Эльмира Нетесова - Забытые смертью Страница 27

Петровича в селе все уважали. От стара до мала.

Пришел он как-то с Климом в магазин. Купил мальчишке куртку. Из пальтишка быстро вырос пацан. А тут и Валентина пришла. Накупила баба продуктов, да так, что еле сумки подняла. Тут Петрович с Климом подошли. Взяли сумки из рук бабы, пошли рядом, переговариваясь весело, беззаботно.

— Поздравляю с замужеством! — внезапно остановилась перед Валентиной худосочная баба и, ехидно ухмыляясь, спросила: — Не теряешь времени зря?

Петрович подошел вплотную. И, дождавшись, пока Валентина отойдет подальше, ответил вопросом на вопрос:

— А твоя башка чего болит? Или к нам вместо лампочки набиваешься? Нет? Так и молчи, бесстыжая! Тебе до нее не достать.

Баба шмыгнула в сторону. И уже вслед зашепталась со встречными. Но Петрович уже забыл о ней…

Валентина не спросила его, о чем он говорил с бабой. Она шла рядом, смущаясь и краснея.

Петрович поставил сумки у двери и только собрался уходить, как соседка попросила:

— Если можно, пусть дети за елкой в тайгу сходят: Новый год скоро. Хоть им немного радостей давайте подарим. Разрешите им вместе праздник провести.

— Я сам елку принесу завтра. Спасибо, что напомнила. Непростительная забывчивость. И все ж, — откашлялся, не решаясь спросить сразу: — А мне можно на праздник? Вместо Деда Мороза?

— Конечно, рады будем, — выдохнула та залпом.

На следующий день, как и обещал, принес Петрович елку. Небольшую, но пушистую, с голубым отливом хвои, с яркими шишками.

Клим, как узнал, бегом к соседям кинулся — елку помочь нарядить, а Петрович пошел запасаться к празднику подарками. Хорошо, когда три получки в один день получаешь. Вот и вспомнил о заветной мечте Клима, купил ему велосипед. Настоящий, взрослый. Ну и что с того, если сегодня сугробы выше крыши! Они не вечны. Зато теперь мальчишке легче будет лета ждать.

Валентине купил духи, Машеньке — конфет полный пакет. Разных. И себя не забыл. Приобрел часы.

Клим не знал о велосипеде. Его Петрович на чердаке спрятал. До праздника. Пусть сюрпризом станет.

Интересно, как обрадуется, когда увидит подарок?

Петрович и сам торопил дни. Редко в жизни доводилось встречать праздники. Еле вечера дождался. Клим в тот день долго книжку читал. Радовался начавшимся каникулам. Хвалился табелем. В нем лишь одна тройка была. И та по пению.

— Этого мне не исправить. Курю. Оттого голос продымил. Но это в жизни не главное. Вон медведь совсем безголосый, а хозяин тайги. А наш учитель хоть и хвалится голосом, но вся школа его козлом зовет, — смеялся Клим. А потом спросил серьезно: — Скажи, а тебе тетка Валя нравится?

— Я не знаю ее, Климушка. А не зная, что скажешь? Вижу, серьезный, добрый человек. Но для ответа на твое — маловато.

— А что еще надо?

— Добрые люди есть. Их много. Но чтобы нравилась, надо, чтоб ее само сердце признало.

— А мое, только ты не смейся, Машку уже признало! Я ей всю правду, насквозь, про себя рассказал. И про мамку. Она не испугалась, не отвернулась. Только все сомневалась, что ты мне не родной. Да я и сам уже перестаю в это верить.

— Вот и хорошо, — согласился Петрович.

В тот день, едва Клим уснул, Ованес достал с чердака велосипед. Завел его в дом. Поставил напротив койки мальчишки.

Утром, едва пацан проснулся — глазам не поверил. Подскочил к велосипеду, стал ощупывать, уж не приснился ль? Бросился в спальню Петровича, но тот уже был на работе.

Ованес и не ждал, что мальчишка прибежит к нему. А он хотел узнать, ему ли куплен велосипед и насовсем ли?

Он ухватил Петровича за шею, прижался щекой к небритому виску:

— Ты такой добрый, лучше Деда Мороза. Как хорошо, что я тебя нашел. Ты мне один за всех. Самый большой праздник и подарок…

А вечером, умывшись и переодевшись во все чистое, они пошли в гости к соседям.

Пока ребятня веселилась около елки, Петрович с Валентиной разговорились на кухне.

— Где хозяин, давно ли без него маетесь? — глянул Ованес в усталое лицо женщины.

Та ответила, не задумываясь:

— В тюрьме он.

— И много ему еще осталось?

— Столько же… Прямо с войны в Магадан отправили. На раненья не посмотрели. Он контуженным в плен попал. Без сознанья. Бежал. И не один. Их восемь человек было. К своим пробрались. До Берлина дошли. До самой Победы. Там и вспомнили про плен. И за то, что выжили они. Вместо награды — в зону отправили. Восемь лет прошло. За что мучается? Да еще опозорили. Лишили званий, наград. Ну это уж ладно. Не отнимали бы здоровье…

— Вы к нему ездили на свиданье?

