Эмманюэль Роблес - Это называется зарей Страница 27

В голосе его не было ни тени иронии. Он говорил с привычной для него непринужденностью. Валерио вслушивался в его слова с изматывающим вниманием.

— Спасибо, — проговорил он едва слышно.

Пот струился по его спине. Он с трудом дышал этим перегретым воздухом, иссушавшим легкие. Бросив тревожный взгляд в окно, он увидел фасад казармы карабинеров, закрученное вокруг своего древка полотнище флага и старую, плохо стертую надпись: «Credere — Obbedire — Combattere»[23].

— Ну вот, доктор! Теперь вы счастливы. Надеюсь, госпожа Валерио возвращается в добром здравии?

— Пребывание в Альпах пошло ей на пользу, — ответил Валерио.

— И вы не будете больше жить в одиночестве в этом огромном доме. Если позволите, доктор, я хотел бы задать вам один маленький вопрос.

— Прошу вас, — сказал, насторожившись, Валерио.

Стало быть, эта гнусная комедия все еще продолжается и будет длиться до тех пор, пока ему, возможно, не скажут: «Вы арестованы!» При этой мысли гнев окатил его кипящей волной.

— Как бы вы поступили, окажись вы на месте прокурора в деле Сандро? — сказал инспектор, радостно улыбаясь.

— В деле?.. Но я понятия не имею!

— Да, какого приговора потребовали бы вы для убийцы Гордзоне, хотел я сказать. Я люблю задавать этот вопрос и зачастую получаю на него весьма поучительные ответы.

Валерио взглянул ему прямо в глаза. Ловушка, зияя, открылась перед ним, однако он не отступил. «Клара, любовь моя, единственная моя любовь!»

— Оправдания, — сказал он, и слово это, казалось, вырвалось из самых глубин его существа.

— Оправдания? Прокурор требует оправдания? Вы шутите, дорогой доктор. В первый раз я слышу такой ответ. До сих пор мне довелось услыхать немало любопытного, но оправдание!..

Он рассмеялся своим молодым, звонким смехом, обнажившим его великолепные, чересчур белые зубы.

— Погодите. Вы забываете о преднамеренности! У нас есть свидетельства! Сандро давно уже грозился убить своего врага. Гордзоне, безусловно, не был благодетелем. Однако мы живем в организованном обществе, черт побери!

Валерио чувствовал, что тучный полицейский наблюдает за ним, и этот взгляд невыразимо стеснял его.

— Я хочу сказать, что Сандро человек несчастный, — с усилием произнес он. — И потому, мне кажется, не следует мучить его еще больше.

— Конечно, конечно! — сказал Фазаро на этот раз кислым тоном. — История его не может оставить равнодушным. Я понимаю. Молодая пара. Оба страстно любят друг друга. Она умирает. Но ведь убит человек! А вы говорите — оправдать, доктор! Не думаете же вы об этом всерьез!

— Я думаю об этом всерьез.

— Яснее не скажешь! — воскликнул Фазаро и развел руками. — Ну что ж, дорогой доктор, не хочу вас больше задерживать.

Валерио уже встал. Он попрощался легким кивком головы, но Фазаро подошел к нему и проводил до самой двери.

— Я рад за вас в связи с возвращением госпожи Валерио, — сказал он на пороге. — Еще раз примите мои поздравления!

Выйдя на улицу, доктор заторопился. Его охватило безумное желание обнять Клару. И в то же время он чувствовал себя очень усталым, ноги едва держали его. «Sole ardente di Sardinia», говорила стена. Ему только что удалось избежать кораблекрушения. Он лишился сил, но остался жив. В его пылающей голове умирала любая мысль, превращаясь в липкую массу. «Чего они ждут, чтобы арестовать меня? Чего они ждут?» Всей душой он ненавидел Фазаро. «Что за гнусная игра? К чему эти поздравления, он же знает, что Клара — моя любовница! Зачем?» Он вошел в дом. Дельфина была в столовой.

Повернувшись к нему, она крикнула своим пронзительным совиным голосом:

— Для господина телеграмма. Я положила ее на письменный стол!

Взяв телеграмму, он в спешке разорвал ее, открывая.

«Прибываю вместе с отцом на борту „Портичи“ в пятницу около полудня. Целую. Анджела».

«Целую», — написала Анджела. Он вспомнил, что Фазаро не стал читать ему этого слова.

