Михаил Тарковский - Тойота-Креста Страница 27

– И всё пошло насмарку…

– Да… А сегодня в храме… я увидел твои глаза, когда ты обернулась… Ты так никогда не смотрела… и мне даже показалось, что это смотришь… не ты… ну или не только ты…

Маша не ответила, только сжала его руку и отвернулась. Женя прибавил шагу:

– Я тут был в одном музее, а там выставка икон. И меня знаешь что поразило? Все ходили и смотрели на них, как на картины. И обсуждали, и разбирали… С художественной стороны.

– И что?

– И было странно.

– Что тебе было странно?

– Что никто не приложился.

2

Олег пригласил Женю с Машей на банкет в одно известное и, по выражению падкого на словечки Андрея, «пафосное» место. Накануне они ходили с Машей на показ. Показ проводился в дорогущей гостинице, Маша участвовала в организации и приехала заранее, а он прошёл позже по именному пригласительному. Поднялся на великолепном лифте из той же мутнёной нержавейки, где матовые валидолины кнопок залипали от одного касания и тихо светились. Маша стояла с сумочкой на плече, давала распоряжения, здоровалась, улыбалась… У неё была чёлка, и она походила на лошадку.

– Привет. Ты можешь пока что-нибудь попить или посмотреть.

Это был женский заповедник. Все кого-то узнавали, расцветали улыбками. Некоторых он знал: красивую полную женщину, которой он в прошлый раз даже залюбовался, пока она манерно не взвопила: «Где моя Люююба?» Её сопровождал бледный человек в причудливой народной рубахе навыпуск.

Он видел девушку немыслимой холи и стати: овальное лицо с чуть мелкими чертами и нежнейшим загаром, грудь, высокая и открытая, с плотно уложенными дольками, тоже нежно-оливковыми. С попутчицей они деловито семенили на высоких, как гильзы, каблуках. Они охотились на кого-то важного, мелькнувшего было, но сошедшего с мушки, что и обсуждали с досадой и диким выговором.

Показ начался. Посреди зала пролегал длинный помост, в начале которого было что-то вроде сцены, откуда и являлись девушки. Женю поразила необыкновенная решительность, с которой они наступали. Казалось, этот напористый ход должен разразиться каким-то небывалым поступком, который перевернёт мир, что высокая красавица с сияющими глазами наконец замрёт и воскликнет: «Проснитесь, о люди!» Но следовал резкий разворот и… только удаляющаяся голая спина качалась над подиумом, а вдали по-над ней, косо раскорячась, блестел чёрный бегемотовидный баварский автомобиль седьмой серии.

К показу притесалась певица. Она оказалась толще, чем на картинках, видно, переживая период отъедания. В причудливом костюме – мелких лиловых мешочках она выскочила на помост и, ярко улыбаясь, сделала несколько игривых стоек…

Вечером Женя делился:

– Странное впечатление от манекенщиц этих. Они такие красивые, и непонятно, при чём тут платья. И вообще как-то… стыдно… за их лица… Неужели нельзя им придумать выражение поестественней?

– Ты ничего не понимаешь в… модельном искусстве. Никого не коробит. Все привыкли. А ты просто не насмотрелся на женщин.

– Да нет. Мне, наоборот, кажется, что эти ноги, губы, волосы… это только твоё… а они… носят. Без разрешения. Ты им разрешила?

– Да, я разрешила… Ненадолго, пока ты здесь… Чтобы ты не скучал…

– А потом, когда я уеду?

– Потом они всё вернут… До твоего приезда…

– А если не вернут?

– Я их покусаю… Надо спать…

– Завтра день суматошный, нас же Олег пригласил…

– Да… и надо решать, куда мы едем… в путешествие… Ты купил маску и ласты?

– Почти… Но я куплю…

– Боюсь, ты купишь какую-нибудь ерунду. Ты узнай про магазины. Да и заодно… (ты меня покусаешь)… мне нужен кран для ванной.

– Гусак?

– Какой гусак?

– Так кран называют.

3

Полдня он проездил по магазинам, и, когда покупал ласты, позвонил Андрей:

– Женя, есть человек, с которым надо поговорить, приезжай, поедем. Но без машины.

– Понял, – сказал Женя, – снова водка…

– Отнесись к этому как к работе.

Дома Андрей с насупленным видом разбирал фотоаппарат:

– Ну что, берём таксический мотор и едем? Что у тебя в пакете?

– Гусак с ластами.

– Он тоже поедет?

– Это не обсуждается! – затрясся лицом, выпучив глаза и, как конь, расширив ноздри, выпалил Женя. И оба закатились…

…Дверь открыл неторопливый сероглазый человек с лысиной, его усы сливались с бородой в жилистую луковку:

– Владимир. Проходите.

Сели за стол. Володя положил рядом с собой трубку и кисет:

– Коньячку хотите? За знакомство?

Он не спеша набил трубку. Табак был с длинными и будто влажными табачинами. Умяв их блестящей тяпочкой, он несколько раз долго и с силой затянулся, вбирая щёки. В чубуке в такт тяге, неровной звездой бархатно разрасталось и гасло, светясь глубиной, кострище. Раскурив, он сказал, попыхивая:

– Андрей мне рассказывал в общих словах… Синопсис есть?

