Маша Трауб - Пьяная стерлядь (сборник) Страница 27

— Уезжаешь? — радостно спросил он. — А мусор можешь захватить? Выбросишь по дороге.

— Больше ничего не надо? Может, еще Сашулю в роддом отвезти и ребенка вашего нянчить?

— Ну зачем ты так? Чего ты злишься?

— Я не злюсь. Мне все равно. Наплевать. Живите, как хотите. Только за Анькой тут присмотри. Она, если тебе это интересно, недавно пришла домой пьяная.

— Ну и что?

— Ей пятнадцать лет!

— Ну, я и говорю, что это нормально для ее возраста. Себя вспомни.

— С тобой невозможно разговаривать. Ты меня не слышишь! Я как со стеной разговариваю.

— Прекрасно я тебя слышу, не заводись. За Анькой я присмотрю.

— Это она из-за тебя такая выросла. Ты ей все разрешал. Всегда. А я была злой и плохой. Вот она и радуется, что я уезжаю. У тебя сейчас одна Сашуля в голове, а на Аньку тебе наплевать. Она и пользуется вседозволенностью.

— Перестань. Все будет хорошо. У Аньки есть голова на плечах.

— Ладно, я поехала.

Света, садясь в машину, не удержалась и посмотрела на Сашулю. Та сидела на качелях и ела клубнику, заглатывая целыми ягодами, не жуя. Анька о чем-то говорила с Сашулей, и обе смеялись, как лучшие подружки. Света хлопнула дверью машины и погромче включила радио, чтобы заглушить этот смех — молодости, радости, беззаботности. Тот смех, в голос, который Света себе уже позволить не могла — повода не было. И не будет.

Конечно, Макса понять можно. Как мужчину. Сашуля была для него словно наливное яблочко. От нее веяло свежестью. Света выглядела на свой возраст. Она была ровесницей Макса.

«Я толстею от лет, а не от котлет», — вспомнила Света присказку, глядя на себя в зеркало.

Что делать дальше, она не знала. Не понимала, как будет делить с Максом Аньку.

Неделю Света ходила на работу, заваливала себя делами и старалась не думать ни о Максе, ни о дочери. Она каждый день звонила Аньке, но у той телефон был или выключен, или она просто не отвечала. Пару раз Свете удалось до нее дозвониться — дочь была совершенно довольна жизнью, сказала, что ей некогда, что все в порядке и Сашуля должна скоро родить. Буквально через неделю.

В пятницу вечером Света напилась в одиночку перед телевизором. Показывали мелодраму — пустую и глупую, но Света расплакалась, начав жалеть себя и всех брошенных женщин в своем лице.

Утром в субботу она собралась и поехала на дачу под предлогом, придуманным самой для себя, — проведать Аньку, убедиться, что с дочерью все в порядке, что та хотя бы ночует дома, что-то ест и ведет относительно нормальный образ жизни.

В доме было шумно. Света шла по участку к гостевому домику, поскольку другой дороги не было, прислушиваясь к звукам, доносящимся из дома. Когда она уже почти дошла до забора, из дома выскочила незнакомая женщина и выплеснула воду из таза на цветы, которые Света лично сажала на лужайке перед окнами.

Женщина ее не заметила. Света зашла в гостевой домик — следов присутствия Аньки там не было. Кровать была не разобрана, вещи не валялись. Видимо, за эту неделю здесь вообще никто не появлялся — все было так, как Света оставила перед отъездом.

На участке за забором тем временем шум выплеснулся наружу.

— Девочки, кушать! Стынет! — судя по всему, кричала женщина, которая выплескивала воду.

Света не удержалась и выглянула из-за ширмы-забора.

На участок выскочила сначала ее Анька, а потом тяжело выползла Сашуля. Они сели за стол и начали уплетать все, что там было наставлено. А наставлено там было несметно.

— Тетьоль, очень вкусно, — услышала Света голос своей дочери.

Значит, эта женщина, судя по внешнему сходству, мать Сашули, была для ее Аньки уже тетьолей.

Макс тоже вышел на лужайку и сел за стол. Женщина носилась из дома на улицу, поднося тарелки, унося грязные.

Им было хорошо и привычно. Они так сидели и завтракали не в первый раз. Анька щебетала, Сашуля периодически ойкала и хваталась за живот — малыш толкнулся, — и все дружно улыбались. Семейная идиллия.

— Ой, мама, что ли, приехала? — Анька первой заметила машину, которую вообще-то не заметить было сложно. Но они, погруженные в свою жизнь, замкнутые на себе, на своем семейном мирке, не замечали ничего вокруг. — Не должна была вроде бы. — Анька подскочила и как молодая козочка понеслась за забор.

— Привет, мам, а ты чё приехала? — спросила Анька, увидев мать.

— Захотела и приехала, — ответила Света. — А что, нельзя?

— Ну ты опять в своем репертуаре. Опять злая и накрученная. — Анька состроила гримаску.

— Я смотрю, у вас все в порядке.

— Да, а что?

— Ничего. Я волновалась. Приехала тебя проведать.

