Михаил Попов - Колыбель Страница 27

Его величеству не часто приходит в голову мысль: а кто там может скрываться в этом каменном сооружении природы? И с течением плохо измеряемого времени все реже. Очень уж отстраненно от повседневных дел царства высилась эта торчащая из земли белая, особенно в лунном свете, ладонь. Ну, сбегали раз в неделю туда мужики с подносами, навалили под большой палец подношений, и можно забыть о ней.

Денис, напротив, иной раз подолгу сверлил очнувшейся от спячки мыслью каменное явление. Он помещал там и штаб старинной экспедиции «Ананэрбе», и кабинет руководителя фермы по выращиванию доноров, из которых добывают органы для лидеров «золотого миллиарда», и стоянку компьютерного «Наутилуса», созданного сумасшедшим сверххакером, чтобы сразиться с монстром современной электронной цивилизации.

Укрепляясь и осваиваясь в роли вавилонского правителя, он постепенно гасил умственные поползновения в этом направлении как заведомо бесполезные. Даже вспоминать о щенячьих интеллектуальных штурмах той поры было стыдновато. Почти одолел эту слабость в себе. И вот теперь интеллектуальный пожар заполыхал новым огнем.

Интересы аниматора и царя царей совпали.

— Где она?

Афраний опять был на высоте, в обоих смыслах, он стоял на нижней ветке наклонившегося над водой карагача и указывал: там.

Эсмеральда подошла к ежевичному поясу, охватывавшему на манер черного колючего браслета запястье.

— Слушай, она что–то с собой тащит, корзинку какую–то. Может, женщины поклоняются этой горке по ночам?

Это будет открытие. Мужики днем, а женщины ночью. Лунная белая богиня. Мужики храпят, а в это время вереницы молчаливых самок тихо бредут к скале. Очень кинематографично! И каков же будет он, царь царей, со своим дневным царством, когда тут есть еще и целый мир ночи!

Нет, бред! Где остальные? Эсмеральда одна. Или по очереди?! Нет.

— У нее тут мил дружок? Пошли! Тетки здешние не спят со здешними дядьками и бегают к горному любовнику?

Слишком природный и пошловатый ход мысли? А что делать, если других мыслей нет?!

Но — вперед!

Афраний попробовал отсоветовать; лучше наблюдать отсюда, от сопящего коровника; если они подойдут ближе, то ежевичный вал скроет от них развилку тропы.

Но его величество спешил. Он был уверен, что сейчас накроет логово уклончивого Петрония, и ему не терпелось сделать это поскорее. И выяснить, куда он подевался из неповрежденных тюремных запоров. А Янгуса надо было жечь пожарче, он бы и выдал дружка. Нет, в деле царском недосол опаснее пересола.

Выскочив на развилку, на плоский бледно–желтый камень, от которого одна тропа шла к «большому пальцу», а другая к «мизинцу», его величество остановился. Надо было выбирать. Обе тропы сразу же заворачивали за ближайшие выступы, и лицом к лицу не определишь, куда побежала любовница Петрония.

— Куда она пошла? — прошипел он Афранию, злясь на него за свою оплошность. — Беги обратно!

— Поздно, батюшка царь.

К жертвеннику она вряд ли поперлась. Если поперлась — отсюда можно будет увидеть, как она спускается по отступной тропе.

— Стой здесь, а я схожу к «мизинцу».

Пошел, предварительно сделав несколько больших глотков. Все же одному было боязно. Хотя вот уже и не боязно. Наоборот, подмывало поскорей накрыть любовничков. В конце концов, он царь, как было только что сказано — батюшка, и воровать у него гаремных дур для утех — нехорошо.

Площадка на согнутом «мизинце» оказалась такой же пустынной, как и в тот раз, когда они забрались на нее с Председателем. Деваться с нее было совершенно некуда. Со всех сторон вертикальные обрывы. Разве что отвалится один из этих каменных выступов и откроет тайный вход в скрытое логово!

Вернувшись на развилку, ничего говорить Афранию не стал, потому что нечего было.

— Надо закончить дело. — Его величество помотал бутылкой, она ответила жидкими всплесками — там оставалось еще грамм до трехсот.

Сделал глоток, и пока хватит, иначе нога подвернется.

А может, не ходить? Очень не хотелось.

— Как ты думаешь, куда она подевалась?

Не дожидаясь ответа, начал движение по правой тропе. Он напоминал дядю Сашу во время второго их сюда визита. Тогда тот двигался приставным шагом, держа в вытянутой руке поднос с едой, теперь молодой напарник пришел с бутылкой в той же руке.

Это по–нашему, пьяновато хихикал он над собой, трусить днем, работая вторым номером, и переться потом номером первым ночью. Он мог, конечно, отправить вперед Афрания, но все нужно было увидеть своими глазами. Признаться, ведь все началось со скрытности проклятого Председателя. Это была первая песчинка недоверия.

