Олег Нестеров - Небесный Стокгольм Страница 27

Может, счастье просто разлито по жизни миллионом крохотных мгновений? И внутри каждого такого мгновения можно ощутить выход в счастливую бесконечность? Как в открытый космос? Испытать ничем не обоснованную радость, просто так, от созерцания мира, от его обожания, от того, что мир в тебе. Все в тебе. И счастье в тебе.

Наверное, только слабость может вытащить счастье наружу и заставить мечтать о нем как о чем-то реальном, скажем, как о коньках зимой. А если ты вдруг обретаешь силу, то сразу перестаешь о нем думать пассивно. И отодвигать его куда-то в будущее. И измерять во времени.

Счастье во времени не измеряется, вот в чем все дело. Это параллельные прямые, которые между собой никак не пересекаются. Как сладкое и громкое. Нельзя измерить временем счастье: три секунды я был счастлив. Или три часа. Или три года.

Нельзя обращать счастье в свое прошлое или будущее, это по меньшей мере отвлекает от счастья настоящего. От настоящего счастья. В каждое мгновение жизни совершается что-то по-своему главное.

Счастье, наверное, никакая не награда и не цель впереди. Это просто мгновенное ощущение твоей любви, обращенной к миру. И это мгновение и есть сама живая жизнь.

Они медленно шли по Арбату, падал снег. Тихо было и светло. Хотелось, чтобы эта дорога никогда не кончалась.

1964

Глава 23

– Кира, а тебе «Битлз» нравится?

– Конечно.

– А почему?

– А у них все по-другому устроено, не как у всех.

– Это как понять?

– Вот как ты думаешь, чем работа композитора отличается от работы писателя?

– Один с музыкой работает, другой – со словом.

– А ты никогда не спрашивал у кого-нибудь из них, как он это делает?

– Мухина спрашивал, как он сочиняет. Сказал, что просто пальцы на струны кладет. Иногда они ему что-нибудь играют.

– По белому снегу я пальцем вожу.Стихи, они с неба, я перевожу.

– Евтушенко?

– Шпаликов.

– В общем, Петя, хочешь ты этого или не хочешь, все с неба. И у композитора, и у писателя.

– А в чем тогда разница?

– В ошибке переводчика.

– Не понял.

– Ну, знаешь, бывает, начинают стихотворение переводить с французского на русский, а потом его же с русского на польский, с польского на шведский, потом на арабский… все вроде неплохо. Но стихотворение уже не то, его почти и нету. У этих двоих – писателя и композитора – разное количество по средников-переводчиков. У писателя их всего два. Рука, которая не поспевает за мыслью, и клавиша печатной машинки, которая может залипнуть. Все. Хороший текст не может плохо звучать. Ну, есть еще один – мутное зеркало разума. Приходит-то все в сердце. Не дай бог писателю голову включить, пойдет «грязный текст».

– А у композитора?

– О… Там все сложнее. Услышит Петр Ильич внутри себя музыку, метнется к нотному листку и зафиксирует. Уже соврет.

– Почему?

– Мир имеет волновую природу, а не корпускулярную, – вмешался в разговор Антон. – Музыка – волны. Ноты – аппроксимация. Ну, как точками кривую линию описать. Возьми фотографию Насти и обколи ее силуэт иголкой. Похоже, но приблизительно.

– Дальше Петр Ильич дирижера позовет. – Кира продолжил свою историю. – Тот возьмет дирижерскую палочку и… Тоже переведет на свой язык. Вот тебе уже два посредника. Дальше сто человек оркестра – взмахнут смычками и тоже сыграют, по-своему, хорошо ли, плохо ли, кто-то денег должен, у кого-то мама заболела. Это три. Дальше придет смешной дядька и начнет музыку в железный сачок ловить.

– Это ты что, про звукозапись и микрофон? – уточнил Антон. – Музыка – это хорошо организованное движение частиц в воздухе. – Видимо, у него в Бауманке именно так музыку и определяли.

Кира кивнул:

– А потом эти частицы побегут по проводам, и мы услышим через вот ту коробочку, – Кира показал на радиоточку, – музыку. Но если спросим Петра Ильича про разницу, между тем, что звучало у него внутри, и тем, что он из коробочки услышал, если не соврет, он скажет – не включайте эту штуку никогда. Слушайте внутри себя, там у каждого может прекрасно своя музыка играть.

– У меня иногда играет, – сказал Петя. – Сейчас «All My Loving».

– А иногда может зайти новая, никогда никем не игранная. Только приемник твой на волну эту не очень настроен. Вряд ли ты ее услышишь и внимание обратишь.

– Так, давай уже про «Битлз», – потребовал Антон. – Интересно.