— Конечно. И здесь мы остановились не случайно, сорвались из Ленинграда. Все ж тут рядом. Ездить недалеко. А там, у себя, совсем невыносимо стало. Меня на работу не брали, потому что муж в заключении. А жить на что? Дочке во двор не выйти. Моя родня отвернулась. Никто не помог выжить. Продали все, что было. И к мужу. Он и посоветовал в Якутию.

— Когда в последний раз с ним виделись?

— В ноябре. О вас ему Мария сказала. Муж обрадовался, что сосед фронтовик оказался. Не даст пропасть нам. Поможет, поймет…

Ованес согласно головой кивнул.

— Я ему говорила о сплетнях. Но муж у меня человек умный. Велел нам не опасаться пересудов и не сторониться вас. Держаться вместе, как на передовой. И помогать друг другу. Он сказал, что война еще идет. Но и она не вечная. Скоро конец будет…

— Вы в войну поженились?

— Да. Он Ленинград защищал. А когда блокаду сняли, вместе со своей частью пошел дальше воевать. Я с грудной дочкой осталась. Ждала его с войны. В беде, пока голод людей косил, все держались друг за друга. Чуть отлегло, научились кляузы, доносы строчить. И на меня самая близкая подруга написала в органы. Мол, в войну аморально вела себя. Всю семью перетряхнули чекисты. Начиная с прадедов. Не за что им было зацепиться. А тут — плен. Но не я, муж попал. И пока они не спохватились, добровольно убежали из Ленинграда. Пусть в Якутию. Но не за решеткой, не в зоне. На воле живем. Что до людей здешних, так они дальше сплетен не идут. Это пережить можно. Лишь бы не кляузничали. Нам важно своего дождаться, — вздохнула Валентина и, подперев щеку кулаком, продолжила: — Тут мы не единственные, кого беда из дома выгнала. Тоже лучших времен ждут. Наступят ли? Доживем ли до них? — выкатилась слезинка.

Ованес тоже приуныл. Он шел сюда с совсем иными намерениями. Думал семьей обзавестись. Оказался ненужным в качестве хозяина. Здесь его воспринимали вовсе не так, как хотелось и мечталось.

О себе он ничего не рассказал соседке. Та и не спрашивала. Не хотела бередить, а может, не осмелилась добавлять к своему горю чужое.

Дети, наигравшись вдоволь, пришли к столу. Застав взрослых в нерадужном настроении, удивились. Пытались растормошить. Но не удалось. И они снова убежали к елке.

Ованес вскоре ушел домой, разрешив Климу побыть недолго у соседей.

Всю эту ночь он проворочался в постели, пытаясь уснуть хоть ненадолго. И лишь под утро сон сжалился.

Утром он пошел на работу словно избитый. А в обед к нему прибежал Клим:

— Тетка Валентина просит тебя прийти, что-то случилось, наверно, у них. Плачет она. Руки трясутся. Машка не знает, что случилось. Сходи, какая муха ее покусала? Узнай, — просил мальчишка.

— Телеграмму получила. Из тюрьмы. Велят срочно забрать мужа. Значит, мертвого, — рыдала баба, показывая на зареванный бланк.

Ованес прочел.

— Зачем расстроилась? Видно, болен. Иначе сообщили бы, чтобы забрали тело покойного. Да и то, как я слышал, мертвых они не отдают, хоронят в зоне, забыв зачастую родию уведомить. Тут что-то другое. За живым едешь.

— Вы за Машкой присмотрите? — вмиг исчезли слезы с лица бабы. Поверила, успокоилась, ожила Валя.

— Конечно, — пообещал он уверенно.

А через три дня вернулась женщина домой с больным мужем. Его она привезла в повозке к самой калитке. И внесла в дом вместе с Петровичем.

Юрий был реабилитирован…

Он не мог встать на ноги. Ослабевший от голода и болезней, говорил с трудом и очень нуждался в уходе. Если бы не реабилитация, этот человек не дотянул бы и месяца. Живой труп… Он сам не верил в свалившуюся на него свободу и тихо, беззвучно плакал, по-детски беспомощно ловил руку жены, прося прощенья за доставленные заботы и хлопоты.

— Помоги, браток! Если встану, отработаю свое. Нынче, как брат, пойми, — просил Ованеса. И Петрович помогал мужику, как родному, вырваться из лап смерти и болезни.

Он вытаскивал этого человека из беды так, словно был обязан ему жизнью. Ованес не досыпал. Он даже забыл о том, что когда-то строил совсем иные планы в отношении Валентины.

Петрович радовался, когда Юрий впервые встал на ноги и сделал несколько самостоятельных шагов. Даже Клим помогал Юрию передвигаться по дому, оживать.

Валентина теперь ходила по селу, высоко подняв голову.

— Ты глянь на эту вертихвостку! С двумя мужиками живет! Во приспособилась! Бесстыжая! — неслось ей вслед. Но женщина лишь усмехалась.