Джоджо Мойес - Девушка, которую ты покинул Страница 28

Когда она увидела мои босые ноги, у нее от ужаса расширились глаза. Она затащила меня в дом, закрыв за собой дверь. Закутала меня в свою шаль, убрала упавшие на лицо волосы. Ни слова не говоря, отвела меня на кухню и зажгла плиту. Согрела стакан молока и, пока я держала его в руках (пить я была просто не в состоянии), сняла с крючка жестяную ванну, поставила перед горящей плитой и стала лить туда кастрюлю за кастрюлей воду, которую нагрела на плите. Когда ванна заполнилась до краев, она осторожно сняла с меня шаль. Расшнуровала мою блузку, затем стянула с меня, словно с ребенка, через голову сорочку. Расстегнула сзади юбку, ослабила корсет, сняла с меня нижнее белье, положив его на кухонный стол, так что я осталась совершенно голой. А когда я начала дрожать от холода, взяла меня за руку и помогла залезть в ванну.

Вода обжигала, но я этого почти не чувствовала. Я погрузилась в нее по плечи, стараясь не обращать внимания на острую боль в израненных ступнях. А потом моя сестра, засучив рукава, взяла мягкую мочалку и принялась осторожно намыливать меня с головы до ног. Она мыла меня в полной тишине, нежными, ласковыми движениями, между пальцами, под мышками, и старалась не пропустить ни одного кусочка тела. Оттерла мои в кровь разбитые ступни, осторожно достав мелкие камушки, застрявшие в порезах. Вымыла мне голову, тщательно прополоскав до чистой воды, затем расчесала, прядь за прядью. И той же мочалкой вытерла тихие слезы, катившиеся по моим щекам. За все это время она не проронила ни слова. Наконец, когда вода стала постепенно остывать, а меня снова начало трясти от холода и изнеможения, она достала большое полотенце и завернула меня в него. Затем натянула на меня ночную рубашку и проводила наверх, в постель.

— Боже мой, Софи! — уже проваливаясь в сон, услышала я ее шепот. И снова отчетливо поняла, какую беду накликала на нас всех. — Что же ты наделала?

10

Шли дни. Мы с Элен, как две актрисы, исполняли роль хозяек отеля, занимаясь повседневными делами. Со стороны мы, наверное, выглядели как обычно, но обе чувствовали себя крайне неловко, и неловкость эта усиливалась с каждым днем. Никто из нас не обмолвился ни словом о том, что произошло со мной той ночью. Я плохо спала. Не больше двух часов в день. Плохо ела, так как кусок не лез в горло. Внутри меня засел неизбывный страх, постоянно сосало под ложечкой, и я ничего не могла поделать, хотя знала, что угасаю прямо на глазах.

Я снова и снова невольно возвращалась к событиям той роковой ночи, ругая себя за наивность, тупость и гордыню. Ибо именно гордыня стала виной всего того, что случилось. Если бы я притворилась, что польщена вниманием коменданта, и попробовала снова стать девушкой с портрета, то, возможно, завоевала бы его сердце. Возможно, спасла бы своего мужа. Неужели так трудно было это сделать? Но я почему-то вбила себе в голову, что, став вещью, сосудом для утоления сексуальной жажды, тем самым умалю сам факт измены. Я пыталась сохранить верность нам обоим. Словно для Эдуарда это что-то меняло.

Каждый день я с замиранием сердца смотрела, как офицеры собираются на ужин, и всякий раз без коменданта. Меня страшила наша предстоящая встреча, но еще больше страшило его отсутствие и то, чем оно могло обернуться для меня. Однажды Элен все же осмелилась спросить у офицера с седыми усами о коменданте, но тот лишь неопределенно махнул рукой и ответил: «Слишком занят». Сестра поймала мой взгляд, и я поняла, что она тревожится не меньше моего.

Я внимательно наблюдала за Элен, и меня все больше угнетало осознание собственной вины. Ведь я понимала, что всякий раз, как сестра смотрит на детей, она гадает, какое будущее их ожидает. Как-то я подслушала ее разговор с мэром. Элен просила его взять к себе детей, если с ней что-нибудь случится. И мэр явно удивился. Он недоумевал, откуда у нее подобные мысли. Я видела новые морщинки у нее вокруг глаз, возле рта и знала, что это моих рук дело.