– Короче, природа-мать посмотрела на эту несправедливость, на количество посредников у писателя и композитора и сказала: пора вас уравнять. Сокращу-ка я композиторских переводчиков.

– Это как?

– Во-первых, нужно усилить прием. Люди, говорит мать-природа, вы же наедине с собой почти не бываете, даже в метро в книжку или газету утыкаетесь. Вы же внутреннюю музыку просто не услышите. Нет шансов. Современный мир – одна суета. Пожалуй, объединю-ка я ваши человеческие приемники, ну, к примеру, счетверю. Как пулеметы на станине в 41-м, по четыре в ряд ставили, когда Москву от фашистских самолетов обороняли. Только, в отличие от пулеметов, это будет не простое арифметическое сложение.

– Не понял, – сказал Антон. – Поясни.

– Ну, в нашем случае это скорее возведение человеческой энергии участников в степень.

– Кира, – поморщился Антон, – выражайся точнее. Это квадрат их числа. Реакция второго порядка. Эффективность участников зависит не от их количества, а от числа взаимодействия между ними. Элементарная вещь. Когда что-то пропорционально «эн квадрат» – это коллективное явление. Как цепная ядерная реакция в атомной бомбе, тот же принцип.

– «Битлз» – как атомная бомба! – Пете это понравилось.

– Квадрат числа людей – это число связей между ними, мера сложности системы, которая называется в данном случае ансамблем «Битлз», – закончил свою речь Антон.

Кира улыбнулся и продолжил:

– Во-вторых. Человек учится играть на фортепиано пятнадцать лет и в итоге превращается в музыкальную шкатулку. Есть ноты – играем. Нет – не играем. Но музыка и ноты – не одно и то же. Четыре пятых человечества нот не знает и совсем от этого не страдает. А музыку слышит и чувствует. Дам я вам музыкальный инструмент, говорит мать-природа, на котором может легко выучиться играть любой школьник. И для верности его сразу электрифицирую, я же знаю, чем в итоге все дело кончится. – Кира показал на радиоприемник. – Пусть электроны побегут сразу, от вибрации струны. Жирные, сильные, чтобы как следует оплодотворить…

Петя представил себе в этот момент совсем другое.

–…музыку.

– Так, значит, нам с Эдиком не от Мухина заказ пришел, а от этой твоей матери-природы?

– Я, Антон, понимаю твою иронию, но другого слова при тебе не буду употреблять. Хотя, согласен, природа – это не очень точно.

– Ну и что дальше? Давай про сокращение посредников, – попросил Петя.

– Нужны ли ноты? Нет. Нужен дирижер? Тоже нет. Нужно ли сто человек оркестра – нет, справятся сами.

– А тот смешной дядька с сачком?

– Пусть придет как можно раньше, когда они только-только музыку принимают, когда никто никому не врет, ни она им, ни они ей. Она только что пришла, свой первый крохотный плацдарм в этом мире завоевала – зазвучала. До этого она же только внутри их жила. И они рады ей, как дети, любуются, играют, в руках своих вертят. Момент их первой встречи и нужно фиксировать, чтобы правда была, это будет как живая репортажная фотография, а не постановочный лубок. Никита Сергеевич в коровнике! – Кира изобразил парадное фото из «Огонька». – Нет, нужно Никита Сергеевич в коровнике… – Он показал так, как будто вчера вернулся из рязанского колхоза.

– То есть «Битлз» – это репортаж из коровника? – уточнил Антон.

– По степени наполненности жизнью – да. Они – не просто новый стиль в музыке. Не просто новое направление. На наших глазах рождается новая философия, новая религия, которая легко перейдет все границы, охватит миллионы людей во всем мире. И ее не остановишь. Потому что это новая, неведомая сила, рожденная коллективным творчеством. А творческое коллективное преобразование мира – практически цитата из программы построения коммунизма в СССР.

– «Битлз» – строители коммунизма?

– В какой-то степени. Смотря как коммунизм понимать. Вот ты, Петя, спрашивал Мухина, может ли он, как «Битлз». Нет. Он один. Одному мне не написать анекдот, а Акселю – сценарий. Но даже если Мухин соберет музыкантов и будет играть в модный ансамбль, боюсь, что тоже ничего не произойдет. Это будет всего лишь миниатюрный оркестр с электрогитарами. С простым суммированием человеческих сил: 1+1+1+1, как в любом оркестре. Не возведение в степень. Не коллективный гений, не scenius. А это нарушение технологии, как асфальт на голую землю класть. Кукурузу без удобрения выращивать. Эта загадочная лоза тут, боюсь, никогда не привьется, – заключил Кира.

– Будем пить вино оттуда.

– И уже как пьем. Смотрите, что в Москве творится. Слушают, переписывают, стригутся. Пытаются петь, ничего не понимая.