Сон № 9 - Митчелл Дэвид Страница 27

– Конечно.

Юдзу Даймон – студент выпускного курса юридического факультета, уроженец Токио и замечательный игрок в пул. Лучшего я не встречал. Он великолепен. На прошлой неделе я посмотрел «Бильярдиста». Даймон разделал бы героя Пола Ньюмена под орех[55]. Из вежливости он позволяет мне выиграть пару партий, но к десяти часам выигрывает семь следующих подчистую, отточенным стилем, с разворотами на 180о и ударами с наскока. Мы сдаем кии и садимся выкурить свои трофеи. Моя пластмассовая зажигалка сдохла – огонек пламени со щелчком вылетает из-под большого пальца Даймона. Красивая вещь.

– Платина, – говорит Даймон.

– Должно быть, стоит целое состояние.

– Мне ее подарили на двадцатилетие. Тебе надо больше тренироваться. – Даймон кивает в сторону стола. – У тебя меткий глаз.

– Ты говоришь, как мой школьный учитель физкультуры.

– Брось. Послушай, Миякэ, я решил, что суббота обязана компенсировать мне этот облом. Давай-ка пойдем в бар и снимем девчонок?

– Э-э, спасибо. В другой раз.

– Твоя подружка об этом не узнает. Токио слишком велик.

– Да нет, дело совсем не в…

– Значит, никакая женщина тебя сейчас не ждет?

– Только в моем воображении, но…

– Погоди, ты что – гей?

– Насколько я знаю, нет, но…

– Значит, ты дал обет воздержания? Ты член какой-нибудь религиозной секты?

Я показываю ему содержимое своего бумажника.

– Ну и что? Расходы я беру на себя.

– Я не могу развлекаться за твой счет. Ты и так уже заплатил за стол.

– Это – не развлечение за мой счет. Я же говорил тебе, что собираюсь стать адвокатом. Адвокаты никогда не тратят собственных денег. У отца есть счет на представительские расходы, четверть миллиона иен, которые нужно истратить, иначе бюджет его департамента пересмотрят и урежут. Так что, отказываясь, ты ставишь нашу семью в трудное положение.

Крупная сумма.

– И так каждый год?

Даймон видит, что я говорю серьезно, и разражается смехом:

– Каждый месяц, дурень!

– Развлекаться за счет твоего отца еще хуже, чем за твой счет.

– Слушай, Миякэ, я всего лишь предлагаю выпить пару кружек пива. Самое большее, пять. Я не пытаюсь купить твою душу. Брось. Когда у тебя день рождения?

– Через месяц, – вру я.

– Тогда считай, что я заранее делаю тебе подарок.

Санта-Клаус – бармен, красноносый Олененок Рудольф появляется из туалета с метлой в руках, а эльфы в колпачках обслуживают столики. Наблюдаю, как под потолком танцуют снежинки, и прикуриваю «Мальборо» от спички, поднесенной Девой Марией. Юдзу Даймон отбивает на столешнице ритмы психоделических рождественских песнопений.

– Этот бар называется «Веселое Рождество».

– Но сегодня девятое сентября.

– А здесь каждый вечер двадцать пятое декабря. Для девчонок здесь как медом намазано.

– Возможно, я наивен, но ведь твою девушку могло просто что-нибудь задержать.

– Ты более чем наивен. В каком веке застряла эта твоя Якусима? Стерва кинула меня. Я знаю. Мы с ней договорились. Если бы она хотела прийти, то пришла бы. А теперь я одинок, как новорожденный младенец, и на нее мне наплевать. Наплевать. Однако же – только не оборачивайся сразу, – по-моему, прибыл наш утешительный приз. Вон там, в уголке, между камином и елкой. Одна – в кофейной коже, другая – в вишневом бархате.

– Они выглядят как модели.

– Модели чего?

– Такие на меня дважды не посмотрят. И даже единожды не глянут.

– Я обещал оплатить тебе выпивку, а не ублажать твое самолюбие.

– Да я серьезно!

– Чушь.

– Ты же видишь, как я одет.

– Мы скажем, что ты роуди[56] какой-нибудь группы.

– Ну, за роуди я тоже не сойду.

– Мы скажем, что ты роуди у «Металлики».

– Но ведь мы же с ними не знакомы.

Даймон закрывает лицо ладонями и хихикает:

– Ах, Миякэ, Миякэ. Для чего, по-твоему, созданы бары? Думаешь, людям нравится платить астрономические цены за дрянные коктейли? Допивай свое пиво. Чтобы внедриться в расположение противника, понадобится виски. Никаких возражений! Взгляни на ту, что в бархате. Представь, как ты зубами распускаешь шнуровку корсажа или что там на ней надето. Ты ее хочешь? Да или нет?

– Кто бы не захотел, но…

– Санта! Санта! Два двойных «Килмагуна». Со льдом.

