Джоанн Харрис - Персики для месье кюре Страница 27

На улице было темно. В Ланскне мало уличных фонарей. А уж в Маро их и вовсе нет. За мостом светились лишь немногочисленные окна. Впрочем, таких окон оказалось больше, чем я ожидал. Наверное, в рамадан эти люди ложатся спать значительно позже.

Я медленно побрел к мосту. У реки всегда прохладней. А каменный парапет на мосту еще долго после захода солнца сохраняет солнечное тепло, и на нем приятно посидеть. Внизу река исполняла какую-то негромкую, но вполне отчетливую мелодию; казалось, кто-то играет стаккато на сложном клавишном инструменте.

Я постоял там, раздумывая, стоит ли переходить на тот берег. В Маро я гость явно нежеланный. Карим Беншарки ясно дал мне это понять. И все же меня туда тянуло. Возможно, виновата была река.

Внезапно на том берегу послышался какой-то странный звук. Тяжелый всплеск, словно в реку упало бревно. С недосыпу соображал я довольно медленно, да и противоположный конец моста скрывался во тьме, так что мне понадобилось несколько мгновений, чтобы понять: в воде кто-то есть.

Я крикнул:

— Эй, что случилось?

Ответа не последовало. И я почему-то подумал, что кто-то просто решил искупаться и, возможно, это кто-то из maghrebins, которые вовсе не обрадуются моему вмешательству. Но что, если в воду упал ребенок, игравший слишком близко к воде?..

Я быстро перебежал по мосту на ту сторону — под тем берегом Танн глубже всего, — при этом меня не оставляла мысль, что мне все это могло просто послышаться от усталости. И тут в воде мелькнуло чье-то неясное лицо и тут же снова скрылось…

Скинув туфли, я нырнул прямо с моста. Плаваю я неплохо; и все же на мгновение у меня перехватило дыхание, такой неожиданно холодной показалась мне вода, и я поспешно вынырнул, судорожно хватая ртом воздух. Течение, которое, пока я стоял на мосту, было едва заметным, теперь решило продемонстрировать всю свою недюжинную силу, и мощный поток в сочетании с невероятным количеством речного мусора — палками, листьями, пластиковыми бутылками, окурками, рваными пакетами и прочей дрянью — упорно тянул меня ко дну.

Я глубоко вдохнул, задержал дыхание и позволил течению нести меня, внимательно осматривая поверхность реки. Человека нигде не было видно. Я снова нырнул, но под водой было слишком темно. Вынырнув, я хватанул побольше воздуха и нырнул еще раз, как бы прочесывая воду руками и понимая, что времени у меня мало и буквально через несколько секунд жертву — кто бы она ни была — унесет течением и я навсегда потеряю ее из вида. Затея, понятно, была почти безнадежная, но я считал, что все же должен попытаться спасти утопающего.

Ах, отец мой, стыжусь признаться, но молиться в эти мгновения мне и в голову не пришло. Вдруг рука нащупала прядь длинных волос, потом — край какой-то ткани, и я вместе с утопленницей вынырнул на поверхность. Я позволил течению протащить нас обоих еще немного вниз по реке, хотя нас больно царапали острые камни и обломки плавника, угрожающе торчавшие над водой, а потом выбрался наконец на берег и положил «добычу» на грубый крупный песок…

Городские жители часто забывают, каким удивительно ярким может быть лунный свет. Там, где нет уличного освещения, порой достаточно даже узкого серпика месяца, чтобы разглядеть лицо человека. Это была девушка, и я, стянув с нее головной платок, скрывавший лицо, сразу ее узнал — в конце концов, я не раз видел ее на площади, когда она, еще совсем девчонка, в джинсах и слишком просторной для нее спортивной майке играла с мальчишками в футбол. Теперь она, конечно, немного повзрослела; ее лицо в лунном свете казалось очень бледным; глаза были закрыты, и она, похоже, не дышала; единственной искоркой жизни в ней выглядела крошечная бриллиантовая сережка-«гвоздик», поблескивавшая в одной из ноздрей.

Это была Алиса Маджуби — младшая дочь Саида. И в два часа ночи она лежала передо мной мертвая на берегу Танн.

Глава одиннадцатая

Четверг, 19 августа

В семинарии для нас были обязательными посещения занятий по оказанию первой помощи. Я до сих пор помню, какое смятение вызвала у семинаристов необходимость практиковаться в дыхании «изо рта в рот». Для этого инструктор специально принес в класс манекен — полнотелую искусственную женщину, которую он называл Кюнегондой. Господи, как же смеялись мои однокашники над каждой моей неуклюжей попыткой оживить ее!

