Михаил Веллер - Приключения майора Звягина. Роман воспитания Страница 28

— Помирать — так сытым, — прокричал Звягин, энергично жуя.

Анучин не хотел помирать. Мокрый до ребер, изнуренный холодом и качкой — он хотел жить, как никогда. Смерть в ледяной воде, в штормовую ночь, когда трещит под тобой тонкая перемычка, отделяющая от бездны, когда сокрушен дух непосильной мукой, — страшна такая смерть. Тут даже больница показалась ему желанной: тепло, покой, уход…

— Воду вычерпывай!! Тонем ведь, дубина!

Каких только клятв он не давал себе этой ночью, если вывезет кривая, если спасется! Выжить после операции, бросить пить, найти жену, вернуть ее, заработать кучу денег, обеспечить на всю жизнь семью, забрать мать жить к себе и не давать ей ничего делать, пусть отдохнет… Он вел беспощадный счет своей вине и каялся, признавал, что вот все ему и зачлось, отомстила судьба, — но если пронесет, повезет, то всей жизнью своей искупит былое, перед всеми искупит, отныне все будет иначе, иначе, все будет хорошо…

Вдруг оказалось, что ясно различим корпус яхты: мгла сменилась серым полусветом. Шел седьмой час утра.

— Право держи! — скомандовал Гриша, и яхта, звонко шлепая днищем по волнам, косо приняла к берегу, черневшему на горизонте.

Анучин был трезв и чист насквозь — чистотой выполосканной в щелоке тряпки. Он мягко повалился в плещущую на дне воду, сознание померкло, длинная судорога прошла по телу… Но сразу очнулся от жесткого тычка:

— Воду черпай! Ну!!

С механической тупой старательностью взялся за черпак. Соображение покинуло его, остался лишь слабо трепещущий нагой инстинкт: жить, жить.

Киль зашуршал по песку, яхта качнулась.

— За борт! — загорланил Гриша, суетясь. Парус упал.

Следом за ними Анучин плюхнулся по пояс в воду и стал из последних сил толкать яхту. Он не замечал уже, что ветер ослаб, волна сгладилась, что глубина у маленького дощатого причала вполне достаточна, и нет надобности волочь к нему яхту килем по дну вдоль берега.

Очутившись на суше, он со стоном вздохнул и вопросительно, по-собачьи взглянул на Звягина — что теперь?.. Сбылось: он живой стоял на земле… Земля летела под ногами. Солнце всходило над корявыми кронами сосен, вцепившихся в песчаные дюны узловатыми корнями.

На даче они разделись, растерлись полотенцами, нацепили на себя какое-то сухое чистое тряпье. В маленькой кухоньке сразу потеплело от газовой плиты. Гриша заварил дегтярной крепости чай и разогрел тушенку. Анучин боролся с собой…

— А бутылки нет, согреться?.. — не выдержал он.

— Перебьешься, — бросил Звягин свысока. И, следя искоса, как обиделся Анучин на оскорбительный тон, презрительно спросил:

— А без бутылки не можешь, ты, пьющее двуногое?

— А то вы никогда не пьете, — не нашел лучшего ответа Анучин.

— Нет. А зачем? Мне это невкусно.

— Не надо, — отмахнулся Анучин. — Все выпивают.

— Вранье. Посмотри на нынешних суперменов: не пьют, не курят, занимаются спортом, делают дела и зарабатывают деньги; одеты по последней моде, сидят на диете, водят машины, как гонщики; пить уже не модно. Сила, энергия, предприимчивость — вот что такое мужчина. Деловитость, уверенность, победность. Цезарь не пил; Наполеон не пил; мужчины из мужчин! Эйнштейн или Кассиус Клей в запое — представишь ты себе это? Мужчина — тот, кто все может, кто любого победит, кто хозяин в жизни, а не тот, кто пропустит через себя большее количество алкоголя. Что за ахинея: фильтровать дым своими легкими и спирт — своей печенью. Тогда самым настоящим мужчиной будет гибрид фильтра-отстойника с противогазом. Дай-ка руку, — Звягин заклещил руку Анучина, без усилия прижал книзу и завернул ему за спину, загнул к лопатке, заставил брякнуться на колени. — Ну? Одной рукой, заметь, а ты моложе меня на десяток лет. Не позорно? Да таких мужчин, как ты, я десяток раскидаю, — глумливо засмеялся он.

Анучин подумал о своих ночных клятвах, о своей болезни и слабости и помрачнел.

— Мне все равно недолго осталось… — горько сказал он.

— Что такое? — сощурился Звягин.

— Сегодня утром в больницу ложиться надо было…

Услышав суть дела, Звягин вместо жалости выказал злость:

— Лечат вас, разгильдяев, бесплатно, а вы еще фортеля выкидываете! Пошли на почту — хоть позвоним, предупредим. Какой диспансер?

— Номер шесть, Петроградского района. Я телефон не знаю…

— Через справочное узнаем номер регистратуры.

До почты топали километра два. За заборами жгли палую листву, белесые дымы крутились меж деревьев. Белка с конца сука уставилась любопытно, зацокала. Анучин скисал, «вибрировал».

