Вацлав Михальский - Прощеное воскресение Страница 27

— Так это же командующий Четвертым Украинским фронтом! — воскликнула Александра.

— Тот самый, — подтвердил Иван Иванович. — Я в этом марте у него в Ташкенте в командировке был. Дома меня принимал. Да мы с ним еще довоенные знакомцы. — Генерал помолчал и вдруг добавил негромко, но услышали все: — Ребята, у меня вчера сын родился.

Теперь в гуле моторов повисла пауза так пауза.

— Саша, ты аж рот раскрыла! — засмеялся Иван Иванович, впервые называя Александру так по-домашнему. — Староват я, конечно, — пятьдесят шестой год пошел, а вот случилось… Спасибо, жена молодая, на нее вся надежда. Теперь мне долго надо жить, чтобы сына на ноги поставить.

— Ой! Можно я вас поцелую? — Наташа Папикова обняла и расцеловала Ивана Ивановича.

Александра тотчас последовала ее примеру и даже внезапно прослезилась от нахлынувших чувств. Слишком уж было для нее все неожиданно и прямо в точку к ее собственным мечтам и надеждам.

— Наливай, Ираклий! — скомандовал Папиков. — Как назвали парня? — обернулся он к Ивану Ивановичу.

— Еще не решили. Жена решит. Она у меня блокадница. Из всей своей семьи одна выжила. Наверное, в память ее отца — Алексеем.

Выпили за новорожденного.

— А крестить будете? — вдруг вспомнив, как на Сандомирском плацдарме у них в женской палатке перекрестился Иван Иванович, спросила захмелевшая и осмелевшая Александра.

— Здесь все свои. Я бы окрестил, — просто отвечал генерал. — Да как туда сунешься? Мне заказано, а жена никого не знает в Москве.

— Все сделаем! — воодушевленно пообещала Александра. — Окрестим в той самой купели, где Пушкина крестили.

— Спасибо! Ловлю на слове, — сказал Иван Иванович. — Тогда так и решим. Вот здесь решим, на небесах. Ты, Саша, будешь крестная мать, а…

— А я крестный отец, — торопливо вставил Папиков. — Я и беспартийный, и православный. Не сомневайтесь, — и он умело осенил себя крестом.

Если бы не фронтовое братство, то такой разговор между облеченными чинами людьми был бы в те времена просто невозможен… А так и фронт помог, и положение между землей и небом по дороге в тартарары, и хлебная водочка Ираклия Соломоновича.

— А теперь все закрыли глаза и спим! — приказал Иван Иванович. — Спим!

Разморенная водкой компания послушно заснула и спала всласть до тех пор, пока один из членов экипажа Ту-4 не начал побудку.

— Товарищи, просыпайтесь, скоро пойдем на снижение.

— Слушай, а где тут у вас одно место? — свистящим шепотом спросил летчика Ираклий Соломонович.

— Пойдемте, товарищ генерал, а потом другим покажете, — с улыбкой отвечал тот и повел Ираклия Соломоновича в хвост самолета.

Через полчаса уши пассажиров заложило — самолет пошел на снижение.

Приземлились замечательно. За штурвалом Ту-4 был летчик-испытатель высочайшего класса. Выходили из самолета не по трапу, а по складной лесенке с веревочными поручнями. Спускаться было непросто, но все сошли без приключений. Насколько хватало глаз, кругом простиралась темно-серая равнина, залитая еще не жарким утренним солнцем. Как выяснилось позже, они совершили посадку на секретном военном аэродроме в стороне от эпицентра землетрясения. Чего-чего, а секретных военных аэродромов на территории СССР уже тогда было предостаточно.

— Товарищ генерал-лейтенант, с прибытием! — ловко откозырял старший по званию среди встречающих. — Командир разведбатальона подполковник Петров!

— Вольно! — скомандовал генерал и по-свойски обнял молоденького подполковника. — Как отец, Юра?

— Отец в Ашхабаде, приедем — увидите, — отвечал тот, несколько смущенный объятиями московского генерала.

— Знакомься: главный хирург — генерал Папиков, начальник тыла — генерал Горшков, операционные медсестры — старшие лейтенанты Наталья и Александра.

Подполковник кивнул всем по очереди, а при взгляде на Александру его совсем юное лицо вытянулось, и в молодых ясных глазах мелькнуло нешуточное удивление.

— Не удивляйся, мы все фронтовики, — перехватив взгляд подполковника, сказал Иван Иванович. И только тогда Александра поняла, что подполковника удивили ее орденские планки. Таких наград у него не было.

