Маргарет Этвуд - Лакомный кусочек Страница 27

Когда Мэриан вышла на улицу, она вдруг подумала: а что, если это Питер? Ей представилось, как он выбегает из своей юридической конторы в ближайшую телефонную будку, набирает номера домохозяек в Итобайкоке. Может быть, в этом состоял его своеобразный протест — протест против анкет? Против домохозяек пригорода? Против пластмасс? Или это был его единственный способ нанести ответный удар жестокому миру, который опутал его густой сетью обязанностей и помешал пригласить ее, Мэриан, пообедать? А название института и всю методику официального опроса потребителей он узнал, конечно же, от нее! Что, если это и есть его сущность, ядро его личности, тот истинный Питер, который в последние месяцы все более и более занимает ее воображение? Что, если это и есть сокрытый от постороннего глаза, спрятанный под внешней оболочкой индивидуум, до которого, несмотря на ее многочисленные попытки, предположения и кое-какие успехи, она еще не добралась? Что, если на самом деле он и есть мосье Ис-под-ний?

Как только голова Мэриан, словно перископ, поднялась над площадкой, она увидела пару голых ног. Еще шаг, и перед ней возникли бедра, торс и голова Эйнсли, которая стояла на тесной лестничной площадке и глядела на Мэриан. Эйнсли была еще не одета, а на ее обычно невыразительном лице теперь отражались легкое удивление и досада.

— Привет, — сказала она, — а я думала, ты сегодня обедаешь с Питером. — Эйнсли устремила укоризненный взор на бумажный пакет с продуктами, который Мэриан несла в руке.

Сделав последнее усилие, Мэриан поднялась на верхнюю ступеньку.

— Я собиралась, но ничего не вышло. У Питера какие-то срочные дела.

Она прошла в кухню и положила пакет на стол. Эйнсли вошла за ней и уселась на стул.

— Мэриан! — сказала она драматическим тоном. — Я выбрала сегодняшний вечер!

— Для чего? — рассеянно спросила Мэриан, ставя молоко в холодильник. Она не слушала Эйнсли.

— Ну для этого! Для Леонарда, Ты же знаешь…

Мэриан не сразу поняла, о чем речь, — она была занята собственными мыслями.

— Ах да, для этого! — сказала она наконец и медленно стянула с себя пальто.

Последние два месяца она не очень следила за успехами кампании, предпринятой Эйнсли (или Леонардом?), — ей хотелось держаться от этого подальше. Однако Эйнсли так часто заставляла ее выслушивать сводки, отчеты и жалобы, что Мэриан поневоле знала, что́ у них происходит. Как ни старайся держаться подальше, но уши-то не заткнешь. Кампания шла немного не по плану. Очевидно, Эйнсли слегка переборщила. Она разыграла такую недотрогу, что Лен после жестокого отпора, полученного в первый вечер, решил прибегнуть к длительной и изощренной осаде. Грубый натиск такую девицу только отпугнет; к ней надо подходить осторожно, на цыпочках. Он начал с приглашений к ленчу — не слишком частых, с пристойными интервалами; затем повел ее обедать в ресторан и наконец стал водить в кино, на заграничные фильмы; однажды он отважился во время сеанса взять ее за руку. Затем пригласил к себе — на чай. Эйнсли после рассказывала, беспрерывно чертыхаясь, что во время этого визита он не позволил себе ни малейшей вольности. Она не могла притвориться, что он ее напоил, — ведь уже раньше объявила, что в рот не берет спиртного. Он обращался с ней как с ребенком, терпеливо объяснял ей законы съемки, рассказывал разные байки о телестудии, уверял, что его интерес к ней — всего лишь интерес доброжелательного старшего друга, и под конец ей все это осточертело. Она не могла даже возражать ему: приходилось притворяться, что ум ее так же неразвит, как ее мимика. Эйнсли сама связала себе руки. Выдумав для себя некий образ, она уже не могла отойти от него. Начать заигрывать с Леном, показать ему хоть проблеск интеллекта было невозможно — это настолько не соответствовало принятой роли, что выдало бы всю ее игру. Она томилась и изнемогала от сверхутонченных маневров Лена, сгорала от нетерпения и с отчаянием следила, как бессмысленно уходят в прошлое нужные даты.

— Если и сегодня не выйдет, прямо не знаю, что я сделаю, — сказала Эйнсли. — Я больше так не могу. Придется браться за другого. Но я потеряла столько времени… — она нахмурилась, насколько позволяли ей едва обозначенные бровки.

— Где же это должно произойти? — спросила Мэриан, начиная догадываться, отчего ее неожиданное возвращение так расстроило Эйнсли.

