Алексей Санаев - Золотая книга. Пурана № 19 Страница 27

После получаса сбивчивого и невнятного рассказа профессора, во время которого он ни одну фразу не произносил до конца, Савитри полностью согласилась со мной: рассказчиком наш литовский друг был на редкость неудачным, причём как на русском, так и на английском языке.

– Вы что-нибудь поняли? – сдержанно спросила меня индианка.

Я пожал плечами. Конечно же я понял братскую балтославянскую душу.

Летаса преследовали с самого начала. Уже в Индии, сразу после обнаружения знаменитой девятнадцатой пураны, на него началась охота. А всё потому, что он имел глупость в запале своего фантастического научного открытия рассказать о находке настоятелю горного монастыря, в котором и был найден текст пураны. Настоятель пожал плечами и сказал, что дракона нельзя выпускать из клетки, иначе перевернётся весь мир. После чего Гедвилас бежал из монастыря глубокой ночью, прихватив с собой манускрипт.

Слежку он заметил не сразу: по-видимому, его недоброжелателям понадобилось время, чтобы отыскать его. Во всяком случае, ему удалось надёжно спрятать оригинал текста пураны (где именно – он так и не сказал), сделать его точную фотокопию, с которой-то Летас и вылетел домой в Вильнюс. Однако здесь за ним уже развернулась нешуточная охота: за неделю профессор, по его словам, пережил несколько покушений, и всякий раз они удивительно напоминали несчастный случай. Кроме того, ему несколько раз звонили домой и угрожали неизвестные азиаты, требуя отдать рукопись обнаруженной им пураны. Причём, как он рассказал нам, если сперва за этими грязными делами были замечены только индусы, то вскоре случилось и вовсе неописуемое: на его автомобиль прямо на оживлённой улице Вильнюса бросился мусульманин-смертник, гражданин Афганистана, подорвавший себя самодельным взрывным устройством. Ни Гедвилас, ни машина не пострадали, но прямо с места происшествия, освободившись от изумлённых полицейских, профессор отправился в свой университет, написал заявление об увольнении по болезни, сообщил всем, что едет лечиться в Европу, после чего отправился прямиком в Москву.

Здесь он появился только потому, что считал необходимым найти надёжного попутчика с хорошим опытом путешествий по миру и авантюрным характером. В данном случае мои предыдущие путешествия, активно раскрученные в Интернете, сыграли роль рекламы: Гедвилас решил пригласить в экспедицию именно меня.

Впрочем, в Москве его новые преследователи тоже не давали ему покоя. По словам Гедвиласа, к этому времени слежка мерещилась ему повсюду, и в самый первый день своего пребывания в России он стал замечать пристальные взгляды не только людей с внешностью индусов, но и китайцев, что повергало его в настоящий трепет. Профессор, привыкший с юности заниматься спокойной научной деятельностью, а не шпионажем, теперь вынужден был внимательно высматривать слежку, менял гостиницы и, вспомнив чёрно-белые художественные фильмы советской поры, садился на улице только в третье такси, навлекая на себя матерную ругань из двух предыдущих.

Когда в его номере ночью неожиданно случился пожар, уничтоживший почти все его вещи, Летас понял, что может просто не дожить до того момента, когда книга его мечты будет найдена. Поэтому он спешно вылетел в Коломбо и оттуда на пароме преодолел узкий пролив между Цейлоном и Индией. Благо его индийская виза была многократной, и обращаться за её продлением в консульство надобности не было, так что Летас без каких-либо таможенных проблем высадился в Пондишери, небольшом городке на юге Индии.

– Город давно уже называется Пудучерри, – поправила профессора Савитри, и мы оба посмотрели на неё как минимум с недоумением.

Летас собирался встретиться со мной в столице, как мы и договаривались, но слежка вновь обнаружила себя в Дели, и Гедвилас решил не подвергать меня напрасному риску. К этому моменту его воображению уже рисовались удар кинжалом из-за угла, отравленный полонием чай в ближайшем кафе, укол зонтиком и пытки в застенках пакистанского подземного зиндана[23], поэтому профессор решился на поистине необычные для себя поступки. Глубокой ночью он перелез через забор музея Кутб-Минар, нацарапал на Железной колонне предостережение для меня, затем всё так же под покровом ночи забрал из отеля деньги и самое необходимое снаряжение и поймал на ближайшем шоссе попутный грузовик. Через несколько дней он уже добрался на перекладных до Мадраса («Ченная», – поправила Савитри, за что получила от меня средней тяжести удар в бок) и там нашёл небольшую рыболовецкую шхуну, следующую на Андаманские острова.

