М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 2 Страница 27

- Так демократы и воруют больше всех.

- Им можно. Вон Кротову гарнитуры носят - небось, не по три копейки.

Грузчики заносили с улицы шкафы и кресла, охранники посторонились, и Дупель, стоящий на лестничной площадке, брезгливо покосился на мебель - он не ценил антиквариат, презирал тех, кто его покупает, и не любил дома, где антиквариатом гордятся.

- Устраиваетесь? - сказал Дупель. - Уют любите?

- Кротов карельскую березу собирает, - объяснил Луговой. - Знаете Диму? Младореформатор. Осторожнее, а то вас шкафом заденут. Зайдем внутрь?

- Хорошо, - сказал Дупель Луговому, - ровно на три минуты. Ботинки снимать? Пол испачкаю, - он наклонился развязать шнурки.

А ведь он не играет, подумал Луговой. Для него спросить так совершенно естественно. Вели ему снять ботинки, он и снимет. И пришел наверняка без охраны. Это не Дима Кротов, который на бронированном лимузине с тремя джипами охраны по Москве катается. Дупель легко и ботинки снимет, и в носках по квартире пойдет - именно потому, что ему ни на кого впечатления производить не надо. Хозяин Сибири, владелец третьей в мире нефтяной компании, мультимиллиардер сел на корточки и развязывал шнурки на ботинках.

- Необязательно, - сказал Луговой. - Домработница вытрет пол. Проходите.

- Спасибо.

Подчиняясь ритму жизни Дупеля, они стремительными шагами пересекли квартиру, прошли сквозь гостиную в кабинет.

- Что за слоны? Африканские?

- Люблю примитивное искусство, - сказал Луговой, - а русских не собираю, противно. Уж если дикарь, пусть черный будет.

- Согласен, - сказал Дупель; он уже забыл, о чем спрашивал, искусство его не интересовало.

- Для русского собирать африканцев, - сказал Луговой, - так же естественно, как для европейца собирать русских. Мой немецкий приятель собирает квадратики русских туземцев, а я привожу маски и топоры из Конго.

- Хорошо. К делу.

- Я только ответил на вопрос. Прошу, - Луговой распахнул двери в кабинет, - располагайтесь.

- У меня три минуты ровно, - сказал Дупель.

- Кротов этот - важный или так, шестерка? - спросил охранник. - Я не понимаю: раз он реформатор, значит, должен быть человек значительный. А если человек значительный, зачем автобус охраны?

- Демократия - дело несолидное. Как в возраст войдет, ему Министерство путей сообщения доверят. Хорошо служить будет, может, оборонную промышленность поручат. Или газ. А пока - демократия.

- Думаешь, расти будет?

- Пока станет, как Иван Михайлович, зубы съест.

- Развели мерзавцев вроде Кротова, - сказал Дупель, - смотрите, не ошибитесь в расчетах.

- Димочка не угодил? - спросил Луговой. - Несправедливо, он мальчик послушный. Характерный юноша.

- Бюджет на карельскую березу спустит.

- Для демократии березы не жалко. Я к Диме с симпатией отношусь. Жена моя от него без ума, а Герман Федорович Басманов без Димы в баню не ездит. Димочка у нас нарасхват.

- Лизоблюд и сволочь, - сказал Дупель.

- Честолюбивый юноша, с фантазией. Комсомолец, выпускал многотиражку на кондитерской фабрике. Потом - горком комсомола, оттуда - в кооперацию. Время задорное было, Михаил Зиновьевич, как устоять? Комсомольские деньги на компьютеры пустил и не сел, заметьте - в журналистику подался. В «Европейском вестнике» поработал, острое перо! Пришел в демократический союз - и глядите, уже лидер. Я, Михаил Зиновьевич, думаю, его премьером делать пора. Кстати, и с вами посоветуюсь: что скажете? Лет через десять и в президенты сгодится.

- Кадры готовите? - сказал Дупель зло. - Мало одного полковника, растите другого? Окружили себя мелкой сволочью.

- Все мы грешные, - Луговой вздохнул.

- Двадцать часов в день работаю, - сказал Дупель. - Что имею, выгрыз непосильным трудом. А ваши Слизкины, Фиксовы, Кротовы - на черных откатах сидят, миллионные взятки в офшоры гонят. Думаете, России надолго хватит?

- Не будем, - сказал Луговой, - не будем обсуждать отсутствующих.

- Я мерзавца Кротова как пример привел, не он один такой. Вы его к себе под бок взяли? Карманы вечером проверяйте. Вертикаль власти! У нас эта вертикаль работает, как лебедка, как подъемный кран: все добро снизу - к себе наверх тащат. Фундамент уже растащили - удивляюсь, на чем дом стоит. Вы разве не знаете про их австрийские счета? Про Швейцарию и Лихтенштейн? Президент в доле? На что рассчитываете, хочу понять?

- А вы, - спросил Луговой спокойно, - на что рассчитываете? Сами полковника привели, а теперь недовольны?

II

Дмитрий Кротов на четвертом этаже руководил созданием интерьера в новой квартире. Кротов сказал рабочему:

- Не поцарапай паркет! Под ноги смотри! Куда пианино ставишь? Как ставишь? Что ты брякаешь? Мягко надо, деликатно. Уважение к вещам иметь надо! Сто лет паркет лежал - и как новый! А придет дикарь и все сломает. Неужели аккуратно нельзя?

