Эмманюэль Роблес - На городских холмах Страница 26

Я прислушался. Нигде ни звука. Позади меня, за портьерой — прозрачная, шепчущая тишина сада, дремлющего в лунном свете. Глухая, плотная тишина дома… В комнате горела маленькая четырехламповая люстра.

Все это показалось мне необычным. Я взглянул на женщину. Она все еще стояла. Я резко бросил:

— Садитесь!

Она повиновалась. Мне не хотелось, чтоб она стояла. Выражение испуга уже сошло с ее лица. Она была очень бледна и походила на человека, на которого обрушилось страшное горе. Когда я ворвался в комнату, она что-то писала. Она отбросила ручку, и та покатилась по письму. Я видел пятна на бумаге. Видел все мелочи в этой комнате: маленькие картины, на которых были изображены регата, горы; фотографию девушки, похожей на мадам Альмаро. Я чуть не спросил:

«Это вы?»

У меня болел желудок, ломило виски. Я спросил:

— Где он?

Она не ответила. Может быть, не слышала моего вопроса? Я не мог говорить слишком громко. А что, если Альмаро здесь, рядом? Если он знает, что я здесь? Если он слышит меня? Меня охватило чувство горькой уверенности, что все потеряно. Я как-то сразу ослабел. Слабость голодного человека: та же боль в голове, то же отсутствие мыслей.

— Где он?

Она опять посмотрела на меня обезумевшим взглядом. Теперь она сидела, будто изваяние, втянув голову в плечи, высоко подняв сцепленные руки, как бы боясь, что ее задушат.

Наконец она ответила:

— Он в Шершеле…

— Вы одна в доме?

Она быстро кивнула головой: «Да». Я был настороже. Подошел к двери, выходившей в коридор, прислушался. Сандалии у меня будто налиты свинцом. Когда я проходил по комнате, мне показалось, что я рассекаю свет и словно продираюсь сквозь высоко натянутую паутину. За стенами комнаты царила тишина…

Надо бы подняться на второй этаж. Снова увидеть бюро, зеленую лампу.

Где-то далеко, словно в ином мире, прозвучал долгий зов пароходной сирены, и мне вдруг захотелось уйти, спуститься к темной воде порта…

Я вернулся к портьере.

Женщина не пошевелилась.

— Когда он должен вернуться?

Она устало сложила руки на столе и ответила мне, понурившись:

— Завтра…

Я переспросил:

— Завтра?

Она опять кивнула и с мольбой посмотрела на меня. В глазах ее сверкали слезы. Они ручейками текли по щекам. Я бросил взгляд на письмо. На него только что капнула слеза и расплылась звездным пятном. А что, если убить эту женщину? Задушить. Потом дождаться возвращения Альмаро. Задушить ее так же, как Фурнье задушил своего немца. Но она не сводила с меня глаз, и у меня появилось такое ощущение, будто все это она прочла у меня на лице. Я отбросил прочь эти нелепые мысли. К тому же я был уверен, что не смогу подойти к ней, схватить ее, сдавить горло… Нет, я никогда не смог бы этого сделать.

— В котором часу он должен вернуться?

Ответит она или не ответит? Я взглянул на нее, и во мне снова закипел гнев.

— К одиннадцати, — ответила она.

Снова мелькнула мысль, что все пошло прахом.

Мадам Альмаро понемногу успокаивалась. Она выглядела теперь не такой подавленной. Она сидела, слегка наклонившись вперед, потная и усталая…

Мне вспомнился ее визит ко мне: Какой ты, однако, гордец, мальчик! Откуда-то она вытащила носовой платочек и теперь прикладывала его к глазам, сморкалась. Где-то в доме пробили часы. (Неужели придется ждать до завтра? Тогда Фурнье сказал: Самое тяжелое — это ждать.) Последний удар часов прозвучал с какой-то нарочитой многозначительностью. Двенадцать часов ожидания!

Я почувствовал себя растерянным, как человек, который неудачно пытался покончить с собой. Я злобно прорычал:

— Это вы посоветовали Альмаро прислать ко мне полицию?

Она вскрикнула, прижав к груди руку:

— Я?..

Ее мокрое от слез лицо здорово постарело за то время, что я был в комнате. (Может быть, фотография на задней стене не ее, а дочери?)

— Не считайте меня идиотом. Разве после своего посещения вы не посоветовали мужу сделать так, чтоб меня арестовали? Вы же знали, что я решил его… отплатить ему за все.

Я говорил запальчиво.

Она опустила голову. Я торжествовал.

— Так ведь, да?

Снова она подняла на меня глаза — те самые, что на фотографии.

— Я приходила посоветовать тебе уехать. Я знала: он хочет сделать так, чтоб тебя арестовали.

— Что? Что за чушь вы порете?

