Курт Воннегут - Сейчас вылетит птичка! Страница 27

Расчесывание утомило ее. Девочка прошла по соленой пойме и ступила на дорогу, ведущую к мосту. Каждый день ровно в полдень Нэнси пересекала мост, приходила в закусочную на другом конце и покупала горячий обед для себя и отца.

Рыжий с улыбкой наблюдал, как девочка идет по мосту.

Заметив его улыбку, она коснулась волос.

— Они на месте, — сказал Рыжий.

— Кто?

— Твои волосы, Рыжая.

— Я ведь вам вчера говорила, меня зовут не Рыжая. Я Нэнси.

— Как можно звать тебя иначе чем Рыжей?

— Это вас зовут Рыжим.

— Значит, я имею право передать тебе это имя, если захочу, — сказал Рыжий. — Не знаю никого, кто имел бы на это больше прав.

— Мне даже разговаривать с вами нельзя, — беззаботно проговорила девочка, словно дразня его своей благопристойностью.

В ней не было недоверия. В их встречах было что-то сказочное — где Рыжий представал не обычным незнакомцем, а гениальным волшебником, хозяином чудесного моста. Волшебником, который как будто знал о девочке больше, чем она сама.

— Разве я не говорил тебе, что тоже вырос в этом поселке, как и ты? — сказал Рыжий. — Не говорил, что ходил в школу с твоими мамой и папой? Ты не веришь мне?

— Верю, — кивнула Нэнси. — Но мамочка говорила мне, что маленькие девочки не должны разговаривать с людьми, если их друг другу не представили.

Рыжий не дал прозвучать в голосе саркастическим ноткам.

— Она была настоящая леди, верно? — сказал он. — Уж она знала, как должны себя вести маленькие мальчики и девочки. Да, сэр, она была просто золото — мухи не обидит.

— Все так говорят, — гордо проговорила Нэнси. — Не только мы с папочкой.

— С папочкой, а? — сказал Рыжий. Он передразнил ее. — Папочка, папочка, папочка… Эдди Скаддер мой большой папочка. — Он склонил голову набок. — Ты ведь не сказала ему, что я здесь, верно?

Нэнси вспыхнула.

— Я же дала честное слово!

Рыжий усмехнулся и покачал головой.

— Уверен, он здорово обрадуется, когда я словно с неба свалюсь после стольких лет.

— Когда мама еще не умерла, она говорила мне, что ни в коем случае нельзя нарушать честное слово, — сказала Нэнси.

Рыжий хмыкнул.

— Она была очень серьезная девушка, твоя мама. Когда мы учились в школе, другие девочки были не прочь немного поразвлечься, прежде чем остепениться. Только не Вайолет, нет, сэр. Я тогда отправился в первое плавание… а когда через год вернулся, она уже вышла замуж за Эдди, и у нее была ты. Но когда я увидел тебя в первый раз, никаких волос у тебя еще не было.

— Мне пора, я должна отнести папочке обед, — сказала Нэнси.

— Папочка, папочка, папочка, — проговорил Рыжий. — Папочке надо то, папочке нужно это. Здорово, должно быть, иметь такую милую и умную дочь. «Папочка, папочка…» Ты спросила папочку про рыжие волосы, как я говорил?

— Он сказал, такое обычно передается по наследству, но иногда просто берется ниоткуда, как у меня.

Ее рука потянулась к волосам.

— Они на месте, — сказал Рыжий.

— Кто?

— Твои волосы. Рыжая! — Он расхохотался. — Клянусь, случись что-нибудь с твоими волосами, и ты просто высохнешь, и тебя унесет ветерком. Берется ниоткуда, говоришь? Так тебе Эдди сказал? — Рыжий неторопливо кивнул. — Уж он-то знает. Эдди в свое время уж наверняка немало поразмышлял насчет рыжих волос. Вот возьми, например, мою семью: родись у меня вдруг ребенок не с рыжими волосами, все тут же начали бы судить-рядить. В нашей семье все рыжие испокон веку.

— Это очень интересно, — сказала Нэнси.

— И чем больше об этом думаешь, тем интересней, — кивнул Рыжий. — Ты, я да мой старик — единственные рыжие, когда-либо жившие в этом поселке. А теперь, когда мой старик умер, нас осталось двое.

Нэнси по-прежнему оставалась безмятежной.

— Ах, — сказала она, — до свидания.

— Пока, Рыжая.

Когда Нэнси ушла, Рыжий достал подзорную трубу и принялся разглядывать устричную лачугу Эдди. Через стекло он видел, как Эдди, серо-голубой в полумраке, чистит устриц. Эдди был маленький человечек с огромной, величественной, печально понурившейся головой. Головой юного Иова.

— Привет, — прошептал Рыжий. — Угадай-ка, кто пришел.

Когда Нэнси вышла из закусочной с увесистым, теплым бумажным мешком. Рыжий снова остановил ее.

— Слууууууушай, — протянул он, — может, ты, когда вырастешь, станешь медсестрой — уж больно ты хорошо присматриваешь за стариной Эдди. Жаль, не было у меня таких медсестер, когда я лежал в больнице.