Носильщик, выписанный с Белорусского вокзала, повернул свое бескровное лицо к Кротову, и парламентарию стало не по себе - столько ненависти выражало это лицо. Впрочем, что ожидать от алкоголика-грузчика? Рукоплесканий? Пожалуй, не дождешься. Тут ночами не спишь, обдумываешь реформы, чтобы такому вот пьянице жилось легче, чтобы привести его в цивилизованное состояние, выковать из него европейца - и что же? Спасибо скажет? Обычная социальная зависть люмпен-пролетария. Ютится, небось, в клоповнике на Коптеве, а приезжает сюда, смотрит на семикомнатные хоромы - и завидует. И рожу кривит, и злость не прячет: ему волю дай, он квартиру изгадит, переедет сюда со своей Клавой и подштанники сушить будет на кресле карельской березы. На таких вот Ленин и опирался, им только намекни: мол, забирайте себе буржуйские квартиры, ломайте, корежьте, устраивайте коммунальное жилье - они сразу кинутся с топорами. И как же много их по России, этих ублюдков. Впечатление такое, что не раз уже встречал он это лицо. Вот и в массажном салоне, куда Кротов завернул отдохнуть после парламентских бдений, тоже встретилась ему подобная харя. И еще где-то попадалась ему сходная рожа - тип этот распространен в наших широтах. Алкоголь, мат, скверная пища, бессмысленное существование - все это стирает черты лица на один манер подобно прибою, обтесывающему прибрежную гальку.

- Паркет береги, - повторил Кротов, - не ты его клал, не тебе и ломать, - хотя бы так, директивным порядком, надо привить народу представление о ценностях, научить уважать культуру.

Паркет в квартирах дома на Малой Бронной действительно был особенный: темный дуб, переложенный медными шпонами. Кротов прохаживался анфиладой комнат и руководил переездом. Процесс переустройства старой коммунальной квартиры под индивидуальное жилье наполнил его историческим оптимизмом. Символический переезд, что и говорить! Веха! На смену коммунальной свалке - покойная частная жизнь. И, что важно, восстанавливается порушенная связь времен.

Когда-то эти роскошные многокомнатные квартиры были построены для жизни богатых и именитых людей, с учетом их нетривиальных вкусов. Построили дом давно - он выдержал революцию, пережил проклятые советские годы. И, возвращая старому дому былое величие, строители соединяют сегодняшний день со славным прошлым. Кротов постукивал лакированным ботинком по дубовому паркету и думал: что такое восемьдесят лет для истории? Пустяк! Да осторожней, ты, - кричал он грузчику. Впрочем, утешал он себя, дом крепкий, это не брежневские карточные домики. Стучи, не стучи, - не развалишь. Потому что - культура! В конце девятнадцатого века (это время русские интеллигенты традиционно выделяли как самое прекрасное в истории, Россия тогда практически стала Европой) строили прочно. Стиль модерн, оказавшийся самым значительным из всего, усвоенного Россией, подарил Москве шикарные особняки с витыми лестницами, широкими окнами, круглящимися балконами. Иные считают, что Россия заимствовала из внешнего мира не только стиль модерн, но также христианство и коммунизм, но эти заимствования претерпели на российской земле метаморфозы, очарование ими много раз сменялось разочарованиями. Сказать определенно, что Россия нашла свой идеал в коммунизме, было бы слишком смело. Но в модерне русская душа воплотилась полностью. Главным приобретением для России явился стиль модерн - именно в нем соединилась русская душа с европейской, и в этом приобретении Россия не разочаровалась. Ничто иное, а именно стиль модерн, восприняла Россия самозабвенно и создала образчики, не уступающие мировым. Если у какого иностранца и возникал вопрос, а где же, собственно говоря, лучшая московская архитектура, что в Белокаменной посмотреть, - то немедленно вели гостя к особнякам эпохи модерна, на Остоженку, на Патриаршие пруды: вот она, наша гордость! Полюбуйтесь на завитушки и виньетки, загляните под хвост драконам и грифонам! Вот она, растоптанная большевиками культура, не уступает Вене и Праге, не хуже Берлина. Возродилась страна! И загогулины красного дерева имеются, и балкон пущен елочной гирляндой, и лестница сбегает волной. И удобно все сделано, главное ведь в модерне что? - удобство потребителя! И Дмитрий Кротов, дефилируя вдоль своей новой квартиры, мог только подтвердить этот тезис. Да, прелесть в обтекаемых формах безусловно есть - нигде не колет, не жмет. Со вкусом жилье устроено. Здесь, в этих покоях, до революции обитал торговец нижним бельем Самолетов, ниже этажом проживал сахарозаводчик Шкурников, люди незаурядные, гордость этой страны, а в бельэтаже, там, где жил сегодня Иван Михайлович Луговой, некогда находились апартаменты генерала Ферапонтова - одним словом, дому было чем гордиться. А балетмейстер Пионов? Это ведь его комнаты в верхнем этаже выкупила сегодня корпорация Бритиш Петролеум. По слухам, британские нефтяники собираются сделать наверху бассейн с морской водой и искусственными волнами. А то уж было пропал дом, едва не сгубили варвары шедевр архитектуры. После революции судьба здания сложилась типичным образом: его определили под коммунальное жилье, вместо одной семьи в каждую квартиру поселили по семь семей. Что теперь поминать старое, однако сердце сжималось при мысли об утраченных витражах на лестнице, о покореженных перилах, о парадной двери из ливанского кедра, которую пустили на дрова в холодную зиму восемнадцатого года. Отчаянно жалко этих сгоревших завитушек, как только рука поднялась? А что же - замерзнуть надо было жильцам в ту зиму, спросит иной простак. На такие вопросы Кротов, усвоивший в парламенте манеру говорить резко, обычно отвечал: да, лучше бы замерзнуть! Что сделали они в своей никчемной жизни равного дверям с лебедями из ливанского кедра? Да ничего ровным счетом. Эх, жалко тех дверей. Разве прошлое вернешь?