Алексей Моторов - Преступление доктора Паровозова Страница 28

Вообще-то я решил идти с Вовкой Антошиным, но тут Балаган нам удачно подвернулся, еще часа не прошло, как он из Москвы приехал, а мы его сразу в оборот.

— Айда, Шурик, в магазин, а то нам вдвоем скучно.

Ну, Шурик и пошел. Он в этом году уже не пионер, а человек вольный, в лагерь приезжает только на выходные, потому что поступает в Первый Мед и уже сдал три экзамена. Биологию на пять, сочинение на четыре и химию тоже на четыре. Я его сразу начал по химии пытать всякими вопросами, но Балаган мне туманно ответил, что он эту химию как вчера сдал, так всю сразу и забыл. А Вовка отвел меня в сторону и говорит:

— Ты совсем какой-то странный, Леха, на черта Балагану химию знать, если у него мать секретарь парткома клиники акушерства и гинекологии.

Я, как ни старался, все равно в связь между парткомом и химией не врубился, но вопросы задавать перестал, хотя в следующем году, в восьмидесятом, мне и самому поступать. А Шурик тем временем гордо сообщает:

— Вот еще физику сдам, и все, больше я не абитуриент никакой, уже, считай, поступил, буду в «Дружбу» со следующего года вожатым ездить.

Мы с Вовкой тогда кивнули:

— Будешь-будешь, давай-ка в магазин сходи с нами для начала, абитуриент.

А все этот Мишка Радиобудка, наш радист.

Мишка Радиобудка был в лагере новым человеком, и человеком, надо сказать, непростым. Он являлся редким типом эрудита-всезнайки, причем на все имел свое, часто парадоксальное, мнение. Разговоры с Мишкой были и тяжелы, и увлекательны одновременно. Можно даже сказать, что меня эти разговоры закалили, и мое дальнейшее вступление во взрослую жизнь было лишено известного всем дискомфорта.

Вот, например, подхожу я к нему с абсолютно невинным вопросом: какие предохранители и на сколько ампер лучше купить для усилителей «Бриг»?

А Мишка не такой человек, чтобы взять и просто сказать, бери, мол, на пол-ампера. Нет, так ответить — себя не уважать. Еще бы, Мишка в нашем лагере — элита. Единственный, кто понимает, какие сложные процессы происходят не в примитивно устроенном человеческом организме, а в такой сложной электронной системе, как репродуктор.

— Скажи-ка мне, Леха! — начинал обычно Мишка. — Скажи, как ты думаешь, что быстрее сгорает при перепадах напряжения, которые случаются в сельской местности? Сложная электроника или дубовый предохранитель?

— Сложная электроника! — чувствуя подвох, отвечаю я.

— А ты не такой кретин, как порой кажешься! — с одобрением кивает Мишка. — Ну и чего ты тогда спрашиваешь?

— Так зачем тогда они нужны, Миш, эти самые предохранители? Может, и без них? Жучок сделаем, и порядок!

— Да ты что, совсем мудак? — возмущается он. — Да как же можно без предохранителя, без предохранителя нельзя, запомни это!

— А на сколько ампер тогда брать, Миш? — совсем уже ничего не понимая, сдаюсь я.

— Да возьми на пол-ампера, в самый раз будет, — говорит Мишка и довольный собой идет по своим делам.

Так вот, как только он узнал о моем завтрашнем дне рождения, так и пошел меня обрабатывать.

— Шестнадцать лет, — говорит, — бывает раз в жизни.

— Допустим, — отвечаю. — Семнадцать лет вроде тоже раз в жизни, и двадцать, и, к примеру, пятьдесят.

— Я вижу, не понимаешь ты ни хрена, — возмутился Мишка. — Шестнадцать лет, Леха, это совершеннолетие, рубеж, когда зеленый пацан в мужика превращается. И вот от того, как он этот день организует и проведет, будет понятно, каким мужиком он станет.

— Так, все ясно теперь, — говорю, — ну и как я, интересно, день этот должен организовать и провести, может, хоровод устроить какой или там, не знаю, викторину?

— Дурак ты, Леха, какой еще хоровод! — Мишка на меня как на слабоумного посмотрел. — Какая, на хрен, викторина, ты просто должен своим старшим товарищам проставиться.

— Чего должен сделать, — не понял я, — проставиться?

— Ну да, проставиться, поляну накрыть, — продолжает Мишка, потом вздохнул и говорит: — Да, тяжелый случай с тобой, тупой ты парень, оказывается, простых вещей не понимаешь.

Тут как раз наша вечная троица рядом проходила: Кравченко, Павлов и Турик. клавишник и вокалисты нового состава. В этом году у нас группа смешанная, пионерско-вожатская. Мишка Радиобудка им с ходу наябедничал:

— Смотрите, кого вы в своем коллективе воспитали, ваш соло-гитарист совсем безнадежный какой-то, не понимает даже, что такое поляну накрыть на свое совершеннолетие.