Луна соучаствовала как могла: чем дальше продвигался его величество со скоростью вертикально ползущей морской звезды, тем ослепительней высвечивались все уступы и расщелинки в теле древнего, дряхлого камня.

Давно здесь стоим.

Чернота должна была начаться вон после того ребра, причем резко начаться. Туда луне ходу не было.

Постоял, приучая зрение к темноте. Скоро понял, что напрасно тратит время: пока он на свету, тьма для него не начнет проясняться. Придется на ощупь.

Попытался прикинуть, сколько примерно шагов до ямы с компостом, ничего из этих прикидок не вышло. Темно. Запах–то идет, но принесенный в себе алкоголь очень мешает переложению силы запаха в метраж.

Ладно, шагнем.

Его величество даже не успел испугаться, даже не сказал себе: «Осторожнее, Денис, теперь будет по–настоящему опасно», — и вот он уже летит бесшумно, не увидев никакой Эсмеральды и вообще ничего не сообразив, вниз.

5

— Рыжий Ворчун с бузинного хутора отдает четыре коровы в обмен на шесть коров и восемь приплодов в будущем мире.

— Норма–ально!

— Кривой Нос с хутора Кривой Дуб отдает две коровы и четыре урожая в обмен на шестьдесят вологодских буренок, дом на каменном фундаменте, что на Песках, и одесскую бубличную артель «Московские баранки» в будущем мире.

— Норма–ально!

Голос Астерикса звучал заунывно, но тут важна была не красота тембра — требовался архивный энтузиазм, а его в тоне Астерикса недоставало, живой компьютер стал иногда даже зависать.

Да, вовремя мы занялись этим делом.

Его величество стоял посреди большой земляной поляны между башней и рисовыми складами и острой палкой наносил соответствующие записи в нужные квадраты.

Шла оцифровка банковской системы вавилонского царства.

— Боливар с опушки бамбукового леса отдает…

Вообще, что у них с головами? Такое впечатление, что со временем дарованная информация как бы бледнеет в их памяти, они теряют к ней доверие, она становится для них менее увесистой, и им требуется, чтобы ее подкачали произнесенными словами, прорисовали расплывающуюся надпись по новой.

Его величество вспомнил соседку–пенсионерку, которая, проживая с дочерью и получая пенсию на книжку, каждый месяц ходила в сберкассу, чтобы «записать» новую сумму. Так и ходила до самой смерти. А «эти» тоже будут «записывать» свои активы, пока не умрут? Какую мороку они для себя придумали, даже думать тошнит.

В верхней части поляны его величество завел календарь; первым днем стал тот, что наступил после его ночного купания в жертвеннике. Теперь там будут отмечать каждый рассвет.

На большей части поляны была теперь территория индивидуальных ячеек–счетов. Надо сказать, что поначалу Денис довольно легкомысленно относился к этой особенности убудского менталитета, считая его чуть ли не игрой. Он понял, что все обстоит куда серьезнее, когда однажды, гуляя, увидел знакомую физиономию и решил проявить свою царскую квалификацию. Он поощрительно похлопал пейзанина по влажному предплечью и, подмигнув, сказал: «Чайный магазин на Невском». И вдруг с удивлением осознал, что дальше не помнит. За этим конкретным мужиком еще числится какое–то будущее имущество, но какое? А тот смотрит выжидающе, совсем не собираясь помогать своему государю. И внутри у него скапливается облачко удивления. А власть не должна вызывать удивления у подданных. Страх, любовь, пусть даже ненависть, но не удивление. От него до презрения слишком близко. Почувствовав, что через этот маленький конкретный прокол улетучивается легитимность его власти, он обернулся, прося помощи у Астерикса. А того рядом нет! Стал тушить загорающийся пожар дополнительными обещаниями. Вот тебе, дорогой, банановая плантация на Тенерифе, вот десяток черных такси в южном Лондоне… А этот все кивает, кивает. И пока не подоспел Астерикс и не напомнил, что забыта всего лишь бензоколонка под Уфой, пейзанин не получил полного удовлетворения.

То есть они боятся потускнения своих воспоминаний, но при этом не забывают ничего.

Приходилось признать, что конструкция Завета так разрослась и усложнилась, что если вдруг обрушится, то погребет под собой все. Астерикс предлагал закупить глиняные таблички у Колхозии, наносить условия частного обещания на них и раздавать аборигенам. Но, во–первых, где гарантия, что они не станут таскаться в столицу с этими табличками: прочитай! А во–вторых, оказалось дорого. Словно догадавшись, для чего соседу столько глины, Председатель взвинтил на нее цену. Шейлок, повышенный в звании до Гермеса и брошенный на этот участок работы, приходил с торговых переговоров с округлившимися глазами.