Александр Голубев - Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 7 Страница 27

Он смотал кнут и убрал в шкаф, к остальным инструментам. Задумчиво оглядел кучу тряпок в углу.

— Тебе повезло, что ты попал сюда, — произнес мучитель, не оборачиваясь. В ответ донесся хриплый каркающий смех.

— О, да! — выдавил, наконец, человек, обессилено уронив голову на доски. — Воистину, нет лучше места на свете, чем в сем роскошном подвале!

— Зря смеешься, — ответил мучитель, неторопливо подходя к столу, на котором ничком лежал его собеседник. — Вот, накройся.

— Что там со спиной? — глухо спросил тот, не поднимая лица.

— Спина как спина, — проворчал мучитель, набрасывая на него кусок драного холста и начиная осторожно опускаться на грубый табурет. — Цела твоя спина. Мне нужно было причинить тебе боль, а не нарезать ремней. Впрочем, если тебе очень хочется, то это я тоже умею.

— Нет, пожалуй. Я верю тебе и так.

Мучитель поерзал, устраиваясь. Задумчиво взвесил на руке костыль, прикидывая — положить на пол или прислонить к столу.

— Тебе повезло. Здесь провинция. Отец дознаватель просто не очень умный и слегка нездоровый человек. Безыскусный и торопливый. Мы здесь только понаслышке знаем о ведьмином кресле и железной деве, никто не кладет пытаемых на кобылу и не протыкает старые шрамы серебряной иглой в поисках стигмы дьявола. Я рву ногти и работаю кнутом, словно баронский пытарь, к которому привели беглого крестьянина. Изредка кому-то приходит мысль о том, что стоит провести испытание водой или горячим железом. Но тут никто этого толком не умеет, и чаще всего жертва не дотягивает до костра, так что в традицию это не превратилось… Попасть сюда значит получить самое большее из доступного еретику и колдуну — относительно легкую смерть.

— Ты тоже не умеешь? — человек, наконец, поднял голову, и в его глазах отражался огонек свечи — один в двух сразу.

— Умею, — спокойно ответил мучитель, все же пристраивая костыль у стола. — Но не хочу. Поэтому держу язык за зубами.

— Вот как? — быстро переспросил человек. — Выходит, ты все же не чужд милосердия?

Мучитель ухмыльнулся.

— Не обольщайся, некромант. Мне просто лень. Лень таскать воду, лень чистить жаровню, замывать кровь. Ты спрашивал вчера, чего я хочу. Так вот: я хочу покоя.

— И мучаешь людей для этого?

— Что ты знаешь о мучениях… Я мог бы сделать так, чтобы ты умолял о смерти, а ты лежишь и философствуешь. После настоящих испытаний люди напоминают мертвецов, смирных и тихих. Вроде тех, что лежат в земле там, куда такие, как ты, еще не добрались.

— Я не поднимал мертвецов.

— Да, я это уже слышал, — кивнул мучитель. — Только я не отец дознаватель, передо мной тебе ни к чему притворяться агнцем.

— Но это правда! — вскинулся человек. — Мертвецы на Дубовом кладбище встают сами. От них нет вреда, они ходят кругами и плачут у своих надгробий, только и всего. Перепутанные крестьяне давно не селятся в тех местах… А я просто хотел понять, отчего это происходит.

Мучитель устало прикрыл единственный глаз.

— Зачем ты врешь? — спросил он, помолчав. — Я знаю это кладбище. Там всегда было тихо.

— Ты давно там не был, наверное, — мягко возразил человек. — Последние десять лет раз в году мертвые встают. И нет ничего страннее и жутче их заунывного плача. Это случается каждую весну, не дольше, чем на месяц, а потом они исчезают вновь. Как раз сейчас идет вторая неделя. Я хорошо изучил историю тех мест.

— И почему же они встают? — голос мучителя был равнодушен и холоден.

— У меня есть только версия, — с сожалением ответил человек. — Точно могу сказать лишь, что все мертвые там страшно тоскуют. Аль-Фулани Безумный пишет, что такое случается, если сыновья бросают могилы отцов. Неподалеку действительно была когда-то деревня. Я нашел развалины. Странно — все источники утверждают, что ее сожгли как раз лет десять назад, но пепелище выглядит свежим, будто вчерашнее… Запах гари до сих пор висит в воздухе. А потом меня схватили монахи.

На этот раз мучитель замолчал надолго. Он сидел неподвижно, разглядывая танцующие на стене блики свечи, а человек на столе чувствовал, как тяжелеют веки и боль утекает прочь, уступая место густой, без снов, тьме…

Когда он заснул, в допросной негромко и размеренно защелкали бусины.

Дверь заскрипела, и ком тряпья на лавке испуганно съежился. Пришелец немного постоял на пороге, потом тяжело вдвинулся внутрь. Явственно раздался короткий негромкий стук.

