Алексей Рыбин - Ослепительные дрозды (Черные яйца) Страница 27

Суля прозвонился на исходе третьего дня, когда сроки уже поджимали более чем серьезно.

— Ну что там у тебя? — неласково спросил Толик.

— Да, понимаешь, такое дело… Он же артист, со своими тараканами в башке. В общем, я его из запоя выводил.

— И как? — настороженно поинтересовался Толик. — Это у него, вообще, часто?

— Вообще, если честно, то часто. Но проблема решается.

— Вот уж реши пожалуйста.

Толика запои артистов не очень-то волновали, но цену для Сули нужно было набить. Тем более, что Сулим, явно, не представлял себе всего размаха работы Анатолия Бирмана, который был для него просто московским собутыльником, владельцем хорошей квартиры и машины, покупателем аппаратуры и фирменных шмоток. Знал, естественно, Суля, что Бирман концерты делает, поэтому и предложил ему этого своего Лекова, но, конечно, даже понятия не имел, в какую игру он своего паренька запойного вводит.

А что он запойный — так кто не запойный? Все, с кем Толик ездил, начиная с той же Лукашиной и заканчивая цыганами пили по-черному. О юмористах и говорить нечего. Им это по рангу положено.

Так что запой — это семечки. Главное, чтобы амбиций не было.

— Ты привезти его когда сможешь? — спросил Толик. — Я же скоро…

— Я в курсе, — быстро сказал Суля. — Могу завтра.

— Уже? Что-то, несерьезный запой у твоего мальчика.

«Мои-то, бывает, месяцами в себя приходят», — подумал Толик, но вслух говорить не стал.

— Завтра не надо, — после короткого размышления сказал Бирман. Давай недельки через три, когда я снова в Москве буду. А ты уверен, вообще, что он потянет?

— Уверен, — ответил Сулим. — Этот потянет. Жаль, конечно, что столько ждать…

— Да не столько ждать. Ждать больше придется. Кто его знает, твоего этого подпольного гения? Нужно же его как-то преподнести…

— Ничего не надо преподносить. Его вся страна знает. Пленки магнитофонные повсюду бродят. Я справки наводил. Он для провинции — почти как Владимир Семенович, царство ему небесное. Ты его только на большую сцену выпусти. Афишу сделай, чтобы народ прочитал — увидишь сам, что будет.

— Сумлеваюсь я, однако, — протянул Бирман, но решение уже было принято. — Давай, знаешь, как сделаем? Возьму его в солянку, без афиши. Если реакция будет — будем думать.

— Реакция будет. Так когда?

— Ну давай тогда, завтра привози. Через пару дней у меня выезд. Воткну его в какой-нибудь концертик. Поглядим, что за гений.

— Заметано, — хмыкнул Сулим и повесил трубку.

Толику было за пятьдесят. В силу возраста и количества денег, которые давали ему возможность общаться с людьми значительными и проводить досуг в местах дорогих, красивых и для широкой публики недоступных, он очень придирчиво оценивал каждого своего нового знакомого.

Утром, когда раздался звонок в дверь и Толик, перед тем, как открыть ее, привычно заглянул в глазок, он был слегка разочарован. На площадке стоял Андрей Сулим, как всегда, одетый с иголочки, в новехоньких джинсах, белых кроссовках, только начавших входить в моду и цветастой, «гавайской» рубахе, а рядом с ним — совершенно заурядного облика молодой парнишка неуловимо провинциального вида.

Длинные темные волосы, небритый подбородок — и борода-то на нем не росла, а так — кусты редкие и неопрятные, несвежая даже в глазок футболка, штаны — «самосторок» защитного цвета и китайские стоптанные кеды.

«С ним, конечно, нужно будет повозиться, — подумал Толик, не открывая дверь. — Если, вообще, из такого чучела что-то путное можно сделать».

— Это я, — сказал Сулим, глядя в глазок. — Открывай давай.

— Да вижу я. — проворчал Бирман и не спеша скинул цепочку, повозился с замками и, наконец, распахнул дверь.

— Заходите. Кофе будете?

— Будем, — угрюмо буркнул парнишка, которого никто не спрашивал. Множественное число, в котором был поставлен вопрос являлось данью привычной деловой вежливости. Мнение волосатого юноши интересовало Бирмана в последнюю очередь, а сам вопрос адресовался исключительно Сулиму.

«Да он еще и хам к тому же», — подумал Толик, аккуратно посторонившись, чтобы не прикоснуться паче чаяния к вонявшей потом футболке молодого гостя. Гость, между тем, втащил с площадки гитару в синем матерчатом чехле и, не снимая кед, двинулся на кухню с таким видом, словно бывал в квартире Бирмана уже много раз.

— Ну, здорово.

Суля протянул Бирману руку.

— Кофе растворимый? — донесся из кухни голос юного дарования. — Если есть молотый, то, давайте, я сварю. Я умею как надо.