Наменяли пятаков, полчаса дозванивались.

— Кого? Дранкова? — сквозь треск пробился женский голос. — У него сейчас прием. Что? Подождите, я его позову.

Скормили автомату еще несколько пятачков, дожидаясь…

— Алло!! Кто?! — не расслышал Дранков. — Анучин?! Дорогой, — закричал он из далекого Ленинграда, — можете не являться! Что? Приношу извинения, сестра перепутала снимки! Что? Я говорю, произошла ошибка! Что? Да! У вас все в порядке! Точно, точно! Анализы? Есть некоторые изменения в печени, обычные для хронических алкоголиков. Настоятельно рекомендую бросить пить.

— Так у меня… нету?.. — Анучин страшился выговорить роковое слово.

— Нету у вас рака, — сказал далекий Дранков. — Диета, отказ от алкоголя, а то и вправду можете нажить. Вы здоровы. Всех благ.

Щелк. Пи-пи-пи…

Из будки Анучин вышел с обалделой улыбкой, не чувствуя текущих слез. Стоял и глубоко дышал, глядя в пространство.

— Здоров… — прошептал он, мотая головой. — Ох, мама…

— А здоров, так идем назад… — ласково сказал Звягин, обнимая его за плечи.

Померкшая было жизнь заискрилась ослепительным будущим. Тихая музыка ликовала в Анучине, суля вечность и блаженство. Потрясения последних часов изменили, повернули что-то в самой сердцевине его естества. Словно распахнулась в душе закрытая раньше дверь, и дохнуло оттуда свежим воздухом: счастьем бытия.

Его распирало; говорливость с нервным смешком напали на него; он оступался на неверных ногах и все рассказывал, рассказывал поддерживавшему его Звягину, как тяжко бедовал в этот месяц, сколько перенес, и какая гора свалилась с его плеч!

— Бросай пить, пока дуба не врезал, — серьезно сказал Звягин.

— И брошу, — спокойно и отчетливо понял Анучин. Да; хватит; сколько еще можно искушать судьбу. Жизнь еще впереди. Полжизни. Все можно сделать. Наладить. Вернуть. Начать сначала. Он хочет жить. Очень хочет.

Он вдруг подумал о водке с суеверным страхом. Вдруг показалось, что если выпьет еще хоть рюмку, нарушит свои ночные зароки — и везение порвется, смилостивившаяся удача отвернется от него, конец его настигнет, судьба не простит отступничества. Нервы его были на пределе.

…Звягин добрался домой к вечеру и полез в ванну под хлещущий кипяток.

— Хорошо прокатился на яхте? — спросила жена, расчесывая на ночь волосы.

— Отменно! — прогудел он, распаренный и благодушный, приканчивая банку с маслинами. — Небывалая радость — болтаться до утра в заливе. Единственное развлечение — наблюдать нашего алкаша, как у него душа в пятки уходит. Дивный материал для кандидатской по психологии экстремальных ситуаций. Специально с волны гребень рвали, чтоб его пробрало.

— А вы сами не могли утонуть? — поинтересовалась дочка голосом, отражающим ее убеждение, что утонуть они, конечно, не могли ни при какой погоде.

— Чтоб мой же фельдшер меня утопил? — возмутился Звягин. — Гриша толковый яхтсмен. Да и кто бы нас в штормовое предупреждение выпустил в залив? Волна была от силы полтора метра.

— Тогда что ж тут страшного? — разочаровалась она.

— Это из теплой квартиры не страшно. А когда сидишь на фанерке ниже уровня воды, и фанерка эта проваливается под тобой, и волна хлещет, и темень, и извещают тебя, что — каюк, это, знаешь ли, впечатляет.

— А спасательный круг у вас был?

— Жилеты были, но мы их спрятали, чтоб ему небо с овчинку показалось.

— И как он теперь себя чувствует? — спросила жена.

— Как и требовалось. Сидит как миленький на даче, оздоровляясь физическим трудом на свежем воздухе. А также приступил с сегодняшнего дня к курсу голодания — пусть очистит организм от всякой дряни. После этого легче не пить, физиологическая встряска.

— Думаешь, выдержит?

— Должен. Там масса дел, телевизор… Через два участка старичок непьющий живет, который и позвонит мне в случае чего, и его вечерами проведает — поболтать.

Октябрь стряхивал последние листья с деревьев. Дачный поселок опустел, заморосили тягучие дождики, ночами ветер шумел в голых вершинах. В душе Анучина царили мир и надежда.

Утром он выпивал врастяжку стакан воды, медленно одевался и шел колоть дрова — огромный штабель под навесом. Потом растапливал печку, подметал полы и начинал возиться: столярничал в сарае, чинил забор, менял расколотые листы шифера на крыше. Нашел в мешке остатки цемента, принес с берега песку, подобрал несколько брошенных кирпичей — поправил трубу. Быстро уставал, бросало в пот, но Звягин предупредил, что это от голодания, не надо перенапрягаться, пусть не волнуется. За день аккуратно выпивал предписанные три литра воды, совершая энную гигиеническую процедуру…