Поразительно! Она хотела вырвать меня из когтей своего мужа! Это она-то, которая, казалось, так восхищается им, которая считает его непогрешимым! В памяти, однако, пронеслось воспоминание о нашей первой встрече там, у лестницы, после того, как Альмаро вышвырнул меня вон.

— Он пришел в бешенство, узнав, что накануне тебя упустили. Он решил отправить тебя в лагерь.

— Но вы мне этого не сказали.

— Я намекнула тебе на это.

Последовало короткое молчание, потом она добавила, словно извиняясь:

— Все-таки он мой муж…

— Верно. Ну и что?

— Я думала, будет лучше, если ты уедешь. Когда я узнала, что ты покинул Алжир…

— Как вы об этом узнали?

— От твоей хозяйки.

— Вы опять были у меня?

— Да.

На этот раз я посмотрел на нее с еще большим удивлением. Почему она так упорно старалась уберечь меня от ненависти Альмаро? В память моей матери? Я хотел было спросить ее об этом, но она снова заговорила, как бы ободренная моим молчанием:

— Вот так я узнала, что ты уехал, что отказался от…

— От мести?

— Да.

— И вы поверили?

Я бросил эти слова, вложив в них уничтожающую иронию. Она как-то покорно, робко взглянула на меня. Ее покрасневшие глаза были полны слез. Мне подумалось, что эта женщина любит Альмаро, боится за него, и если я убью ее мужа, то тем самым нанесу удар и ей, хоть она и пыталась спасти меня. Я спросил:

— Он вам… дорог?

— Ну конечно, — удивленно ответила она.

— Даже после того, как двадцать пять человек погибли в Ага?

Она ужасно покраснела и совсем неожиданно ответила:

— Но это не его вина! Не нужно так думать!

— То есть как это не его вина? Вы вполне в этом уверены? Кто приказал арестовать рабочих, которые отказывались уезжать?

— Да, но…

— Что «но»?

Она неслышно заплакала. Женщина эта раздражала меня. Голос ее дрогнул:

— Он не приказывал помещать их в этот подвал. Он хотел, чтоб их собрали в пакгаузе. Но его люди узнали, что пакгауз закрыт… Нет, это не он виноват. Клянусь тебе, что не он. Ты из-за этого пришел? Ну, скажи, из-за этого?..

Она посмотрела на меня. Ее налитые слезами глаза смотрели растерянно. Я устало ответил:

— Из-за этого или из-за другого…

Казалось, она совсем лишилась рассудка.

— Ты ведь не хочешь убить моего мужа из-за той истории с плакатами? Это же было давно! Разве за такой пустяк убивают человека?

— Хватит с меня!

На этот раз я закричал. Ее говорливость бесила меня. Она замолкла, удивленная и немного напуганная.

Я мог бы привести ей уйму возражений. Но к чему? Что значили здесь слова? Разве они имели для нее тот же смысл, что и для меня? Нужно было уходить. Я выглянул наружу. Сад, посеребренный луной, казался заснеженным. Далеко-далеко звенело радио… Этакий легонький мотивчик… Он будто издевался над моей неудачей…

— Уверяю тебя, он не имеет никакого отношения к этому ужасному несчастью… Этих несчастных людей заперли…

Опять? Что ж, она так и не замолчит? Я сухо произнес:

— Ладно. Я вам верю…

Но в то же время я подумал, что было бы неплохо успокоить эту женщину. Внушить ей, будто я отказался от своего плана, и тем самым оставить себе возможность свободно действовать в будущем.

— Что ты намереваешься делать? — спросила она в ту же секунду все тем же робким и умоляющим голосом.

Я пожал плечами, сделав вид, что мне безразлично дальнейшее.

— Что ж, остается только уйти! Я достаточно узнал…

Верит ли она мне? Я взглянул на ее озабоченное лицо, на ее пустые глаза старой женщины, которые затравленно уставились на меня, и добавил:

— Вы бы чувствовали себя намного спокойнее, если б меня арестовали? Вы огорчены тем, что предупредили меня?

Она отрицательно покачала головой, усталым движением вытерла слезы на щеках и сказала:

— Если ты не убьешь его, это сделает другой… У него столько врагов!..

Я возразил:

— Увидим…

И тотчас же прикусил язык.

Но, кажется, она не расслышала. Я собрался уходить. Из рамки мне улыбалась фотография молоденькой девушки. Теперь я узнал ее: это была она, мадам Альмаро, лет в девятнадцать-двадцать. Красивая. С привычным презрением я снова взглянул на мадам Альмаро. Казалось, она пытается что-то сказать… Наконец она пробормотала:

— Ты не хочешь… взять денег… чтобы уехать?

Я застыл на месте, вцепившись рукой в портьеру.