— Сейчас, — буркнул Толик себе под нос. — Разбежался… Это и есть твой гений?

— А что? — загадочно улыбнулся Сулим. — Ты погоди, ты его послушай…

— Если бы я всех, с кем работаю, слушал, я бы давно уже в психушке сидел, а не кофе с твоими приятелями распивал. Мне важно, как на него народ пойдет. А я в музыке вообще ничего не понимаю, мне-то что… Пусть хоть «Князя Игоря» поет. Лишь бы бабки шли.

— Кстати, насчет бабок, — заметил Суля, придержав Толика за локоть. Давай сразу этот вопрос решим. Сколько ты за него хочешь получить?

— Сейчас ничего сказать тебе не могу. — Толик неприязненно посмотрел в сторону кухни, откуда доносилось позвякивание передвигаемой на столе посуды. — Сейчас сделаем пробу. Ну, понятно, что-то он заработает… А потом уже решим.

— Хорошо. После конкретизируем. — улыбнулся Сулим. — Ну, пойдем на кухню, что ли? А то там он у тебя беспорядок устроит. Ты же не любишь, когда у тебя беспорядок?

На кухне остро пахло подгоревшим кофе.

Леков сидел на высоком табурете и смотрел в окно. Квартира толика смотрела прямо на Мосфильмовскую набережную, молодой гость был поглощен созерцанием серых вод Москва-реки и до вошедших на кухню ему явно не было никакого дела. Во всяком случае, он ни взглядом, ни жестом не выказал ни малейшего интереса ни к хозяину, ни к Андрею Сулиму.

В руках у Лекова была дымящаяся чайная, двухсотпятидесятиграммовая кружка с дымящимся кофе, который он и прихлебывал, шумно втягивая в себя напиток и, время от времени, жмурясь.

Бирман посмотрел на стол. Так и есть. Этот хам сварил кофе только себе. Кстати, он же сварил…

Ну конечно. Толик смолол себе с утра последние зерна Того Самого, настоящего, что приятель Вовка Вавилов аж из Мозамбика привез и Бирману подарил как-то. Толик никогда гостям этот кофе не предлагал, сам только пил. Совершено ядерный напиток. В Москве такого даже со всеми связями — и его, Бирмана, и, даже, самого Вавилова днем с огнем не сыщешь. Не поставляется. Только если привезет кто из друзей…

Начиная внутренне закипать, Толик полез в настенный шкафчик, молча достал банку с растворимым, совковым, светло-коричневым порошком без вкуса и запаха, бухнул в чашку сразу две ложки, плеснул кипятку и начал остервенело размешивать чайной ложечкой упорно не желающую растворяться пыль.

Хорошее начало. Если этот артист, так называемый, с первых секунд знакомства умудрился ему, Толику Бирману, собаку съевшему на общении с самыми амбициозными артистами, так настроение испортить, что же будет на выезде, когда они в одной гостинице будут сутками сидеть, в одном автобусе трястись, в одном, упаси Господь, самолете с ним…

О том. что он окажется с наглым парнем в одном самолете, да еще в соседних креслах, Толику даже думать не хотелось. Пора заканчивать этот балаган. Нужно поставить наглеца на место. Показать ему, кто здесь есть кто.

— Программа какая у тебя? — сухо спросил Бирман.

Парень продолжал молча смотреть на Москва-реку.

— Слышишь, артист, я к тебе обращаюсь.

— У дружка своего спроси, садюги, — не оборачиваясь прошипел сквозь горячий кофе Леков. — Мне без разницы.

Бирман покачал головой и посмотрел на Сулима.

— Пойдем-как в кабинет, — сказал Суля. — Поговорим. Пусть он здесь…

Толик опасливо посмотрел на стенные шкафчики, на новенький холодильник, на цветы, горшки с которыми стояли на подоконнике в опасной близости от ленинградского артиста.

— Не бойся, он ручной у меня, — хмыкнул Суля.

— Так бы и сказал, что он тебе денег должен.

Толик заходил по кабинету из угла в угол.

— Он тебе должен, а я с ним ебись по полям и лесам родной страны. Ты считаешь, что это правильно?

— Толя, да ты на нем сам заработаешь немеряно. Давай сразу так — если проба твоя не проканает — разбежались. Я другого администратора для парня найду. А если пойдет — мои пятьдесят процентов. Ему вообще ничего не платишь. Я из своих пятидесяти отстегну, чтобы с голоду не сдох. Да ты же его видел — ему и не надо ни черта. На водку только, на дурь…

— Так, значит, тут еще и дурь у нас будет? — сморщился Бирман. — Мало мне проблем.

— Ну, я не знаю, — пожал плечами Сулим. — Это, как уж ты себя с ним на гастролях поставишь. Ну. приставь к нему кого-нибудь…