– Но ведь всех прибывающих в Порт-Блэр регистрирует иммиграционная полиция, – со знанием дела произнесла моя спутница.

– Это верно, – согласился профессор. – Но вы не знаете главного… Мы так и не добрались до Порт-Блэра. Судно налетело на рифы на северо-западной оконечности Сентинеля и затонуло. Быть может, вы видели обломки нашей… она до сих пор лежит, полузатопленная, в нескольких сотнях метров от берега.

Это ужасное происшествие стало для Летаса последней каплей. Буря – столь же сильная, как и та, которая разбила наш катер, – сорвала управление шхуны, её выбросило на прибрежные скалы, и команда была вынуждена высадиться на берег. Из оружия с собой у них было только одно допотопное ружьё, но индийские рыбаки не позаботились и о нём: о страшных нравах аборигенов острова Сентинель на всём корабле знал только один Летас, но он был не в том состоянии, чтобы думать о безопасности.

Команда из шести человек уютно устроилась на ночлег вокруг костра на песчаном пляже, расположив корабль на мелководье в ближайшей бухте. Кто-то из матросов отправился в лес в поисках воды и наткнулся там на аборигенов, которые неожиданно проявили дружелюбие и даже снабдили его водой. Но дальше началось нечто странное: выпив этой самой воды, рыбаки один за другим засыпали, и растолкать их не было никакой возможности. Летас был единственным, кто не притронулся к «сонной воде», так как вынес с корабля бутылку минералки, купленной ещё в порту.

Это его и спасло. Местные жители появились из леса неожиданно, безмолвно, глубоко за полночь и были страшно удивлены, увидев живого человека, да ещё преспокойно пьющего воду из прозрачного сосуда.

– Здешняя вода отравлена, – снова подтвердил профессор. – Вокруг камня бьют источники с отравленной водой. Причём самым странным образом… Она не имеет цвета и запаха, с виду нормальная… вода, но спустя пять – десять минут выпивший её погружается в столь глубокий сон, что разбудить его нет уже никакой возможности. Все мои спутники так и умерли во сне.

Самого Летаса островитяне, похоже, сочли всемогущим, раз «сонная вода» не действовала на него. Поэтому убивать его не стали, вместо этого столь же безмолвно раздели, ожесточённо разорвав на мелкие клочья всю одежду, прочно связали верёвками и с торжествующими возгласами отнесли на руках в деревню, где он в течение почти целых суток пролежал на площади посреди банановых тентов, а столпившиеся вокруг десятки чёрных аборигенов, как в музее, изучали его лицо и тело. Дети визжали от страха, не осмеливаясь подойти к белому человеку, а вот туземные женщины совершенно не стеснялись близко рассматривать его, не касаясь, правда, при этом руками.

– У чернокожих народов вся нечисть в легендах и сказках – с белой кожей, – вспомнил я свой африканский опыт. – Ничего удивительного. Индусов они на своём веку видали, а вот белых людей здесь не было никогда. Те же, кто имел шанс лет пятьдесят назад увидеть англичан, проплывавших поблизости, уже давно умерли, а их рассказы перешли в разряд мифологии. Туземцы подумали, что вы – персонаж потустороннего мира, вот и оставили вас в живых.

– Вы правы, Алексей, – закивал профессор. – Должно быть, было именно так. И не только потустороннего, но и сакрального! Ещё усы… У них никогда не растут… Они трогали мои усы с величайшей почтительностью.

Я представил себе, как малорослые чернокожие люди трогают усы Летаса, и мне стало не по себе.

Профессор между тем рассказывал дальше. Через некоторое время, когда он уже смирился с тем, что его будут коптить на огне, сняв предварительно скальп, его развязали. Туземные старейшины пытались говорить с ним на своём удивительном языке, и профессор глубокомысленно кивал, по его словам, «чтобы никого особенно не раздражать». Он усиленно вспоминал первые шаги Миклухо-Маклая, прибывшего на неизвестный берег Новой Гвинеи и успешно прожившего там несколько лет, но никаких советов о том, как находить взаимопонимание с дикарями, так и не вспомнил.

– Кончилось тем, что меня под конвоем всех жителей деревни – а их там человек тридцать, не меньше, – отвели в центр острова. Чёрный камень я узнал с первого взгляда – конечно же именно о нём писал Бузург ибн-Шахрияр в своих «Чудесах Индии». Помните, Алексей? Согласно его описанию, саркофаг на Андамане должен находиться в некоем золотом храме, но храм вполне мог быть и легендой, придуманной впечатлительными странниками, а вот «гробница царя Соломона», как называет её ибн-Шахрияр, стояла прямо передо мной, да ещё и с уникальной золотой дверцей.