— Да все нормально. Сашкина мама приехала, тетьоля. Дом отмыть и все приготовить — папа Сашу в роддом скоро повезет.

— Я уже догадалась.

Анька молчала. Света тоже.

— Ну, и что ты тут делаешь? — спросила наконец Света.

— Да все как всегда. Гуляю, купаюсь.

— Ты там ночуешь?

— Да, там. А что?

— Что за дурацкая манера? Без своего «а что?» ты не можешь обойтись? — не сдержалась Света.

— Ладно, мам, я пойду, — сказала Анька.

— Куда?

— Туда! — Анька выкрикнула это «туда» и унеслась в дом отца — к Сашуле, тетьоле, отцу. К той семье, в которой для Светы не было места.

«Ладно, живите, как хотите», — сказала она сама себе.

Дождавшись, когда все вернутся в дом, а тетьоля перестанет носиться по участку, Света села в машину и поехала домой.

И опять включила музыку, чтобы заглушить собственные мысли. Макс никогда не любил маму Светы, свою тещу. Терпеть ее не мог. На даче теща была только один раз и сказала, что ноги ее больше там не будет. А эту тетьолю он принял и поселил ее на даче. Ел ее оладьи, борщ, и что еще там готовила эта женщина.

«Отрезанный ломоть». Почему-то именно это выражение крутилось в голове у Светы. Относилось оно к мужу или к дочери, она так и не разобралась. К обоим. Света пыталась думать рационально — Анька накормлена, под присмотром, все в порядке, — но разум отказывал. Родную бабушку Анька не то чтобы не любила, но выносила с трудом. По острой необходимости. Звонила, если просила Света. Ездить к бабушке отказывалась наотрез. Света свою мать тоже выносила с трудом, на расстоянии, но дочери этого простить не могла. Как не могла понять, почему эта посторонняя женщина так быстро стала для дочери тетьолей.

Макс тоже хорош. Зачем он притащил на дачу Сашулину маму? Или это была просьба Сашули? Она вила из Макса веревки.

Нет, Света совсем не ревновала мужа к этой девочке. Просто было обидно, что у него вроде как все есть и все хорошо, а она осталась ни с чем. Даже без Аньки. И у нее все плохо.

Света завидовала мужу. Макс совершенно преобразился. Носился как угорелый, помолодевший, похорошевший, вмиг сбросивший лет десять. А она топталась на месте. Выглядела на свой возраст, вела себя в соответствии со своим возрастом. И что ее злило больше всего, так это то, что женщины, пытающиеся выглядеть моложе, выглядят смешными, но никому и в голову не придет смеяться над мужчинами, которые хорохорятся, молодятся и заводят детей в те годы, когда природой положено возиться с внуками.

Нет, Света не была стервой. Она видела, что Сашуля искренне любит Макса, смотрит на него снизу вверх мокрыми, постными глазенками, в которых светятся восхищение и уважение. Она идет туда, куда он скажет, делает то, что он скажет. Этот мужчина для нее — всё, целый мир. Макс, который всегда был достаточно тщеславным, от Светы такого взгляда не дождался бы никогда. Она всегда сама решала, что ей делать, и ставила Макса в известность. И то не всегда. Его мнение ее совершенно не интересовало. Сашуля же и шагу не может ступить без его одобрения. Девчонка, как не могла не отметить Света, была доброй, хоть и простоватой. Ей нравилось общаться с Анькой, и Света чувствовала — дочь никто там не обидит, не обделит. Эта самая тетя Оля подкладывала на тарелку Аньке еду и кружила над ней, как курица-наседка. И то, что Сашуля решила рожать ребенка, тоже было понятно — дитя от любимого мужчины. Забеременела, значит, он скорее разведется и снова женится. А даже если не женится, то ребенка все равно признает и содержать будет.

Света дала себе слово больше на дачу не ездить, хоть ее и тянуло туда. Она хотела посмотреть за забор, следить за тем, что там происходит. Какое-то мазохистское влечение. Чтобы занять себя на выходных, она согласилась на гости — подруга давно звала, но у Светы не было никакого желания вести бессмысленные разговоры с малознакомыми людьми. Но подруга — дама с обширными связями и интересами — настояла, и Света пришла.

Там, в гостях, она и встретила Артура. Подруга называла его «Артурчик, дорогой».

Когда «Артурчик, дорогой» подсел к Свете, она посмотрела на него без интереса. Как мужчина он ее не привлек — не ее тип. Артур носил густую бороду, усы и длинные волосы. «Заросший какой-то», — подумала брезгливо Света. Он сделал ей дежурный комплимент, которому она не поверила. Подлил вина, положил на тарелку сыр и виноградину. Света интереса не проявила. Артур вежливо откланялся и ушел к хозяйке дома. Он что-то шептал ей на ухо, она смеялась. «Пустозвон. Еще один престарелый ловелас», — подумала Света. Артур, судя по виду, был младше ее, но ненамного. Хотя она могла и ошибаться — мужчина и в тридцать может выглядеть на сорок. Света еще некоторое время поразмышляла на тему возраста, который все сложнее становится определить как у мужчин, так и у женщин, и, расцеловавшись с подругой, уехала домой.