Но умения, некогда нами приобретенные, имеют привычку в случае острой необходимости всплывать на поверхность сознания. С Кюнегондой у меня никогда толком ничего не получалось, а вот при виде мертвой Алисы Маджуби меня, должно быть, подстегнуло отчаяние; я отважно прижался ртом к губам девушки и изо всех сил старался заставить ее дышать, перемежая попытки мольбами, проклятьями и, наконец, молитвой, обращенной к Богу. И, в общем, с помощью кулака и пряника мне удалось-таки вернуть ее в мир живых!

— Слава тебе, Господи! О, благодарю Тебя!..

К этому моменту я уже и сам был полумертвым от усталости. Голова кружилась, грудь болела, и, хотя ночь была довольно теплая, меня всего трясло от озноба.

А рядом со мной мучительно кашляла Алиса Маджуби, исторгая из себя речную воду. Лишь через несколько минут, когда утихли первые спазмы, она села, выпрямилась и посмотрела на меня такими огромными глазами, которые, казалось, вобрали в себя все небо. Я постарался убедить себя, что это ничего, что у нее, должно быть, просто шок, и как можно нежнее обратился к ней:

— Мадемуазель…

Она вздрогнула, услышав это слово. Конечно, следовало бы назвать ее просто Алиса, но люди порой обижаются на такую ерунду — и потом, кто знает, сколько исламских правил я уже нарушил, спасая ей жизнь, — но я подумал, что лучше соблюсти все формальности, и спросил:

— Как вы себя чувствуете?

Она снова вздрогнула.

— Не бойтесь. Вы можете говорить со мной обо всем. Я же Франсис Рейно. Кюре. Помните меня? — Возможно, она не узнала меня, поскольку я был без сутаны и даже без воротничка священника. Я попытался ей улыбнуться, но она не реагировала. — Вы, должно быть, нечаянно упали в воду? К счастью, я оказался поблизости, так что вам, можно сказать, повезло. Вы можете стоять? Давайте я провожу вас домой.

Она энергично помотала головой.

— В чем дело? Может быть, позвать врача?

Она снова помотала головой.

— Если хотите, я позову сюда кого-то из членов вашей семьи. Вашу сестру или вашу мать?

И снова тот же жест. Нет. Нет. Меня уже начинало охватывать отчаяние, да и сама Алиса дрожала, как осенний листок.

Я попытался придать своему голосу большую строгость:

— Но послушайте, не можем же мы сидеть здесь всю ночь!

На это она вообще никак не прореагировала. Просто обхватила покрепче колени, да так и осталась сидеть на берегу реки, тяжело дыша, похожая на мышь, спасенную из лап кошки; не раненную, но умирающую от пережитого потрясения. Такое часто случается с мышами; даже если им удается спастись, они все равно потом умирают.

Вот и конец моей репутации, подумал я. Ничего хорошего, когда тебя подозревают в поджоге магазина; но если кто-то увидит меня здесь, насквозь мокрого, пахнущего пивом да еще и в компании молодой мусульманской женщины — очень молодой, незамужней мусульманской женщины! — которая к тому же проявляет все признаки глубокого душевного расстройства, которая, если б только это ей вдруг пришло в голову, могла неправильно истолковать тот импульс, что заставил меня сейчас оказаться рядом с ней, и вполне была бы способна, пребывая в смятении, обвинить меня в нападении на нее или хуже того…

— Пожалуйста, Алиса. Послушайте меня. — Мой голос прозвучал резче, чем я хотел. — Вы замерзли. Вы здесь можете просто умереть. Вы должны позволить мне проводить вас домой.

И снова она помотала головой.

— Но почему же нет?

Молчание. Эта девица явно не желала со мной разговаривать.

— Ну хорошо, — сказал я. — Я не поведу вас домой. Но и здесь вы оставаться не можете. Я приведу вашу мать, и она…

Нет. Нет.

— Тогда вашу сестру? Кого-то из ваших подруг?

И снова: нет.

Мое терпение подошло к концу. Господи, какая нелепость! Если бы эта девушка было одной из наших, я бы, ни минуты не сомневаясь, отвел ее домой. Но она была из Маро, где я считался персоной нон грата, где любой намек на насилие мог быть воспринят чрезвычайно плохо.

Однако немыслимо было и оставить ее без присмотра — даже на десять минут или сколько мне понадобилось бы, чтобы сбегать за врачом. Девушка, которая один раз уже прыгнула в реку, всегда сможет сделать это и еще раз. А поскольку Алиса Маджуби попросту не в себе после случившегося, то ей просто необходимо, чтобы кто-то за ней присмотрел — по крайней мере, пока не минует кризис. Ей необходима горячая ванна; ей нужно переодеться и лечь в постель; возможно, немного поесть…