Ну, эти, понятное дело, надо мной заржали, а Кравченко охотно пояснил, что поляну накрыть означает стол организовать праздничный.

— И как, по-вашему, я этот праздничный стол накрою? — спрашиваю. Тут мне сразу померещился торт со свечками, шампанское и ананас на блюде, я это в кино все видел.

— Да просто купишь водки на всех, — подмигнул Кравченко, — четыре пузыря хватит.

— Правильно, — подтвердил Павлов, — четыре в самый раз.

— Ну и посидим тогда, всем ансамблем, — добавил Турик.

А Мишка тут же сообщил, что, если забудем его позвать, хрена лысого он нам еще будет шнуры паять. На том и порешили.

Самое интересное, деньги-то у меня были, не хватало всего-навсего пяти рублей, но ради такого дела мне эту пятерку сам же Мишка и одолжил. До следующей смены. Я ведь перед поездкой в лагерь заработал целую кучу денег. Точнее, пятьдесят четыре рубля. Я почти месяц работал токарем на заводе ЗИЛ.

Меня научили работать на токарном станке давным-давно, в четвертом классе, когда я записался в Дом юного техника на Мейеровском проезде, который потом стал называться проспектом Буденного. Произошло это из-за моей любви к парусным кораблям.

В Доме юного техника я поступил в судомодельный кружок, который вел очень мрачный мужик по фамилии Трофимов. И едва он услышал, что я мечтаю сделать модель легендарного брига «Меркурий», то всучил мне пустую консервную банку и велел пока размешивать в этой банке вонючий казеиновый клей.

На следующее занятие Трофимов не пришел. И на следующее тоже. Нам всем объявили, что мастер заболел. Но и через неделю, и через две, и даже через три мастер Трофимов не появился. А я приходил туда каждый день в надежде, что он выздоровел и мы начнем делать мой корабль. Однажды, проходя по первому этажу, я спросил у директора, сколько сейчас времени. То есть именно так и спросил:

— Скажите, пожалуйста, сколько сейчас времени?

Директор был очень бодрым стариком с пышными усами, на нем был синий сатиновый халат, его фотография висела на стенде у входа с подписью «Николаенко И. П.». А на самом стенде было написано огромными желтыми буквами: ОНИ ВИДЕЛИ В. И. ЛЕНИНА.

И этот старик Николаенко И.П., который где-то видел Ленина, обнял меня и сказал:

— Запомни, сынок, так спрашивать нельзя: «Скажите, пожалуйста, сколько сейчас времени?» — передразнил он. — Так, сынок, спрашивают одни недобитые вшивые интеллигенты. Ты же не из таких?

— Нет, не из таких, — энергично замотал я головой. Кому ж, думаю, охота быть недобитым, да еще и вшивым.

— Нормальный рабочий парень так никогда не скажет, — продолжал директор. — Нормальный рабочий парень подойдет и спросит: «Который час?» Понял?

— Понял, — говорю, — чего не понять.

— Ну, вот и славно, — отвечает директор, — а час уже пятый, пятнадцать минут пятого, если точнее.

— Спасибо, — поблагодарил я. За спасибо, наверное, я вшивым интеллигентом вряд ли стану, хотя кто тут разберет, может, как раз нормальный рабочий парень должен как-нибудь по-другому сказать.

— Ну а чего ты тут по коридорам целый месяц отираешься, я же тебя каждый день вижу? — спрашивает меня старик Николаенко.

— Да вот, — говорю, — жду не дождусь, когда мастер Трофимов поправится, а то уж больно мне хочется модель одного парусника сделать.

Директор внимательно посмотрел, зачем-то снял очки и стал долго протирать их носовым платком.

— Парусник, — задумчиво произнес он, — парусник это хорошо.

Потом снова нацепил очки и опять взглянул на меня:

— А скажи-ка мне, сынок, не хочешь ли ты овладеть настоящей рабочей специальностью, не кораблики-лодочки клеить, а такой, которая всю жизнь тебя кормить будет? — И весело подмигнул.

Ну, насчет профессии, которая меня кормить будет, я почему-то сразу подумал, что мне поваром предлагают стать, но спрашивать постеснялся.

— Согласен, сынок? — продолжил директор. — По глазам вижу, что согласен, пошли тогда со мной.

И он повел меня в подвал, где, вопреки моим ожиданиям, не оказалось никакой кухни с поварами, а была тяжелая дверь с табличкой «Слесарно-механический кружок».

Директор толкнул плечом дверь, мы вошли в огромную комнату, где вдоль стен стояли большие станки, а за столом одиноко сидел рыжий, кудрявый человек и откусывал от батона, запивая кефиром прямо из бутылки.

— Здорово, Валентин, — поприветствовал того директор.