— Я тоже фронтовик, — смущенно пробормотал подполковник Петров, и теперь уже Александра кинула на него изумленный взгляд — слишком молод был подполковник.

Ираклий Соломонович остался дожидаться разгрузки самолетов, а Иван Иванович, Папиков, Наталья и Александра поехали с младшим Петровым на место назначения. Ехали двумя виллисами: в одном Иван Иванович, Александра и Петров за рулем, а во втором — Папиков с Натальей и водитель сержант. Машины были открыты, встречный ветер приятно холодил лица, дорога стелилась под колесами такая ровная, что не чувствовалось тряски. И можно было разговаривать, не напрягая голоса.

— Что нас ждет? — спросил Петрова Иван Иванович.

— Словами не передать, — отвечал тот, — тысячи погибших… Я и на фронте такого не видел.

XVIII

Вольготно расположившаяся на заднем сидении «виллиса», Александра удобно облокотилась о свой снятый с плеч походный мешок с пожитками и с удивительным спокойствием на душе любовалась бегущими по сторонам гладкими темно-серыми землями пустыни, которые подполковник Петров назвал «такырами».[18] Нежась под лучами еще не жаркого солнца, Александра иногда вглядывалась в высокое светлое небо без единого облачка и даже без единой птицы, насколько хватало глаз. А когда она не смотрела в небо и на пробегающие безжизненные пространства по сторонам машины, взгляд ее упирался в бритый затылок юного подполковника, в его молодую, крепкую загорелую шею, и волей-неволей она рассматривала русые волоски на его шее, дышащие молодой жизнью поры его кожи. От сидевшего за рулем подполковника просто-таки веяло неизжитыми силами, и каждый волосок на его открытом ветру затылке, казалось, источал радость существования.

«Октябрь, а такая теплынь — красота! — подумала Александра, устав разглядывать затылок юного комбата и смежая веки. — Какая здесь благодать, не то что в Москве! Как там моя мамочка? Наверное, молится за меня…»

Молодой Петров погнал машину быстрей. Их разговор с Иваном Ивановичем относило встречным ветром, и до Александры долетали только обрывки: «…Гарнизон почти весь… кричат до сих пор… грузовиков много — ими спасаемся… мечеть… ЦК партии… электростанция… сортир круглый… тюрьма — две стенки… на гробы досок столько нет… отец велел в мешки…» В конце концов Александре надоело прислушиваться и она заснула. Ее разбудил неприятный запах серы.

— Фу, какая вонь! — громко сказала Александра.

— Разве это вонь?! Это запах! — обернулся к ней от руля подполковник. На его загорелом лице просияла белозубая мальчишеская улыбка. — Здесь недалеко серные рудники — оттуда ветром наносит. Сейчас отъедем — перестанет, — продолжал Петров. Чувствовалось, что ему приятно разговаривать с Александрой и потому, что она хороша собой, и потому, что фронтовичка, да еще и при таких орденах. — А вон и железка рудниковская блестит, — кивнул он направо, — от основной ветки прямо на рудники отходит колея. Там грузят и в Россию гонят платформы с серой.

Александре невольно вспомнились станция Семеновка, Дяцюк, тендер, в котором она ехала до Москвы. Она даже открыла было рот, чтобы сказать, что составы с серой ей знакомы, но подполковник опередил ее.

— А во-о-он блестит! — указал он рукой. — То основная ветка, она с северо-запада идет прямиком на Ашхабад. Присмотритесь, здесь она еще целая, а ближе к городу рельсы узлами завязаны, вокзал на земле лежит… Мы с северо-запада и подъезжаем, километров тридцать осталось… Я поднажму. — И Юрий Петров утопил педаль газа.

Александра представила себе лежащий на земле вокзал с вывеской «Ашхабад», блестящие под солнцем, завязанные узлом рельсы и подумала: «Фантазирует парень с перепугу — у страха глаза велики». Она еще раз вгляделась в беззащитный затылок комбата и опять задремала под нежными лучами благословенного солнышка в шуме встречного ветра от быстрого хода машины, несущейся по идеально ровной поверхности земли, которая казалась такой прочной, такой надежной…

Александра проснулась от того, что встречный ветер вдруг сошел на нет. Машина приостановилась.

Подполковник Петров разговаривал с вышедшим из встречного студебеккера лейтенантом, разводящим патрульных, которых он развозил по степи.

— Приказано ставить патрульных через каждые сто метров, в два кольца. Вся тюрьма бежала, только рецидивистов две шайки, — доложил лейтенант. — Многие вооружены: отделения милиции ограблены. Говорят, есть даже переодетые в милиционеров. Ну ничего, мы такое оцепление выставим, не то что мародер, мышь не проскочит.