Стэн Барстоу - Рассказ о брате Страница 27

— Видно, умом она не блещет.

— По правде, мне тоже так сдается. Ладно, просидели часов до десяти. И тут спрашивает, не хочу ли я кофе. Говорю: да, хочу. Тогда она пошла на кухню.

— А к тому времени ты уже, наверное, подумывал о том, как бы к ней подкатиться.

— Да ты что? Я весь вечер об этом думал, — простодушие Гарри заставило Уилфа улыбнуться. — Такой случай. Сколько я ждал его! И когда еще подвернется?

— Но разговор в течение всего вечера был максимально приличным? Ни намеков, ничего этакого ни с ее, ни с твоей стороны?

— Да не было ничего. На тахте сидела и то прикрыла юбкой колени. Все началось, как она ушла кофе варить. Мне надоело ждать — подумал, чего это она так долго, ну и пошел к ней. А она приготовила целый поднос — разложила булочки и еще сделала такие бутербродики с ветчиной. «Думал, вы варите кофе», — говорю. Она в ответ: «А мне есть захотелось. Может, вы тоже со мной поедите? Давайте вытаскивайте стул из‑под телевизора, мы на него поднос поставим». Ну, я так и сделал и после сел на тахту, рядом с тем местом, где она раньше сидела. Потом она входит с кофейником и говорит: «Хорошо, что вы там сели, мне будет легче за вами ухаживать». Тут мне в голову пришло кое‑что ей сказать, но я сдержался, а она продолжает: «Мы с Ронни часто вот так ужинаем, прямо с подноса». Я на это сказал что‑то насчет радостей семейной жизни, а Джун меня спрашивает: сам я не собираюсь ли жениться? Всему свое время, сказал, когда‑нибудь и женюсь, пока вроде не думал. А она мне: «Мужчинам хорошо, гуляют сколько хотят, но как жениться, так им подавай девушку». Ну, я ответил, что не все такие, да и многие девушки об этих вещах до свадьбы не думают. «Может, и так, только есть такие мужчины, которым ловко удается их уговорить». — «Без уговоров не обойдешься», — отвечаю я. «А вы как насчет этого, видно, мастак?» — «Все, конечно, бывало, — говорю, — только вы не думайте, что я чуть не каждый день гуляю». «Да нет, — отвечает она, — вовсе я так не думаю, но побудешь несколько лет замужем, начинаешь забывать, как это раньше бывало, когда мужчины были такие внимательные, говорили комплименты. Даже когда хорошо живешь с мужем, все равно иногда хочется, чтоб другой мужчина поухаживал за тобой».

— Ну и тут ты ее поцеловал?

— Ага. Потом растянулись на тахте, она мне все волосы теребила, а я ее целовал. Перевела она дух и спрашивает: «Тебе давно хотелось, правда?» А я ее спрашиваю: «Откуда знаешь?» А она говорит: «Да женщины все знают». Боялась, что мы так поднос опрокинем, отнесла его на кухню. Вернулась, села рядом и достала сигарету. Я у нее сигаретку взял, ну и опять поцеловал. Собрался уж расстегнуть на ней кофточку.

Гарри замолчал и уставился на Уилфа.

— Ты что, вроде как получаешь удовольствие? — произнес он с упреком.

Уилф усмехнулся.

— Признаться, завидую.

— Слушай дальше, там завидовать нечему. И вообще больше нечего рассказывать. Телевизор орет, мы с ней увлеклись, никого не ждем. Вдруг открывается дверь, входит Ронни и кричит: «А ну‑ка, а ну‑ка!» Джун сразу начинает меня отпихивать и орет: «Оставьте меня в покое! Как вы смеете!» Вскочила, дышит тяжело, лицо красное, волосы растрепаны, и кофта почему‑то порвана. Он стоит как очумелый и ничего сказать не может, а Джун орет без умолку: слава богу, он, видите ли, вернулся как раз вовремя, еще минута, она б не знала, что и делать! Потом отворачивается, застегивает кофту и начинает вроде как рыдать. Тут Ронни роняет свой портфель и идет на меня. Лицо у него сначала, значит, покраснело, потом побледнело, глаза выпучил и идет. «Я, сволочь ты последняя, считал тебя своим другом, а ты у меня за спиной на жену полез!» И так далее и так далее. А я все никак не могу прийти в себя и понять, как это она все против меня повернула. «Вы что, и правда думаете, я ее заставлял? — говорю я ему. — Ну обнимались, да, ничего ж больше не было. А до того, как вы появились, она и не думала меня отпихивать!» Тут Джун поворачивается в мою сторону, глаза горят, и давай кричать: «Вы лжец поганый! Вы‑то знаете, как все произошло!» И так хорошо играет роль, я чуть было сам не поверил. Слежу за Ронни: когда на меня набросится. А он стоит как вкопанный, заявляет: «Другой бы на моем месте просто как следует набил бы тебе морду, но для такой вонючей и подлой твари это слишком большая честь». Он перед всеми выведет меня на чистую воду. Подаст в суд за нападение на человека, а в тюрьме у меня будет время обо всем этом подумать. Не успокоится, пока не добьется, чтобы в глазах любого приличного человека в нашем поселке имя мое было покрыто позором.

