Алекс Тарн - Пепел (Бог не играет в кости) Страница 27

Беседа, по всей видимости, подошла к концу, и Янив напрягся, ожидая завершающего «ну что ж…», или «итак…», или просто одновременного хлопка обеими руками по коленям, или какого другого сигнала, означающего: «все, ребята, пора прощаться». Но сигнала все не было; господин Липс сидел, задумчиво покачивая головой, и молчал. От прежней широченной улыбки осталась лишь слабая тень, едва заметная в углах тонкогубого рта. Уж не углядел ли он что-то подозрительное в глухой непроницаемости берлова одуванчика?

— Вы знаете, господа, — произнес Липс наконец. — Есть определенная символичность в дате моего рождения. Я вам когда-нибудь рассказывал, Янив? Нет? Это случилось одновременно с провозглашением вашего государства, день в день. Интересно, правда? Иногда мне кажется, что эти два события взаимосвязаны. То есть, не появись я на свет, не произошло бы и той трагической ошибки, которая повлекла за собой наши нынешние проблемы…

Он рассмеялся неожиданно тонким смехом.

— Вам не на что жаловаться, Райт, — печально заметил Янив. — Вы родились в цивилизованной стране. В отличие от нас.

— Разве в этом дело, дорогой друг? Много ли значит рождение конкретного смертного человека по сравнению с бессмертными мировыми проектами? Вы не возражаете, если я немного пофилософствую? Возьмите, к примеру, Европу, про объединение которой мы говорили несколько минут назад. Можете ли вы указать точное время ее появления на свет? Нонсенс, не так ли? И в этом — залог ее бессмертия. Смертно только то, что имеет дату рождения. Скажем, я. Или вы… — он снова уперся в Берла прямым и цепким взглядом. — Или ваша страна…

Берл пожал плечами: — Извините, господин Липс, но я не очень понимаю, к чему вы клоните.

— Я вам объясню, — серьезно сказал чиновник. — Не знаю, насколько вы представляете себе мои функции и задачи. Не впадая в излишнюю детализацию, скажу, что я — один из бульдозеристов. Да-да, не удивляйтесь. На пути большого европейского проекта всегда громоздились груды мусора. Кто-то должен идти впереди строителей и расчищать дорогу, сдвигать мусор в сторону…

— Или в ров… — продолжил Берл. Он едва слышал собственный голос сквозь стук крови в висках.

— Я вижу, вы хорошо меня поняли… — Липс удовлетворенно улыбнулся. — Но ров, скорее всего, пройденный этап. Море сегодня выглядит намного актуальнее. Хотя, ничего нельзя знать заранее. Возможно, и рвы еще пригодятся.

«Ну кому это поможет, если я его сейчас придушу? — подумал Берл. Ему стоило некоторого труда держать себя в руках. — Никакой пользы не будет, ничего, кроме минутного удовольствия. Их тут полное здание, таких мыслителей и их однофамильцев. Даже полный континент».

— Что-то вы не то говорите, Райт… — неловко пробормотал Ле Фен.

Липс снова расхохотался высоким, до визгливости смехом.

— Какие вы все-таки серьезные, израильтяне, — сказал он, посмеиваясь. — Не понимаете европейского юмора. Ну ладно — Ури, он только вчера из Тель-Авива, но от вас, Янив, я ожидал большего… Я ведь всего-то и хотел задать нашему гостю один-единственный вопрос: в чем, собственно, заключаются ваши мотивы, господин Файман? А? Вот я пекусь о перспективах объединенной Европы, которой мешает постоянная напряженность в сердце стратегически важного региона. Можно понять, правда? Господин Ле Фен изо всех сил старается стать настоящим европейцем… я правильно понимаю, Янив? — Вот видите, правильно. Но вам-то это зачем? Неужели не расскажете?

— Отчего же… — спокойно ответил Берл и поднялся с кресла. — Конечно, расскажу. Деньги. Я получаю замечательные комиссионные, господин Липс. Даже после того, как отстегиваю процентик-другой проходимцам вроде вас и вашей шестерки. Будьте здоровы.

Он подошел к двери и дернул за ручку. Дверь не открывалась. Берл попробовал еще раз — напрасно. Он обернулся, с трудом сдерживая ярость. Липс и Ле Фен смотрели на него с одинаковыми улыбками.

— Зря вы так, господин Файман, — с упреком сказал чиновник. — Никакой я не проходимец, и вы это прекрасно понимаете. Насчет Янива — не поручусь… ха-ха-ха… шучу, дружище, шучу, не напрягайтесь… А с вами, Ури, мы обязательно подружимся. Обязательно. Вы мне даже нравитесь своей ээ-э… горячностью. Вот только проверю кое-что и сразу начнем дружить, идет? Потому что приведенная вами причина всегда казалась мне самой весомой. Любовь к деньгам не знает измен, на нее можно положиться… А выход — через другую дверь, вон туда… та работает только на вход. Был очень рад знакомству.

