Альберт Родионов - Серое небо асфальта Страница 26

— Нет, "не глупость" труднее определить, у одних она лезет отовсюду, начиная казаться глупостью, у других спрятана так глубоко, что разобраться трудно, — мать взглянула на сына, потом на бутылку.

— Не гони лошадей, мама! — кивнул Витя, подальше отодвинув перцовку. — Ты права в одном, к чему, собственно, подвела: глупость дороже уже потому, что делает человека счастливым.

— В неведении?! — мать нахохлилась и было непонятно устраивает её такой исход смысла или нет.

— Ну и что? — пожал плечами Витя. — Чем плохо?! Главное, кем ты себя ощущаешь, а не то, кто ты есть!

— А мне приятнее знать, что я не дура, хоть и…

— Что "хоть и…", хотела сказать, "несчастна"? — засмеялся Витя и наколол на вилку огурчик. — Вот куда тебя завела гордыня!

— Гордость! Не путай понятия… я тебе говорю! — старуха набрала воздух в хилую грудь. — Я больше тебя чувствую в этом слове, мне бы мои резвые ножки, уж я бы их не остановила в компании ничтожеств. Простите, Митя это не о вас, — она коротко, грозно глянула и добавила: — пока! И я, кстати, совсем не считаю себя несчастной!

— Это — гордыня! видеть счастье в своём жалком существовании, а в неведении счастливых видеть скотство и смеяться над ними и жалеть! — Витя начинал горячиться.

— Ну, жалеть — уже значит — любить! — гордо подняв иссушенную годами голову, Амалия заузила взор и взглянула на реакцию Димы. — Что скажешь, Митюша?

Митя, привыкнув к роли пассивного слушателя, вздрогнул, он ещё ничего для себя не решил, но отвечать было нужно.

— Мне кажется, вы оба правы в некоторых аспектах.

— Дипломат, едрит твою… — старуха желчно улыбнулась.

Диме не понравилась её реакция:

— А вы разве, можете, что-либо утверждать наверняка, если вопрос касается… — он задумался: чего касался, и нет, вопрос… — Смысла бытия! — он решил, сомневаясь конечно, что вопрос был об этом и трижды беспомощно моргнул.

— Молодец! — поддакнул Витя. — Не заглядывай в дaли, в них слишком мутно и чем сильнее твой телескоп, тем большее месиво звёзд он покажет.

— Вот вам и Дали, я ведь заговорила было об этом раньше, но… А это что — не гордыня? — она вперилась строгим оком в сына. — Тебе значит можно, а другие увидят лишь месиво?

— Что можно? — поинтересовался Дима.

— Он ведь Дали, потому, что постоянно ищет смысл там, далеко, запредельно, а не рядом, внутри; а я ему говорю, что это отмазка, уход от реалий, слабость и роспись в собственной ничтожности. Ха-ха-ха! — она громко прокаркала и завопила: — А ну наливай, а то специально с кровати упаду. Ограничитель херов, сам ограниченный, а других ограничивает! Ты даже не Даль, ни тот ни другой, ты… — бабка разошлась не на шутку, и Дима искоса взглянул на невозмутимого Витю… — Ты просто — дуля! — найдя сравнение, она обрадовалась и колко указала перстом на бутылку.

Дима взглянул на Витю и тот разрешил кивком головы…

Выпив третью рюмаху, Амалия Венедиктовна успокоилась…

Румянец тронул её увядшие щёки, глазки подобрели, стандарт размышлений был изложен, душа умылась очищением сына, через катарсис материнского осуждения.

— Я посплю немного, а ты Митенька не серчай на старуху, я вообще-то добрая! Правда сынок? — она ласково взглянула на улыбающегося дураком Витю и прикрыла глаза.

— Правда, мама, правда! — Витя встал и заботливо подоткнул одеяло маме под бок, от чего она приоткрыла, в маленькую щель глаза и прошептала:

— "Даже мудрейший среди вас есть только разлад и помесь растения и призрака. Но разве я велю вам стать призраком или растением?" Так говорил Заратустра! — последние буквы она еле договорила, её глаза укрылись тяжёлыми дряблыми веками и видимо там, под ними, закатились…

— Мудрый у тебя маман, однако, — Дима потянулся за пузырём… — Добавим?

— Наливай, теперь спокойно оттянемся! — Витя сделал глубокий вдох, словно сбросив тяжёлую ношу. — Пока трёх не вольёт, не даст отдохнуть.

Дима развёл руки…

— А чего же ты сам тянешь с процессом умиротворения?

— Плохо ей будет, уже скорую не раз вызывал. Хорошо, хоть лежит, прости Господи за слова такие, а то давно бы отошла, если б ходила! — Витя посмотрел в пустой угол и перекрестился…

— Ты сейчас кому молишься, Демиургу или Будде, или Платону? — усмехнулся Димка.

— Да пошёл ты! — Витя тоже улыбнулся и опрокинул в рот толику счастья. — Сегодня, судя по маминому выступлению, наш бог — Вильгельм Дильтей со своей герменевтикой, философией жизни и понимающей психологией.