— И после этих слов ты решил, что пора выметаться?

— Да не выметаться, а уползать! Но скажи, какая сука!

— А ты хочешь, чтоб она призналась, что сама того хотела?

— Договориться до того, что я на нее нападал!

— Значит, вчера ты пошел на работу, как обычно?

— Да.

— И никакого шума не было?

— Ни шороха. А я, между прочим, ждал.

Заявит в полицию, поворачивать назад трудно. Если дорогуша Ронни и его жена захотят тебе отомстить, ты у них запоешь громким голосом. Общество верит женщине, даже если у нее далеко не безупречная репутация. Вот, например, предположим, ты едешь в купейном вагоне, ну сидишь, думаешь о своем. Напротив женщина, которую ты раньше в глаза не видывал. Она вдруг приводит в беспорядок свою одежду, а на остановке заявляет, что ты к ней приставал. По — твоему, оправдаешься? Нет, выиграть такое дело невозможно.

Гарри молчал. Он приехал рассказать брату о случившемся (Уилф был польщен) и от собственного рассказа сам немного даже утешился. Но теперь был напуган даже больше, чем когда только пришел. Уилф не хотел его пугать, но не уходить же от правды.

Гарри прочистил горло.

— А сколько дать могут?

Уилф решил немного спустить на тормозах: паниковать тоже нет смысла.

— В твоем случае немного. Месяца три, а может, просто отпустят на поруки. Большие сроки дают за настоящие преступления. — Он не добавил, что было у него одно неприятное подозрение: Ронни, если уж нападет желание мстить, и если Джун будет его подогревать, может еще выдвинуть обвинение в попытке изнасилования. — Тебе это не грозит.

— Мне б твою уверенность!

— А ты забыл, друг, что у тебя есть козырной туз — о котором ни Ронни, ни Джун понятия не имеют?

— Какой еще туз?

— А фотография Джун в трусиках? Только не вздумай мне сказать, что ты ее угробил.

— Да нет, зачем же, она на своем месте, дома.

— Вот и слава богу.

— Только не пойму, какой в ней смысл.

— Тебе будет гораздо легче защищаться: не то чтоб какая‑нибудь приличная женщина. Послушай, да если Джун испугается, что Ронни может как‑то узнать о фотографии, она уж постарается отговорить его подавать заявление. Или Ронни — увидал бы снимок, так засомневался бы. К тому же всегда есть опасность огласки. Если не останется иного выхода, этот снимок станет доказательством того, что миссис Бетли — не совсем такая женщина, за какую себя выдает.

— Ты что, пустишь фото по рукам?

— Если попробуют тебя засадить, я напечатаю этих снимков больше, чем конфетти на свадьбе, и засыплю ими весь Бронхилл.

Гарри с удивлением смотрел на Уилфа.

— Да, тебе только дай сдвинуться, уж и не остановишь.

Уилф пошел к кровати, где лежали сложенные одеяла.

— Конечно, в креслах спать не столь удобно, как в постельке, но ничего, переживешь.

— Переживу, конечно, — Гарри потер глаза, зевнул. — Мне сейчас все равно, хоть на бельевой веревке, лишь бы спать.

Он встал, начал снимать галстук.

— Завтра Поппи скажет, где тут можно ненадолго остановиться, если такое понадобится. Сперва я съезжу к нашим. Вернусь, тогда решим.

— Ты завтра поедешь?

— Прямо с утра. Надо ж, во — первых, сказать матери, где ты, и потом повидать супругов Бетли. Узнай я вчера, сегодня бы съездил. Будем надеяться, что мы не опоздали.

Он отправился сразу после завтрака. Попросил Поппи позвонить в контору, что вынужден по личным обстоятельствам взять отгул. Добрался только к середине дня. Прямой автобусной линии не было, пришлось сделать несколько пересадок и каждый раз подолгу ждать: расписание явно не рассчитано на его маршрут. Он даже удивился, как это Гарри накануне вообще до него добрался.

Показался поселок. Вот здесь прошло его детство, его и сотен таких, как он. Впереди — поселок, за спиной — шахты. Он шел по утоптанной шахтерской тропе и, казалось, слышал тяжелую поступь людей, которые в сапогах, а то и башмаках на деревянной подошве прошли здесь. У него могла быть точно такая жизнь. Но он отказался от этой судьбы. Серьезность предстоящей миссии не могла приглушить радостного настроения: здесь, на этой шахтерской тропе, он понял, кем будет. Затем мысли его обратились на цель поездки. Что сказать матери?

Телеграмму по телефону он дал еще вчера вечером, перед сном, чтоб доставили с самого утра. Обычная для телеграмм краткость тут очень пригодилась — можно было сообщить минимум: «Гарри ночует у меня. Приедет завтра днем». Он понимал, что мать ждет Гарри, а не его, но уже придумал на этот счет подходящую историю. Конечно, не хотелось посылать телеграмму — для матери всякая телеграмма редкость и заведомо означает одно: дурные вести. Но иначе с ней никак не свяжешься, а представить себе то мучительное беспокойство, которое испытает она, обнаружив утром пустую кровать! Тогда ей придется идти в полицию, а контакты с полицией им сейчас нужны меньше всего. Если, конечно, полиция еще не пыталась найти Гарри.