то?

- Обещали.

- Это хорошо, это по-человечески… - Еленка походила вдоль борта, удивилась. - А люди хоть бы что. Работают.

- Да. - Сергей вздохнул. - А у нас - простои.

- Как ты можешь так…

- Только без слез, - поморщился Сергей. - Сама же заметила, что люди работают. А мы что, не люди?

- Не знаю, кто мы, - помолчав, сказала Еленка. - Когда ты такое говоришь, то мне кажется: нет, не люди.

Где-то вдали пропела труба, грохнул барабан. Еленка замолчала, подавшись вперед, вслушиваясь. Сергей прошел в рубку, завел двигатель, высунулся:

- Отдай чалку!…

"Семнадцатый", мелко подрагивая, пошел к пассажирской пристани…

Скорбное шествие медленно приближалось. Играл оркестр, но звуки его то и дело перекрывались исступленными женскими криками.

Впереди два мальчика несли крышку. Крышка была тяжелой, Вовка положил ее на плечи и шел вслепую, нащупывая ногами дорогу. Он не заметил поворота к пристани, и Пронин руками направил его в нужную сторону. Сергей взял у мальчишек крышку и прислонил ее к рубке.

Четверо мужчин на полотенцах несли гроб. За гробом шли Паша и сестра покойного.

Музыка смолкла. Провожающие и оркестранты устраивались на катере, негромко переговариваясь.

- Где пионеры? Пионеры не приходили? - волновался Пронин.

- Отчаливать? - спросил Сергей.

- Погоди, Прасолов. Еще маленько погоди.

Естественный ход похорон нарушился. Люди переминались с ноги на ногу, шушукались, музыканты брякали трубами. Наконец крепкогрудая вожатая привела десяток ребятишек. Пронин оживился, деятельно объяснял, как стоять в почетном карауле, когда сменяться. Дети слушали плохо, со страхом поглядывали на белое лицо Федора.

- Детишек-то напрасно сюда, - сказал Иван. - Не годится им на мертвяков глядеть.

- Положено так, - с неудовольствием ответил Пронин. - Прасолов, отчаливай.

Сергей завел двигатель. Пронин побежал на корму, шепнул музыкантам. Тяжко ударили тарелки. Пронин вытащил платок, помахал.

Замерло движение на реке. А как только "Семнадцатый" отвалил от пристани, торжественно взревели пароходные гудки. И опять заголосила сестра, заплакали бабы, а гудки все ревели и ревели, провожая в последний путь помощника капитана Федора Никифорова.

Кладбище было на той стороне, и гудки ревели, пока катер не пересек реку. Сергей причалил к дощатой пристани, заглушил мотор, вышел из рубки. Крышку с ребятишками уже ссадили на берег, но никто больше не высаживался, потому что мужчины еще не переправили гроб. Возле него сменилась последняя четверка перепуганных детей, Пронин дал команду, и Сергей шагнул вперед, берясь за тот край полотенца, который прежде держал Иван.