Тимофей Круглов - Август Страница 27

Андрей волновался — Люся завтракает во вторую смену, экскурсии у них получаются в разное время, а увидеть ее теперь и хочется до дрожи, и страшно. Но тут ссыпались по сходням богатыри-аспиранты, влекомые сердито своим Черномором-доцентом и тут же кинулись в магазинчик, за лимонадом и булочками вместо пропущенного завтрака. Совершенно независимо прошествовала мимо Петрова хмурая, заспанная Вера, кивнула ему рассеянно и сразу же, не дожидаясь экскурсовода, пошла куда-то вглубь острова по дощатой дорожке мимо белоснежной березовой рощи.

А вот Муравьев с Анчаровым взяли на буксир Дашу и Глашу: веселых, энергичных, светящихся от радости, молодости и осознания собственной неотразимой красоты. Компания весело окружила Петрова, растормошила, вовлекла в бесшабашную болтовню, и вскоре вместе с первой группой туристов в сопровождении гида-студента все вместе отправились на экскурсию по острову.

Андрей Николаевич отдал должное красоте русского деревянного зодчества и мастерству его создателей, постоял в одной церкви, полюбовался на другую. Он с интересом прошелся по огромному крестьянскому дому, в прохладном сумраке которого девушки в народных костюмах пряли пряжу, картинно орудовали в холодной печи ухватами, нанизывали на шнурочки бисер, не забывая радушно улыбаться и деловито рассказывать туристам о народных промыслах. На крылечке дома сидел парень в алой косоворотке и сапогах — лениво раскочегаривал щепками потертый самовар фабрики Баташова, с медалями.

Толпа разноязыких туристов прибывала и прибывала, растекаясь по острову. Петрову быстро наскучило прислушиваться к экскурсоводу. Храмы и старинные избы, превращенные в музеи, нежилые какие-то, вызывали грусть, и он потихонечку отошел в сторону, вслед за разделившимися на парочки новыми друзьями. Постоял один на берегу, подышал всласть, поглазел на озеро и теплоходы, облака и ожерелье куполов на церквах, нащупал машинально сигареты в кармане, вспомнил, что курить здесь запрещено и побрел, чертыхнувшись, к единственному специально оборудованному месту для курения. Кивнул в ответ приветливому итальянцу с сигарой, оседлавшему верхом деревянную лавку, но присел подальше от него и уставился невидящим взглядом на рыбацкие сети, картинно развешанные на берегу. Сильный порывистый ветер — вечный спутник путешественников ерошил волосы, горячее еще, августовское солнце слепило глаза и грело спину. Теперь, вдали от суеты экскурсоводов и внимающей им толпы, он начал потихоньку ощущать главную прелесть Кижей — особенную, неповторимую атмосферу северной природы, лишь чуть-чуть украшенной, именно украшенной, а не разрушенной, как обычно, человеком.

Андрей до сих пор чувствовал вкус Люсиных губ, пальцы помнили гладкое тепло ее голых плеч, в глазах стоял ее изогнутый силуэт на корме, на закате. Неужели только вчера это было? Неужели всего лишь пару часов назад он впервые поцеловал эту женщину? Порылся в памяти Петров и эпитета подходящего не нашел, только одно слово всплыло, давно забытое: «любимая». Испугался немного сам себе недавний еще холостяк и обрадовался тоже. «Это Россия, сынок!» — как будто мать прошептала ему с небес.

— Вот ты где, — укоризненно и тихо сказала Андрею прямо на ухо Люся и села рядом. — Это Россия, милый! — с гордостью повела она рукой вокруг. — Правда, здесь дом наш?!

— Да, Люсенька, — серьезно ответил Петров. — И какой же он большой! И сколько у нас еще впереди верст, рек, чудес!

— Да, Андрей, да! Я все утро в предчувствии этого. Я уже и здесь, и одновременно где-то там: в Нижнем, в Костроме, Плёсе. С тобою рядом. Нет, я не навязываюсь, конечно, — внезапно спохватившись, Люся чуть отодвинулась от Петрова — не обидно, просто немного набрала дистанцию, предоставляя ему возможность сократить расстояние между ними или увеличить. Андрей осторожно обнял женщину, придвинулся поближе, взял другой рукой ее холодную от ветра ладонь, стал греть своей — всегда теплой. — Не боишься компрометации? — кивнул он на возвращающуюся с экскурсии группу туристов с «Петербурга». — Хоть ты и Петров-седьмой, а дурак! — улыбнулась Люся и повернулась чуть-чуть, так, чтобы видеть его глаза. — Ты мне нравишься, Петров, пока просто нравишься, но для меня и это много. И пусть они думают, что хотят. А уж мы с тобой как-нибудь сами разберемся, кем мы будем друг другу, когда закончится круиз. Ты мне расскажешь о себе, что сочтешь нужным? Я хочу знать хотя бы то, что ты мне расскажешь. — У тебя серьезные намерения? — счастливо засмеялся Петров.

— Вообще-то — это женский вопрос!