— Да уж к себе он меня не позовет и объективы мне показывать не станет, — недовольно сказала Эйнсли. — А если бы и позвал и я согласилась, он бы заподозрил неладное. Мы сегодня идем обедать, и я подумала, что, если потом пригласить его сюда выпить кофе…

— Ты хочешь, чтобы я ушла? — хмуро спросила Мэриан.

— Я была бы тебе очень благодарна! Вообще-то мне наплевать, пусть хоть целая футбольная команда сидит в соседней комнате или даже под кроватью. Да и ему, конечно, тоже все равно, но ты же понимаешь, он считает, что мне это должно быть совсем не все равно и что меня надо хитростью заманивать в спальню — медленно и постепенно.

— Понимаю, — сказала Мэриан и вздохнула. Порицать Эйнсли в этом случае было не ее заботой. — Вот только не знаю, куда мне пойти…

Эйнсли просияла: главного она добилась, детали не имели большого значения.

— Позвони Питеру и скажи, что приедешь к нему! Не запретит же он тебе — жених все-таки!

Мэриан задумалась. Было время — она не очень ясно помнила его, — когда такой поступок не показался бы ей неуместным, даже если бы Питер и рассердился на нее. Но теперь, в особенности после сегодняшнего разговора по телефону, это было невозможно. Конечно, она могла тихонько устроиться у него в гостиной с книжкой, но все равно он в душе обвинит ее в собственнических инстинктах, или в ревности, или в попытке вмешаться в его дела. Даже если она объяснит всю ситуацию с Эйнсли. А это было нежелательно: хотя Питер почти не виделся с Леном, так как из стойкого холостяка превратился в жениха и соответственно изменил привычки и знакомства, однако из мужской солидарности он мог рассердиться, что грозило неприятностями если не для Эйнсли, то по крайней мере для нее, Мэриан: ее рассказ стал бы для Питера оружием против нее.

— Нет, пожалуй, я к нему не пойду, — сказала она. — У него ужасно много работы.

Идти ей было некуда. Клара в больнице. Сидеть в парке или гулять — замерзнешь. Позвонить какой-нибудь из конторских девственниц?..

— Пойду в кино, — решила она наконец.

Эйнсли радостно улыбнулась.

— Чудненько! — сказала она и пошла к себе — одеваться.

Через несколько минут высунулась из-за двери и спросила:

— Я возьму виски, если понадобится, ладно? Скажу, что это твоя бутылка, но что ты не рассердишься.

— Конечно, бери, — ответила Мэриан. Виски было общее. Эйнсли заплатит разницу, когда они будут покупать следующую бутылку, а если она и забудет, то полбутылки виски — небольшая цена, чтобы раз и навсегда покончить с этой нервотрепкой, которая уже слишком затянулась.

Мэриан осталась на кухне. Прислонясь к кухонному столу, она задумчиво рассматривала содержимое раковины — четыре стакана с мутной водой, яичную скорлупу, кастрюльку, в которой недавно готовили макароны с сыром. Она решила, что не будет мыть посуду, но сделала символический жест — собрала и выбросила в мусорное ведро яичную скорлупу. Она ненавидела неприбранные отбросы.

Эйнсли появилась при полном параде: умело подведенные глаза, серьги в виде крохотных маргариток, нарядная блузка и джемпер.

— Фильм рано или поздно кончится, — сказала Мэриан, — и мне придется вернуться около половины первого. «Даже если ты рассчитывала, что после кино я буду спать в канаве», — добавила она про себя.

— К половине первого я уже справлюсь, — уверенно сказала Эйнсли, — а если нет, нас здесь не будет; я выкину его в окно и прыгну следом! Но, пожалуйста, на всякий случай, не входи в комнаты без стука.

Мэриан с тревогой отметила это множественное число «в комнаты».

— Знаешь, — сказала она, — всему есть предел. Управляйся в своей комнате.

— Но ведь твоя чище, — резонно возразила Эйнсли. — К тому же когда невинная девица теряет голову в порыве страсти, она не может вдруг остановиться и сказать: «Это не та дверь».

— Пожалуй, — сказала Мэриан. Она почувствовала себя бесприютной и обездоленной. — Но мне бы не хотелось наткнуться на вас в моей собственной постели.

— Вот что, — сказала Эйнсли, — если все же мы под занавес окажемся у тебя, я повешу на ручку двери галстук, идет?

— Чей галстук? — спросила Мэриан. Эйнсли коллекционировала самые разные вещи: на полу в ее комнате валялись фотографии, письма, полдюжины засохших цветов; но галстуков там, кажется, пока не было.

— Его, конечно, — пояснила Эйнсли.

Мэриан вдруг представилась комната с трофеями — чучелами пригвожденных к стене рогатых голов.