Игорь Симонов - Год маркетолога Страница 27

– У тебя еще таких много?

– На несколько полетов хватит.

Понравилась ли мне эта история? Наверное, нет. И я готов объяснить почему, отдавая при этом должное изобретательности Андрея и его решимости совершать нестандартные действия. Но если он такой способный, решительный и нестандартный, то почему тогда такой бедный, как говорят в подобных ситуациях нелюбимые им американцы? (То есть в тот момент я оценивал его доходы только зарплатой и бонусами.) Если он ничего не боится и такой мастер разводок, то зачем летит со мной на очередное дебильное совещание, где заранее известны не только все вопросы, но и все ответы? Почему не возглавляет какой-нибудь большой банк или не стал вицепрезидентом Газпрома или РЖД?

Я уже говорил как-то, что по любой, хоть европейской, хоть американской, классификации принадлежу к верхней части среднего класса. И это не потому, что не хочу больше денег, а потому, что это мой сознательный выбор. Мне не нравится российский бизнес в том виде, в каком он сегодня существует, и я не готов к тому уровню компромиссов, на которые придется идти – с самим собой в первую очередь, – работая в российской компании, хотя там, конечно, больше платят. Я предпочитаю нашу скрипящую псевдоглобальную структуру, где можно обеспечить себе достойный жизненный уровень и при этом спокойно спать. А раз так, то разводки с участием бывших кагэбэшников не по мне, какие бы грехи ни висели на несчастном американском аудиторе. В конце концов, он приехал делать то, что считало нужным руководство компании. Доведи он свою работу до конца, у нас бы уменьшились доходы и, соответственно, прибыль, ну и что? План бы наш тоже пропорционально изменился, и спокойнее было бы работать. Но Андрею было мало просто выполнять план, получая вполне приличные бонусы. У него были амбиции. Он хотел, чтобы бизнес нашей компании в России был больше, чем в любой из развивающихся стран, включая Индию и Китай. Справедливости ради надо сказать, что мы этого добились. Потом ему захотелось, чтобы российский бизнес в мире вошел в top-5. И опять, справедливости ради, он никогда не натягивал результаты и не делал, например, те глупости с кредитами, которые делали до него иностранные товарищи. Но все равно остается вопрос – зачем? Это все напоминало сказку о рыбаке и рыбке, в которой он, к сожалению, исполнял одновременно роли и золотой рыбки, и старика, и старухи.

И слава богу, что наконец-то он успокоился и понял, что его место не здесь. Так я думал еще совсем недавно. Так я думал еще вчера утром, но непривычная для меня почти бессонная ночь привела к переосмыслению разговоров, поступков, событий. И в первую очередь своего собственного места в окружающем пространстве.

У меня не было причин не верить Ирине. А это означало, что я совершенно неправильно оценивал происходящее вокруг меня. А это, в свою очередь, означало наличие очень серьезных проблем с самооценкой. В мыслях своих и ощущениях я был уже давно готов сделать шаг вперед, а выходит, что и на своем нынешнем месте надо как следует обжиться. Потому что если со своего нынешнего места я не увидел того, о чем рассказала Ирина, то, значит, я законченный идиот. И она столько времени это знала и ничего не говорила. Почему? Потому что хотела, чтобы я сам во всем разобрался. Я не оправдал ожиданий. Пришлось, как младенцу, протирать глаза, чтобы они могли наконец широко открыться. Мне было очень стыдно. Это был самый большой удар по самолюбию за всю жизнь.

На следующий день за обедом в нашей офисной столовой между салатом и куриной лапшой я спросил Андрея, как продвигаются его переговоры с дистрибьюторами о рекламном бюджете. Андрей, если обедал в офисе, спускался в столовую позже всех, чтобы никого не смущать своим присутствием и одновременно не вводить в соблазн завести с ним беседу на умную тему. Но если он обедал со мной, с Марией или с финансовым директором, вероятность того, что трапезу с нами разделит еще кто-нибудь из сотрудников, была невелика. Наша внутриофисная демократия, как, впрочем, и любая другая настоящая демократия, имела свои строго очерченные границы.

– Да, – сказал Андрей, – я встречался. Как раз на прошлой неделе. Спасибо, что напомнил. Там есть, что обсудить. Да хоть сейчас, если у тебя время есть. Пойдем ко мне, попьем чаю и обсудим, – он приветливо помахал рукой кому-то за моей спиной. – Есть время? А то здесь чего-то не хочется.

– Конечно, – сказал я и почувствовал, как учащенно забилось сердце. Мне так хотелось, чтобы он в своей веселой задиристой манере рассказал, как послал их всех, и еще что-нибудь смешное рассказал, что было на этой встрече, и после этого пропала бы всякая охота заниматься раскопками. Но я уже не верил, что так будет. Слишком долго все было хорошо, похоже, пришла пора расплачиваться за растянувшийся на годы медовый месяц.