Люся легко поднялась со скамейки, состроила недовольную гримасу впившемуся в нее взглядом итальянцу, позабывшему о своей сигаре, и потянула Петрова за руку за собой, все сильнее и быстрее, навстречу машущим им руками призывно Анчарову и Муравьеву. А девчонки неразлучные так даже выбежали вперед и стали с Люсей целоваться, как будто век не виделись, а не вчера расстались после вечеринки под августовскими щедрыми звездами.

Аспиранты — Дима с Ильей, демонстративно подхватив под руки двух симпатичных студенток-практиканток из местного заповедника, гордо продефилировали перед женщинами с видом записных гусаров-ловеласов, и повели мимолетных подружек пить пиво на пристани. Кира с Машенькой замыкали нестройную группу туристов. Он шагал размашисто, утирая пот, но, не забывая и руку подать семенящей за ним «супруге», и со знанием дела отвечать на ее наивные вопросы о традициях древнерусской иконописи. Проходя мимо немного озадаченного чем-то сегодня с утра Муравьева, Кира приятельски бросил ему пару фраз, от чего Саня и вовсе погрустнел, что случалось с ним крайне редко. Неотступная Даша тут же почувствовала неладное, и метнула вслед Кириллу откровенно убийственный взгляд. Толян, давно отвыкший от того, чтобы кто-то его пытался защитить, неожиданно широко улыбнулся и тут же выдал такую старую шутку, что идущая рядом молодежь искренне посчитала ее свежим экспромтом и просто зашлась хохотом.

На теплоходе, нетерпеливо подрагивающем машиной, туристы растеклись по каютам и палубам. Первая смена, нагуляв аппетит, отправилась на обед, а Петров с Люсей, позабыв обо всем, так и остались сидеть на диванчике у стойки рецепшэн, и все рассказывали что-то друг другу, пока улыбчивая Марина-администратор не налюбовалась всласть окруженной облачком счастья парой, и не разлучила, отправив Петрова в ресторан, чтобы не остался мужик без горячего.

Глава третья

После обеда, пока теплоход неторопливо шел от Кижей к Петрозаводску, многие отсыпались, утомленные воздухом, водой, ветром, солнцем и обилием впечатлений. Не стал исключением и Петров, свято исповедовавший старый принцип: «Вдруг война, а я не спавший?». Он столько всего рассказать успел Люсе, что теперь было немножко стыдно за себя, никому так искренне не раскрывавшегося раньше. И будущее было счастливо, но туманно. Счастливо, потому что он обрел Родину, вернул ощущение жизни настоящей, всамделишной, не картонной, как у русских в Эстонии. Оказывается можно просто жить, не ради того, чтобы выжить, не ассимилироваться и хоть в главном сохранить себя, на что уходят все силы. Оказывается, можно силы потратить на любовь и радость, и просто жить — без ненависти и печали. Нет, конечно, жизнь земная везде не Царствие небесное! Будут и грусть, и нестроения житейские. Но за свои грехи отвечать легче, чем за чужие. Жить своей жизнью, даже тяжелой, все равно проще, чем по навязанным тебе концлагерным правилам ЕС. Да и каждый вдох твой, глоток воды, кусок хлеба, каждая капля пота — родные, свои и для своих!

А вот туманность будущего — это Люся. Петров так размечтался о ней, что даже поверить в то, что нечаянная встреча с женщиной, которая и во сне ему не снилась, что встреча эта и в самом деле вырастет во что-то реальное, — даже поверить не мог, и от того готов был чуть ли не сбежать с теплохода. Сам виноват был бы тогда, а не Люся, вдруг оказавшаяся не такой, какой он ее выдумал, быть может. И не Люся бы тогда пренебрегла им, а он своей судьбой.

«Да что такое?!» — сам на себя разозлился Андрей. Третий день я в круизе и уже второй раз думаю о том, как бы отсюда сбежать! Страшно жизнь принять со всем тем, что она посылает? Откуда этот страх? «Да просто, тебе раньше терять было по большому счету нечего, Петров! Вот ты и не боялся ничего и никогда. А теперь, когда у тебя появилось то, чем ты дорожишь по-настоящему, теперь, как последний скряга, стал бояться потери и ограбления!». Андрей Николаевич вспомнил старую серию анекдотов про внутренний голос, засмеялся тихонько под простыней и заснул.

Люся тоже спала, так и не дождавшись желанного стука в окно или в дверь каюты. Петров не пришел. А так хотелось слушать его, смотреть на него. О том, что хотелось еще, Люся даже думать себе запретила строго-настрого. «Не спугнуть бы счастье, не обмануться бы, не разочаровать его, желанного, совсем не такого, как мечталось: в детстве — с рыцарскими романами, в юности — с тщеславием молодого ученого, в зрелости — с расчетливой практичностью». Первый шаг был сделан не умом, а чувством, этого и боялась Люся, потому что была хорошим психологом. А ведь казалось ей, что уж кого-кого, а себя-то она давно изучила.