– Итак, после изнасилования, – говорит Даймон в полный голос, как только мы пересаживаемся за соседний столик, – их мир разбит вдребезги. Разрушен до основания. Она перестает есть. Обрезает телефон. Единственное, что ее хоть как-то занимает, – это видеоигры покойного сына. Когда мой приятель утром уходит на работу, она уже сидит, согнувшись над пистолетом, и расстреливает мужчин на шестнадцатидюймовом «Сони». Когда он возвращается, она и бровью не ведет. Кастрюли так и стоят на столе – ей плевать. Бах-бахбах! Перезарядка. Тем временем полиция прекращает расследование – изнасилование ночью, на пустынной горе? Глухой номер. По большей части мужчины просто не понимают, как подобное может… Знаешь, Миякэ, я совершенно разочаровался в нас, мужчинах. Короче, так проходит девять месяцев. Она сидит дома. Даже за порог не ступает. Он сходит с ума от беспокойства – помнишь, что с ним было после вашей битловской тусовки? Комок нервов. В конце концов он обращается за советом к психиатру. Психиатр каким-то образом приходит к выводу, что ее необходимо вернуть к людям, иначе у нее разовьется самовнушенный аутизм. А они познакомились в университетском оркестре: она была ксилофонисткой, он – тромбонистом. В общем, он покупает два билета на «Картинки с выставки»[57] и долго уговаривает ее пойти, пока она не соглашается. Сигарету?

Я точно помню, что, когда мы сели за этот столик, на нем была пепельница.

– Извините. – Даймон наклоняется к Кофе. – Можно?

– Конечно.

– Огромное спасибо. Вечером перед концертом она принимает успокоительное, они одеваются, идут ужинать при свечах в шикарный ресторан, потом занимают свои места в первом ряду. Звучит тромбон. Ну, знаешь… – Даймон выпевает вступительные такты. – И она холодеет. Глаза как лед. Ногтями впивается ему в бедро. Ее бьет дрожь. Презрев приличия, он выводит ее из зала, пока у нее не началась истерика. В фойе она объясняет, в чем дело. Клянется могилой своих предков, что музыкант, играющий на оркестровых тарелках, – тот самый, кто ее изнасиловал.

Бархотка и Кофе вслушиваются в его рассказ.

– Да-да, я знаю, ты думаешь, почему они не обратились в полицию? В девяти случаях из десяти судья говорит, что женщина сама виновата, не надо было надевать короткую юбку и все такое, а насильник подписывает бланк с извинениями и выходит сухим из воды. В общем, она требует, чтобы он отомстил за ее поруганную честь, иначе она спрыгнет с крыши «Токио Хилтон». Ну, ты его знаешь. Он не дурак. Он тщательно готовится, добывает незарегистрированный пистолет с глушителем, покупает хирургические перчатки. Однажды вечером, пока оркестр исполняет Пятую симфонию Бетховена, он проникает в квартиру музыканта – тот живет один, со своей коллекцией кристаллов. То, что он там находит, подтверждает рассказ его жены. Порнораспечатки из интернета, садомазохистские прибамбасы, наручники, свисающие с потолка, изрядно потасканная надувная Мэрилин Монро. Он прячется под кроватью. Где-то после полуночи ударник возвращается, прослушивает автоответчик, принимает душ и ложится в постель. Мой приятель обожает драматические эффекты. «Даже монстру следует заглядывать под матрас!» Бахбахбах!

– Ничего себе.

– Это еще не все. Ох, зажигалка не работает. Секундочку…

Даймон наклоняется к Кофе, которая уже открывает свою фирменную сумочку.

– Ох, простите за беспокойство… огромное спасибо.

Она сама щелкает зажигалкой. Даймон прикуривает сигарету, а потом еще одну для меня. Я смущенно киваю.

– Месть – лучшее лекарство. Ты, наверное, помнишь заголовки в местных газетках: «Чей удар сразил ударника?» Но успех убийства целиком и полностью зависит от подготовки. У полиции нет никаких улик. Жена моего приятеля в считаные дни идет на поправку. Она снова преподает в школе для слепых. Выбрасывает видеоигры. Весной в Йокогаму приезжает оркестр «Сайто Кинэн»[58], и на этот раз она сама просит купить билеты в первый ряд. Все как в прошлый раз, только сейчас она счастлива. Совесть его не мучает – он всего лишь совершил акт правосудия, который должно было совершить государство, если бы полицейские были посообразительнее. Итак, они наряжаются, ужинают при свечах в шикарном ресторане и занимают свои места в первом ряду. Вступают струнные – и она холодеет. Глаза как лед. Дыхание прерывистое. Он думает, что у нее приступ, и выводит ее в фойе. «В чем дело?» – спрашивает он. «Второй виолончелист! Это он! Тот, кто меня изнасиловал!» – «Что?! А кого же я убил в прошлом году?» Она качает головой, будто он сошел с ума. «О чем ты? Второй виолончелист и есть тот самый насильник, клянусь могилой своих предков! Отомсти за мою поруганную честь, иначе я убью себя электрическим током».