– Чево?

– Володь, да какой синопсис? – сморщился Андрей. – Это так пока, разговор…

– Не знаю, что вам Андрей говорил… – сказал Женя, – но меня убивают фильмы, где все… нефтяники говорят с московским акцентом.

– Хе-хе… Ну вот вы и ответили… на все вопросы…

– Я не собирался… каламбурить. Я тут сериал смотрел… там следователь полетел на Дальний Восток по работе. Сижу, переживаю: вот он из самолёта выходит… Вот его встречают… Ну и – ни од-ной!

– Чего ни одной?

– Ни одной праворукой тачки! В порту! – Женя издал прыскающий смешок. – Невозможно… Всё снято в Подмосковье. А… представляете… – его глаза загорелись, – как хорошо можно сделать: вот мы прём по федералке и в каждом городе… свой говорок.

– Ххе… – Володя снисходительно улыбнулся. – У моей жены была «хонда-сивик»…

– «Сивка» – японский «девятoс», – фыркнул Женя и продолжил с жаром: – Вы… не представляете, насколько наш народ изобретателен… Есть такая «каринка» девяносто второго года, у неё задний фонарь во всю корму и так сужается, загибается вверх, на бока заходит… будто улыбается… Её знаете как зовут? «Улыбкой». Их у нас много, они даже под тачкой работают…

– Как это?

– Ну, под тачкой – это значит в извозе. На убой.

– Да… забавно… Только всё это… пока не кино, а литература.

– А литература – это плохо?

– Нет, но при чём тут кино? Давайте так: что мы увидим? В кадре? Но перед тем, как вы скажете, я предлагаю налить. Всё. Подняли.

Зазвонил телефон:

– Привет. Я в парикмахерской… – доложила Маша голосом «вакуумная упаковка» номер двадцать пять «серебристая изморозь». – Ты не дома? У меня просьба. Ты, пожалуйста, заедь за туфлями, а то… мне захочется с тобой потанцевать вечером, а ты будешь… в этих ужасных ботинках.

– Я в другом конце города и без машины… одну минуту… извините, – он вышел в коридор, – мне правда не с руки, ну, Маш…

– Так, Женя. Что это за подход? Я не так часто прошу тебя…

– Ну, мне сложно… Тут ещё с магазинами этими… Кстати, отличного гусачину тебе подобрал…

– Мне уже принесли.

– Что принесли?

– Ну… гусака. Тебе же некогда… Я заказала… Уже привинтили.

– Как привинтили? Что ж ты не сказала? Я столько времени потерял…

– Хорошо, я ни о чём не буду тебя просить, – сказала она порхающей скороговоркой и повесила трубку.

– Извините… – вернулся Женя:

– Ничего… Мы ждём. Поехали! Володя, закрыв глаза, закусил лимоном:

– Хороший, правда? Да. Так вот… Мы тут с Андреем поговорили… Есть, конечно, что-то в этом… Анти-Чехове… Ост-Радищеве… кроме литературы… Но когда ты придёшь к человеку за средствами, он спросит, что же там реально может увлечь зрителя. Как тебе сказать… Есть задумки безотказные, есть безнадёжные… А тут… серединка, вроде машины – и всем интересно, но можно и глубже копнуть. А начать с документального фильма. Я тут переговорю кое с кем… и ты мне, Евгений, звякнешь денька через три… Ребят… а может, ещё?

– Вам гусак не нужен? – задумчиво сказал Женя. На улице Андрей спросил:

– Ты чо такой странный? Машка тебя напыряла?

– Ну да… Ботинки эти… Ласты… Всё время пляж какой-то… бесконечный… Жакет из твида в куриную лапку…

– А я тебя предупрежда-а-ал, – сказал Андрей с довольной растяжечкой. – Предупреждал?

– Предупреждал… испортила вечер. Гадай теперь, что с этими ботинками делать.

4

В этот полузакрытый зал они с Андреем зашли по специальным карточкам… За столиком уже сидели Олег, Таня и небольшой растрепанный человек по имени Серёжа. До тряпичности мягкий, расхристанный, с расстегнутым воротом белой рубахи. Его пиджак кособоко висел на спинке стула. Из кармана полз галстук. Серёжа не вязал лыка, но очень обрадовался Жене:

– Это… он? А… ик… давайте тогда выпьем за знакомство!

Пока закусывали, Женя осмотрелся. Люду было немного, но все отборные. Актёр, оказавшийся в жизни бледным, с усталой, будто из папиросной бумаги, кожей. Он и нёс лицо осторожно, боясь осыпать, глядя вперёд и вверх и избегая взглядов. Долговязый музыкант с круглой лысиной, паклей до плеч и надписью на спине чёрной майки: «Осенью соловьи летят на йух». Была телеведущая, милолицая, крепенькая с длинной шеей. Был пожилой юморист, похожий на медведя-коалу, улыбающийся и раздающий визитки.