– Жестко ребята ставят вопрос. Я тебе честно скажу, даже не ожидал. Просто, блин, сходняк какой-то устроили, насмотрелись сериалов. Предъявили мне по полной программе, примерно в том же смысле, что этот боров питерский тебе тогда предъявлял, ну, может, чуть помягче, учитывая мой, так сказать, авторитет. Но сути дела это не меняет. По сути дела – это ультиматум: или мы даем им эти рекламные деньги, или они снимают часть заказов, начиная уже со следующего месяца.

– Но в следующем месяце мы не успеем...

– Да, конечно, – перебил он, – речь как раз о том, что мы говорим «да», и им этого достаточно. Именно поэтому они хотели говорить со мной.

– И что ты ответил?

– Я ответил, что наш рекламный бюджет расписан до конца года, и если мы и можем говорить о чем-то, то только о следующем.

– И они?

– Сказали, что это мои проблемы, что они и так терпели слишком долго, все обсудили, все продумали и готовы играть с нами жестко. И что если я собираюсь им угрожать тем, что подпишу нового дистрибьютора, то мне придется подписывать на тех же самых условиях, потому что других условий на рынке нет, и я это должен знать лучше других.

– И что ты ответил? – я был уже готов услышать, что он на все согласился.

– А что бы ты, Костя, ответил? Вот, кстати, интересно, что бы ты ответил, ведь ты же хотел с ними разговаривать.

– Я бы ответил, что мне нужно посоветоваться, и таким образом выиграл бы время.

– Перестань, сколько времени ты бы выиграл? Неделю? И после этого они все равно пришли бы ко мне, а с тобой бы разговаривать уже не захотели.

– Так что ты ответил?

– Я ответил, что никому никогда не разрешу меня шантажировать и ставить ультиматум. И если бы наши продукты не были востребованы на рынке благодаря, кстати, нашим, а не их усилиям, то они бы здесь не сидели. И если они хотят перестать продавать наши продукты, то могут перестать завтра, и каких я в этом случае подпишу дистрибьюторов и на каких условиях – не их забота. Но если они все-таки хотят продавать наши продукты, то в первую очередь надо сменить тон и перестать нас шантажировать. И тогда, может быть, мы придем к компромиссу. Но к компромиссу, а не к ультиматуму. Вот примерно что я им ответил.

– И в результате?

– И в результате выторговал на размышление ту же самую неделю. Кстати, я сказал, что в следующий раз ты будешь на встрече и вообще в дальнейшем переговоры придется вести с тобой.

– Спасибо. – Как бы я гордился им, да и собой еще несколько дней назад. Гордился тем, что мы такие сильные, жесткие ребята и не боимся ультиматумов, а если нам предъявят, мы всегда можем ответить. Но постепенно разливающаяся по телу отрава недоверия уже успела парализовать все центры, отвечающие за гордость и удовлетворение от проделанной работы.

– Что-то не так? – спросил Андрей.

– Нет, все так, я слушаю тебя.

– Ладно, если все так, – он с сомнением посмотрел на меня, – а если не так, ты скажешь. Я, в общем, закончил, вопрос теперь в том, что нам делать.

– Но у тебя же, наверное, уже есть ответ... – Конечно, он чувствовал мое напряжение, просто не понимал его причин, а я никак не мог попасть в нужную тональность.

– Костя, у меня есть предложение... – осторожно начал он.

– Согласиться, потому что у нас нет другого выхода, – закончил я за него.

– Да. Согласиться. У нас есть другой выход, другой выход есть всегда, но мы здесь выбираем не между хорошим и плохим, а между плохим и очень плохим. Отказать – это очень плохой выход. Для меня, для тебя, для людей, которые здесь работают. Я специально не упоминаю интересы это долбаной корпорации, которые меня мало волнуют. И я думаю, тебе не нужно объяснять, почему это очень плохой выход.

– И все-таки объясни. – Я примерно знал, что он скажет, но нужно было еще вслушаться в интонацию, слова, всмотреться в его лицо, почувствовать силу его убеждения – и осознать, что магический эффект больше не действует, я свободен и могу согласно кивать, но не соглашаться и видеть все со стороны в холодном синем свете.

– Хорошо, я скажу тебе то, что ты и так знаешь. План у нас большой, но выполнимый. Рынок растет, денег в стране до хрена, и план мы, конечно, перевыполним, как обычно, и все получат те бонусы, на которые рассчитывают. При двух условиях. Первое – нам удастся убедить этих идиотов в Америке, что рекомендации аудиторов следует внедрять с первого января, а не с первого октября, как они предлагают, и я думаю, что мы это сделаем. И второе – дистрибьюторы не сократят свои закупки. Один месяц их забастовки, и мы в полной заднице. Этот месяц мы уже не сможем восполнить, один месяц, даже летний, это почти пятьдесят миллионов дохода, и, как следствие, мы сразу покажем в этом месяце убыток, и проблема не только в том, что мы потеряем бонусы, – мы потеряем доверие. С непредсказуемыми последствиями. Поэтому, я думаю, нам следует очень жестко торговаться, но кость бросить все равно придется. Иначе вместо кости начнут грызть нас.