Нэнси озабоченно нахмурилась.

— Вы лежали в больнице?

— Три месяца, Рыжая, в Ливерпуле, и рядом ни друга, ни родственника, чтобы навестить меня или хотя бы послать открытку. — Он погрустнел. — Забавно, Рыжая — я никогда не осознавал, как я одинок, пока не заболел. Пока не понял, что больше не видать мне моря. — Он облизнул губы. — Так вот все переменилось, Рыжая. — Он потрещал костяшками пальцев. — Мне вдруг очень захотелось иметь свой дом. И кого-то, чтобы заботился обо мне, составлял мне компанию — может, вон в том домике неподалеку. У меня ничего не было, Рыжая, кроме справки, которую мне выдал помощник капитана. А для человека с одной ногой она не стоит даже бумаги, на которой напечатана.

Нэнси была потрясена.

— У вас всего одна нога?

— Вчера я был сумасшедшим крутым парнем, которого каждый уважал. — Рыжий обвел рукой поселок. — А сегодня я старый, старый человек.

Нэнси кусала кулак, сопереживая ему.

— И у вас нет ни мамочки, ни какой-нибудь знакомой дамы, чтобы о вас заботиться? — Всей позой она словно предлагала ему услуги дочери, как будто это самая обычная вещь, свойственная любой хорошей девочке.

Рыжий покачал головой.

— Они все умерли, — сказал он. — Моя мать умерла, и единственная девушка, которую я любил, тоже умерла. А знакомые дамы — чего уж тут ждать, если любишь не их, а призрак.

Личико Нэнси скривилось — Рыжий открывал ей ужасы реальной жизни.

— Зачем же вы живете здесь, если так одиноки? Почему не там, внизу, где живут ваши старые друзья?

Рыжий поднял бровь.

— Старые друзья? Хороши друзья, которые даже не прислали мне открытку, не сообщили, что у ребенка Вайолет сияющие рыжие волосы. Даже мои старики ничего мне не сказали!

Ветер усилился, и за его шумом голос Нэнси прозвучал словно издалека.

— Папин обед остынет, — сказала она и двинулась прочь.

— Рыжая!

Она остановилась и коснулась волос, по-прежнему спиной к нему.

Как Рыжий жалел, что не видит ее лица.

— Скажи Эдди, что я хочу поговорить с ним, ладно? Скажи, что мы встретимся в закусочной, когда я закончу смену — минут в десять шестого.

— Хорошо, — проговорила Нэнси. Голос ее был чистым и спокойным.

— Честное слово?

— Честное слово, — сказала она и пошла прочь.

— Рыжая!

Рука девочки потянулась к волосам, но она не сбавила шаг.

Рыжий наблюдал за ней в подзорную трубу, но она знала, что он смотрит, и старалась идти так, чтобы не поворачиваться к нему лицом. А как только Нэнси вошла в устричную лачугу, на окне, выходящем на мост, задернули занавеску.

Оставшуюся часть дня в лачуге не было никакого движения, словно там никто и не жил. Только раз, перед закатом, на пороге показался Эдди. Он даже не взглянул на мост и тоже старался не показывать лицо.

Скрип вертящегося табурета вернул Рыжего к действительности. Он моргнул на заходящее солнце и увидел силуэт Эдди Скаддера. Тот шел по мосту — большеголовый, кривоногий, с маленьким бумажным пакетом в руке.

Рыжий повернулся спиной к двери, сунул руку в карман куртки, извлек оттуда пачку писем, положил на стойку перед собой и прижал письма пальцами, как картежник.

— А вот и наш герой, — проговорил он.

Никто не сказал ни слова.

Эдди вошел в закусочную без колебаний, коротко поприветствовал присутствующих — Рыжего в последнюю очередь.

— Привет, Рыжий. Нэнси сказала, ты хотел меня видеть.

— Это точно, — кивнул Рыжий. — Здесь никто и не догадывается зачем.

— Нэнси тоже не сразу сообразила. — В голосе Эдди не было и намека на возмущение.

— Но в конце концов просекла?

— Просекла, насколько это возможно для восьмилетней девочки, — сказал Эдди.

Он сел на табурет рядом с Рыжим и пристроил пакет на стойку около писем. Почерк на конвертах не оставил Эдди равнодушным, и ему стоило усилий скрыть удивление от Рыжего.

— Слим, налей мне, пожалуйста, кофе, — сказал он.

— Может, стоит поговорить один на один? — предложил Рыжий.

Невозмутимость Эдди несколько обескуражила его. Он помнил его как обычную деревенщину.

— Какая разница, — ответил Эдди. — Бог все равно все видит.

Неожиданного участия в происходящем Бога Рыжий тоже никак не ожидал. В мечтах на больничной койке все нити были в руках у него — нити, накрепко привязанные к праву человека любить плоть от плоти и кровь от крови его. В мечтах Рыжий был главным, и теперь почувствовал, что необходимо подчеркнуть важность своей миссии.