Часть третья

I

Звали его Эуженио Казелла, весь предыдущий день он разгуливал по Салине, подолгу задерживаясь у стойки «Палермо», где он пил самые невероятные смеси спиртного. В конце концов, стало известно, что он послан крупным миланским иллюстрированным журналом, чтобы сделать репортаж о деле Гордзоне. Он бродил по улицам с болтавшимся у него на шее на тонком кожаном ремне фотоаппаратом, бившим его по животу. Среднего роста, очень смуглый, с опухшим лицом, он носил непромокаемую куртку, стянутую в талии, и фетровую серовато-зеленую шляпу с узкими полями, украшенную петушиным пером и сдвинутую на затылок. Эта удивительная шляпа была покрыта пятнами и казалась плотно пригнанной к его огромной непокорной шевелюре. В пятницу около десяти часов утра Валерио встретил его на дороге на выезде из Салины. Он делал знаки, размахивая кулаками и показывая большим пальцем в сторону Кальяри. Пока машина набирала скорость, Казелла, едва успев представиться, начал ошеломляющий монолог, сопровождая свои слова всевозможными жестами и гримасами. Руки его летали вокруг резинового лица, которое непрерывно то морщилось, то вытягивалось, то сплющивалось. Валерио осторожно спросил, закончил ли он свое расследование.

— Пока еще нет, доктор! Мне предстоит встретиться кое с кем в Кальяри. Что касается этого Сандро, то полицейские рано или поздно схватят его. Меня же лично интересует совсем другая сторона этой любопытнейшей истории. Гордзоне находился у своей любовницы. Красивая, говорят, женщина. Мое начальство требует фотографию. Сделаю, конечно, что смогу. Итак, Гордзоне находился у нее, и этого болвана вызвали из-за продажи отеля. Ладно. Он знал, что рискует, но миллионы одержали верх над страхом. Чтобы не упустить свой шанс, он поехал вместе с англичанином, и его ухлопали. История поучительная. Естественно, я хочу отыскать англичанина. Ведь Смерть-то, по сути, это же он! Вы с этим согласны, доктор? Он взял Гордзоне за руку и преспокойно подставил его под револьвер Сандро Галли. Так что со статьей у меня порядок! Но мне надо найти англичанина. И еще я должен порасспросить очаровательную Сильвану. Прекрасно. Слегка поухаживаю за ней. Хочу узнать, какая рожа была у Гордзоне, когда, разговаривая по телефону, он колебался, когда в его душе противоборствовали страх и любовь к деньгам. Вам известно, что у этого типа были потрясающие знакомства? Он был связан, можно сказать, со всеми сливками театра и кино. В частности, был знаком с Гуардини, известным композитором. Разумеется, кое-кого из своих клиентов он обжулил. Чудной все-таки тип. Да посудите сами, если бы любовница любила его, она наверняка сумела бы его удержать. Ее мне тоже надо повидать. Может, пообедаем вместе? Вы мне страшно симпатичны.

— Очень рад этому последнему обстоятельству, — сказал Валерио, — но я буду занят, о чем весьма сожалею.

— Я тоже сожалею, — проворчал Казелла. От него попахивало джином. Он ни секунды не сидел спокойно, без конца ерзая на своем сиденье и нервно поглядывая то вправо, то влево, словно его внимание приковал окружающий пейзаж. Хотя они пересекали унылое пространство. Слева поблескивало море. Справа, за длинными полосами плешивых участков земли, простирались лагуны ядовито-зеленого цвета. На дороге появились два карабинера, они остановили машину и проверили документы у доктора и его спутника.

— В конце концов они все-таки поймают его, — сказал немного погодя Казелла.

— Вы думаете?

— Уверен. Это же ясно. Инспектор Фазаро очень хитер. Он произвел на меня сильное впечатление, хотя лично я не люблю полицейских. Впрочем, не обольщайтесь, дорогой доктор: Сандро я нахожу чрезвычайно симпатичным. Этот человек, доведенный до отчаяния смертью своей жены, пришелся мне по сердцу. Поверьте, это большая редкость. Большинство вдовцов сразу же думают о малютке, которую собираются затащить к себе в постель вместо усопшей!

— О! — воскликнул Валерио, глядя на него.

— Бывают, конечно, исключения. Но я знаю жизнь.

Он подмигнул:

— Гордзоне остается только пожалеть. К тому же есть госпожа Гордзоне да и внуки тоже, для которых это еще более тяжкий удар. Но, несмотря ни на что, Сандро Галли чертовски мне нравится. Себя не переделаешь, доктор. И я счастлив, что мне удалось стянуть фотографию, где он и его жена запечатлены в отличнейших костюмах новобрачных. Представляете себе надпись?

— Вы что же, собираетесь рассказать и об… этой Сильване?

— А почему бы и нет?..

— Вы уверены, что не причините боли госпоже Гордзоне?

— Оставим сантименты, доктор. Я сглажу углы, но публику следует проинформировать. Сказать вам откровенно, это мой директор, известный прохвост, требует фотографию прелестной сожительницы. Ладно, там видно будет. Мне надо заехать в гостиницу забрать письма. Мой змей питон должен был написать мне. Я имею в виду редактора. Хорошенькую гостиницу я себе выбрал. Могу посоветовать вам ее, доктор. Клопы там водятся колоссальных размеров. Воистину остатки доисторического периода. Я поймал трех особенно характерных представителей этого вида и посадил их в бутылку из-под виски «Гордон». Преподнесу их в дар Академии естествознания.