— Это ещё с чем пьют? — глазами округлел Дима.

— Прочитаешь когда-нибудь, если будет интересно, но если тебя грузану я, то не прочитаешь точно, решишь, что скучно. Спросят потом: что за понимающая психология такая, а ты ответишь: ерунда обычная, мол, Витя Дали рассказывал.

Димка рассмеялся…

— Помню, слышал этот анекдот про Энрико Карузо!

— Ну, а я о чём? — Витя зевнул. — Вздремнём? Я тебе на кухне раскладушку поставил… здесь ты вряд ли уснёшь.

Димка посмотрел на недопитую вторую бутылку, несколько удивился, но согласно кивнул головой…

— Давай! Только один запоздалый вопрос: почему в день нашего знакомства ты был в таком драном пальто… и весной? Пенсию, оказывается, получаешь, мать — получает тоже, квартира… Не совсем как-то понятно.

Виктор опустил голову и затрясся плечами от смеха…

— Не поверишь… раздели; я перебрал и выпал в осадок… очнулся голый, укрыт той рванью драповой, ну, так и пошёл похмеляться… к универсаму. А вещи от тебя принял потому, что не хотел мешать — изменяться; у тебя тогда появился шанс — понять, что просто проходить мимо, как ты мечтаешь, не заслуга и не подвиг! Заметь… это я тебе говорю! — он постучал пальцами в свою чахлую грудь. — Но за куртку спасибо, очень удобная и нравится мне, костюм тоже, ботинки; я бы себе такие вещи не купил, жалко бы денег стало.

— А на водку? — Димка улыбнулся.

— Ну, это святое! — Виктор немного подыграл. — Так, всё, по норам! — покряхтывая, он поднялся из-за стола и широким зевком изуродовал лицо. — Завтра в собес идти, надо пораньше встать.

— В собес, так в собес! — Димка тоже поднялся и секунду подумав, проговорил: — Но разговор наш не закончен, я ещё подумаю о пути Татхагаты, и как ему дефилировать по жизни — с пузырём или безжеланным, — он покосился на мелкозубый, широко раззявленный рот зевающего… — Спокойной ночи!

Раскладушка была не новой, поэтому, упав на неё, он чуть не отбил кобчик об пол, но, умастившись кое-как на скрипучем брезенте, ощутил некоторую усталость и присутствие неги…

Спросив себя на сон грядущий: то ли это, о чём мечтал? похоже ли на полёт? решил, что полетать сможет и во сне, если Морфей позволит. На этой мысли и отошёл в мир параллельный, неизученный — оттого непонятный.

* * *

Деньги ещё оставались… у Вити! Димины запасы давно ушли в канализацию, не оставив добра ни организму, ни трубам, спасибо что не разъели. Жизнь казалась вполне сносной, старуха Амалия довольно терпимой, её темы достаточно питательными, а крылья всё не росли. Они занозой шевелились в районе лопаток, иногда отдавая болью в шейные позвонки.

— Остеохондроз! — ставила диагноз Амалия и тянулась за услужливо налитой рюмочкой. — Витя, с первой моей пенсии ты должен купить Диме новую раскладушку. Ребёнок у нас станет калекой, я себе этого простить не смогу, да мне этого пращуры не простят! где наша благородная совесть?

Дима умилялся и отодвигал спиртное подальше…

— Он и так калека, как все мы! Зачем? — констатировал — спрашивал Витя.

Они действительно сдружились, потому, что сравнялись, но Митричем он больше Диму не называл, просто говорил:

— Demos!

Димка злился поначалу, пока не стал называть его Витас! Стал называть тогда, когда заметил, что тому это не понравилось.

— А чего ты злишься? — спросил Дима вскоре.

— Я тебя Демисом называю, а ты меня кастратом каким-то! — шмыгнул носом Витя.

— Не шизди, ты называешь меня "толпа", не надо нас лечить, но даже если и Демисом Руссосом, то ответ вполне адекватен; они с Витасом вместе на концерте пели!

— Не надо гнать, бродяга! — Витя раскорячивал пальцы… — Там сплошная фанера и музыкальное редактирование! Если бы он мог брать эти ноты, до давно доказал бы это в каком-нибудь шоу: взял бы да и свистнул горлом, а они со своим продюсером делают вид — будто им западло что-либо доказывать! Хитротрахнутые! Но на их закоулок ещё найдётся… с резьбой! Ничего не проходит даром!

Дима всегда удивлялся: "Откуда это у него? Дали, вроде бы, пальцами так не делал, в лагерях наших не сиживал, по тайге не хаживал, этапу — не езживал! Откуда?"

— Если бы я воочие, воушие собственное не слышал подобного, то согласился бы с тобой! — начинал кричать он, устав от подобных споров. — Я знал человека, который мог взять эти ноты! — Он смотрел в недоверчивые глаза Вити, — Ну почти те, всего на полтора тона ниже. У Витаса — фальцет где-то в районе ДО — РЕ — четвёртой, а мой знакомый брал СИ — третьей, звучно, чисто, с профессиональной вибрацией окончаний!