Малыши, казалось, не замечали наших тайных страхов. Жан и Мими, как всегда, беспечно играли, иногда, правда, жалуясь на холод или друг на друга. Из-за постоянно мучившего их голода они сделались очень капризными. Теперь я не брала ни крошки из немецких продуктов, но запретить это детям было невозможно. Орельен снова замкнулся, погрузившись в собственные переживания. Он молча ел, всем своим видом демонстрируя, что не желает с нами разговаривать. Не знаю, приходилось ли ему опять драться в школе, сейчас я была занята другим, и мне было не до того. Хотя Эдит явно что-то знала. Она напоминала мне ивовый прутик, с помощью которого ищут воду под землей. Девочка не отходила от меня ни на шаг. По ночам она спала, крепко держась за подол моей ночной рубашки, а когда я просыпалась, то сразу ловила на себе взгляд ее больших темных глаз. Я смотрела на себя в зеркало и не узнавала, на меня смотрела незнакомая женщина с изможденным, осунувшимся лицом.

К нам каким-то образом просочились новости о том, что немцы взяли два города на северо-востоке страны. Продуктовые нормы урезали еще больше. И каждый день, казалось, длился дольше прошедшего. Я подавала на стол, убирала, стряпала, но от усталости мысли в голове путались. Возможно, комендант здесь больше не появится. Возможно, ему стыдно за ту ночь и он не хочет меня больше видеть. Возможно, его тоже терзает чувство вины. Возможно, он умер. Возможно, дверь откроется — и войдет Эдуард. Возможно, война кончится уже завтра. Но в этом месте мне всегда приходилось останавливаться, чтобы сесть и перевести дух.

— Ступай наверх и постарайся хоть немного поспать, — шептала Элен.

Интересно, ненавидела ли она меня? Окажись я на ее месте, то точно возненавидела бы.

Я уже дважды перечитывала старые письма, полученные за несколько месяцев до того, как наш город стал немецкой территорией. Эдуард рассказывал о новых друзьях, о скудном пайке, о боевом настрое, и для меня читать его письма было все равно что разговаривать с призраком. Муж писал о том, что любит меня, неустанно думает обо мне и очень скоро вернется.

Я делаю это ради Франции, но из эгоистических соображений — отчасти и для себя тоже, чтобы я мог вернуться, проехав по свободной Франции, к своей жене. Ты для меня воплощение всего самого лучшего. Это уютный дом, моя мастерская, чашка кофе в баре «Лион», наши сиесты в постели, дольки апельсина, которые ты кладешь мне в рот… Казалось бы, такие обычные вещи, но теперь они сверкают и переливаются в моем воображении, как драгоценные камни. Ты даже не представляешь, как я мечтаю о том, чтобы принести тебе чашечку кофе! Как хочу снова услышать твой смех и знать, что именно я сделал тебя счастливой! Я перебираю свои воспоминания ради утешения, а еще ради того, чтобы напомнить себе, зачем я здесь. Береги себя для меня. И знай, что я всегда остаюсь твоим верным мужем.

Перечитав короткие строчки, написанные его рукой, я снова задумалась о том, доведется ли мне еще хоть раз услышать эти слова.

Я была в погребе, передвигала бочки из-под пива, когда услышала чьи-то шаги во дворе. В дверях, загородив свет, возникла фигура Элен.

— Пришел мэр. Говорит, что за тобой идут немцы, — сказала она, и у меня оборвалось сердце. Элен подбежала к стене, отделяющей наш подвал от соседского, и принялась лихорадочно вытаскивать кирпичи. — Давай, если поторопишься, то успеешь выбраться через соседнюю дверь. — Она продолжала отчаянно работать, царапая ногтями камни. Пробив наконец брешь размером с небольшой бочонок, она повернулась ко мне. Посмотрела на свои натруженные руки, сняла обручальное кольцо, протянула его мне, затем сорвала с плеч шаль: — Вот, возьми. А теперь беги. Я их задержу. Не теряй времени, они уже переходят через площадь.

— Я не могу, — посмотрев на лежащее на ладони кольцо, ответила я.

— Почему?

— А что, если он так выполняет свои обязательства по сделке?

— Господин комендант? Какая еще сделка?! Каким образом, боже ты мой, он может выполнить свои обязательства? Софи, они уже идут за тобой! Идут, чтобы наказать, отправить в лагерь. Ты нанесла ему смертельное оскорбление! И он собираются отослать тебя с глаз долой!

— Элен, подумай хорошенько. Если бы он хотел меня наказать, то пристрелил бы на месте или провел бы под конвоем по улицам города. Сделал бы со мной то же, что и с Лилиан Бетюн.

— Чтобы, не дай бог, выплыло наружу, за что он тебе мстит? Ты что, совсем рехнулась?

— Нет. — У меня начало потихоньку проясняться в голове. — У него было достаточно времени, чтобы успокоиться. Он посылает меня к Эдуарду. Я знаю.

Элен подтолкнула меня к дыре в стене:

— Софи, ты не понимаешь, что говоришь. Это все твоя бессонница, страхи, навязчивые идеи… Ты скоро опомнишься. Но сейчас ты должна идти. Мэр сказал, чтобы ты шла к мадам Полин и оставалась на ночь в подполе амбара. А я постараюсь с тобой связаться.