— Не трясись, книгочей, — сказал мучитель. — Сегодня отец дознаватель не придет. Монахи говорят — съел несвежей чечевицы.

Он неловко пересек камеру и принялся собирать уже разложенные инструменты. С лавки не доносилось ни звука. Только когда опустилась тяжелая крышка сундука и проскрежетал замок, человек подал голос.

— Завтра я признаю все, что он скажет.

Мучитель замер. Потом медленно выпрямился и произнес, не оборачиваясь:

— Что ж. Это должно было случиться.

— Ждать хуже всего, — так же мертво донеслось в ответ.

Трижды скрипнул костыль, и мучитель опустился на лавку рядом с лежащим. Порылся за пазухой. Гулко плеснулась жидкость, потом раздался звук вынутой пробки.

— Держи.

Человек пошевелил ноздрями и неловко уцепил скрюченными пальцами жесткий кожаный бок. Он пил жадно, обливая спутанную бороду, останавливаясь время от времени — подышать. Наконец мучитель отобрал флягу и тоже сделал несколько долгих глотков.

— Я был солдатом, — проговорил он негромко, водворяя пробку на место. — Восемь лет ходил с копьем. Случалось допрашивать пленных… Получалось неплохо, сам Герцог хвалил. А однажды в бою мне размозжили колено и выбили глаз. В строй я больше не годился. Лучше бы я умер тогда. Меня бросили в монастыре, а армия ушла дальше. Монахи пытались заставить меня принять постриг — даже калечный солдат остается полезным человеком, — но сначала я был слишком слаб, а когда оклемался, в монастырь занесло одного святого отца. Это был необычный святой отец: с мечом на поясе, со злыми внимательными глазами. Что-то он разглядел во мне, задал нужным людям нужные вопросы… Так я оказался здесь.

Он перевел взгляд на лицо собеседника. Тот жадно смотрел на него, подавшись вперед.

— А еще раньше? Что у тебя было?

— Что было?… Пожалуй, ничего особенного. Я родился в деревеньке далеко отсюда, пара недель пешего ходу. Когда Железный Герцог решил воевать с баронами, ее сожгли. Походя, для развлечения. Кто успел, разбежались по лесам — подались в разбойники, наверное. Остальных, не таких шустрых, схватили люди Герцога и предложили нехитрый выбор между крепкой веревкой и ржавой кольчугой. А нам очень хотелось жить.

— Тебе некуда возвращаться, — медленно произнес человек. — Вот почему ты сидишь здесь, да?

— Может быть. Я не задумывался об этом, пока не появился ты.

— И… что же теперь?

Мучитель слепо глядел перед собой.

— Наверное, ничего. Похоже, ты так хотел понять, что и меня заставил это сделать. Считай эту беседу моим последним подарком.

Они допили вино в тишине, передавая флягу.

— Спасибо, — сказал человек. — Теперь мне будет легче. Кстати, сегодня ты ни разу не назвал меня некромантом. Почему?

— Потому что я тебе верю, — ответил мучитель угрюмо.

Над площадью висел протяжный гул. Вроде бы негромкий, но удивительно всепроникающий, сотканный приглушенным гомоном тысяч голосов, шарканьем тысяч ног, покашливанием, сипением, звуками плевков и отрыжки, взвизгами придавленных…

Посередине на громадном каменном столе уже громоздились вязанки хвороста и грозил небу высокий железный столб, покрытый следами застарелой копоти. Мучитель пристально следил, как от ворот обители ведут спотыкающуюся фигуру в драной рубахе, бывшей некогда белой. Ветер раздувал лоскуты подола и рукавов, так что казалось — ведомого сейчас развеет, будто груду сухого песка.

Наверное, так было бы лучше.

Монахи подвели обладателя рубахи к столбу, прислонили к нему спиной, отошли, почтительно склонив головы.

И сейчас же зазвучал гнусавый голос, заставивший притихнуть толпу. Отец дознаватель по традиции лично возглашал обличение.

Мучитель медленно подошел к столбу, держа в руке смотанную цепь, и остановился прямо напротив.

— Это должен быть не я, — сказал он одними губами, но человек услышал и поднял голову.

— А я думал, мы больше не увидимся, — сказал он так же тихо. Он был страшно бледен, синюшные губы выделялись резким пятном.

— Не ты один, — кивнул мучитель, накидывая цепь ему на шею и пропуская концы под мышками. — Но я кое-что тебе задолжал, так что пришлось извернуться.

— О чем ты говоришь? — удивился человек.

Мучитель, не отвечая, затянул цепь и соединил ее концы болтом по ту сторону столба. Потом двинулся вокруг, проверяя, нет ли слабины. Что-то не понравилось ему на груди у жертвы, и он шагнул вплотную. В тот же момент комок смолы, перемешанной с сухими травами и мелким белесым порошком, перекочевал из его пальцев в рот казнимому.