В коридоре Янив схватил Берла за рукав: — Как вы могли, Ури? У вас было такое зверское лицо… я даже боялся, что вы его задушите. От этого человека зависит вся ваша сделка, а вы обзываете его проходимцем. Зачем?

«Да что за день такой? — вздохнул Берл. — Каждый встречный-поперечный пристает с одним и тем же вопросом. Зачем да зачем, зачем да зачем… Что я, по-вашему, Господь Бог, что ли, чтобы знать, „зачем“? Вот у него и спрашивайте… зачем…»

Он грубо вырвал рукав и, не оглядываясь, пошел к лифтам. На сердце у него скреблись и гадили все брюссельские кошки. Стоя в спускающемся лифте, Берл поднес к глазам ладони и долго рассматривал их со все возрастающим недоумением. Ну почему ты все-таки не свернул гаду шею, почему?.. — А потом? — А что потом… потом — по обстоятельствам. Зато как было бы славно на душе! Не то что теперь… Он прицелился и сплюнул точно на сияющий ботинок соседа по лифту. Молодой клерк в стандартном костюме затравленно пискнул, но глаза поднять не посмел. Бедняга физически чувствовал исходящую от Берла энергию ярости. Она просто переполняла тесное пространство лифта в чудовищном здании имени европейского гуманиста и философа господина Липса.

СВИДЕТЕЛЬ № 4

Дети есть дети, господин судья. Так обычно говорится. А что это значит? Слабые, да? Несмышленые? Капризные, неприспособленные к жизни маленькие существа, которых надо воспитывать и учить годами, пока, наконец, из них не вылупится что-то путное, называемое взрослым человеком. Так, да? А знаете ли вы, сколько всякого может вынести, вытерпеть ребенок? Взрослому такое и не снилось, можете мне поверить. Говорят еще: человек ко всему привыкает. Ерунда. Ребенок ко всему привыкает — это да, а вот взрослый человек, наоборот, часто ломается и гибнет.

И в общем-то, это можно понять. Возьмите сильный ветер, ну там ураган, бурю или как это называется… Кто раньше переломится — взрослое дерево или тоненький прутик? А если, допустим, смерч — ну, тот, что с корнем рвет и уносит неведомо куда… вот принес он, допустим, большое дерево за тридевять земель, да и бросил на землю; приживется оно на новом месте или нет? Ясное дело — нет. Ему ведь для жизни надо корни глубоко в землю запустить, да еще и не всякая земля годится. А кто ж ему яму-то копать будет, пересаживать, удобрять, возиться? Махнут рукой, да и распилят на дрова. А тем временем прутик тот маленький, если повезло ему упасть в канаву или в мелкую лужицу, уже тянет воду слабенькими своими корешками, живет, приспосабливается к новому месту. Нет, как ни крути, а дети сильнее взрослых, господин судья. Намного сильнее. И, знаете что?.. — умнее.

Да-да, я нисколько не преувеличиваю. Ведь взрослый человек живет надеждами. А что такое надежда? — Иллюзия, не более того. Вот говорят: взрослый человек планирует. Взрослый человек знает. Да много ли он там знает, Бога ради?.. что планирует? Иногда такие глупости закручивают… Спросишь такого: ты зачем это сделал, дурачок? Разве не ясно было, что выйдет нехорошо? А он отвечает: знать-то я знал, но надеялся, что получится иначе. Вы понимаете? Он, видите ли, надеялся! Тогда, спрашивается, на кой черт тебе все твои знания, если ты не по ним поступаешь, а по глупой своей надежде? Зачем тебе, идиоту, глаза, если ты доверяешься слепому поводырю?

Дети — иной коленкор. Дети, конечно, ошибаются, падают, набивают себе шишки, но делают это исключительно по незнанию. Возможно, видят они не столь далеко с высоты своего маленького роста, но зато, уж если что видят, то того не отдадут никому — в особенности, надеждам, иллюзиям и прочим непрочностям. Они очень практичный народ, дети. Но стоит им вырасти — и куда только все девается!.. Бегут, выпучив глаза, вдогонку за миражами.

Вот я, господин судья, никогда ни за чем вдогонку не бегала и, можно сказать, горжусь этим фактом. Кто-то, возможно, ухмыльнется и скажет, что зато я всю жизнь бегала от чего-то. Ну ладно, допустим, что так… и что ж с того? Лучше бежать от, чем вдогонку, лучше быть преследуемым, чем преследователем. И вовсе не оттого, что это выглядит более морально. Мораль, если хотите знать, меня вообще мало интересует, как и другие иллюзии. Причина намного важнее: так легче выжить, потому что догонять опаснее, чем убегать. Звучит парадоксом, да? А между тем, нет в этом ничего парадоксального. Преследователь теряет чувство опасности, а у жертвы оно, наоборот, обострено до предела. Хищник должен быть на пике силы и формы, чтобы догнать даже ослабленную болезнью добычу. Не догнал сегодня — не беда, подождем до завтра, авось повезет больше. А назавтра невезение все то же, но зато сил меньше. Удивительно ли, что львята подыхают с голоду, в то время как антилопы спокойно щиплют травку на тучных лугах?