Жозе Сарамаго - Слепота Страница 28

Двигаясь плечом к плечу, они прокладывали себе порогу среди слепых из других палат, и в вестибюле жена доктора с первого взгляда поняла, что никакие дипломатические переговоры сейчас невозможны и, скорей всего, возможны не будут никогда. Посреди вестибюля, плотным кольцом окружив коробки с продовольствием, выставив на манер штыков или копий палки и выломанные из спинок кроватей железные прутья, одни слепцы держали круговую оборону, противостояли отчаянному натиску других, которые беспорядочными наскоками, не заслуживающими звания атаки, силились прорвать строй, пытались нащупать в ней брешь, оставленную случайно или по беспечности, и получали палками по воздетым и вытянутым рукам, иные же ползли на четвереньках, пока не утыкались в ноги неприятелю, встречавшему их ударами по спине или пинками. Не хочется даже и добавлять, что происходило это все вслепую, ибо как иначе могло бы это происходить. Картину боя дополняли негодующие вопли, яростные крики: Отдайте нашу еду. Требуем права на хлеб. Сволочи. Да что же это за паскудство такое. Да быть этого не может, и нашелся даже человек, столь наивный или по рассеянности забывший, где он, что крикнул: Вызовите полицию, хотя не исключено, что и полиция уже здесь, слепота, как известно, на профессии не смотрит, и двое известных нам блюстителей закона давно убиты и, хоть и с большим трудом, в землю зарыты. Влекомая абсурдной надеждой на то, что власть вмешается и вернет в сумасшедший дом порушенный мир, восстановит справедливость, порядок, спокойствие, одна слепая сумела подобраться к центральному входу и в буквальном смысле на ветер бросить отчаянный призыв: Помогите, у нас отнимают еду. Но солдаты если что и сделали, то лишь вид, будто ничего не слышат, ибо от капитана, побывавшего тут с инспекцией, сержант получил приказ предельно ясный: Ни во что не вмешивайтесь, пусть хоть поубивают друг друга. Слепая между тем исходила криком, похожим на те, которыми оглашались стены психушки в прежние времена, хоть и не была безумной, а всего лишь обезумела от чистого отчаянья. Осознав наконец всю тщету своих призывов, она, рыдая, повернула назад, не сознавая, куда идет, и тотчас подвернулась под удар, и дубинка, угодив ей по голове, свалила замертво. Жена доктора хотела было броситься, поднять ее, но в толчее не смогла сделать и двух шагов. Те слепцы, которые считали, что у них есть право есть, дрогнули и, теперь уже напрочь утратив способность ориентироваться, начали в беспорядке отступать, спотыкаться и натыкаться друг на друга, падать, подниматься, снова падать, а кое-кто, измученный, избитый, скорченный от боли, больше и не пытаясь вставать, сдавался, оставался лежать лицом в пол, в каменные его плиты. Тут жена доктора, к ужасу своему, увидела, как один из грабителей достал из кармана пистолет, резко поднял его дулом кверху. Пуля сковырнула с потолка изрядный кусок штукатурки, обрушившийся на головы и усиливший общее смятение. Стрелявший крикнул: А ну тихо, заткнулись все, если кто пикнет, буду стрелять, на кого бог пошлет, потом не жалуйтесь. Слепцы замерли. Сказано ведь уже было раз и навсегда, продолжал человек с пистолетом, жратвой отныне распоряжаемся мы, все слышали, и чтоб никому больше даже в лоб не влетало ходить за ней, в дверях поставим своих, кто попробует нарушить наш закон, пусть на себя пеняет, еда отныне будет продаваться, хочешь кушать, плати. Чем платить, спросила жена доктора. Я сказал, молчать всем, взревел тот, водя стволом пистолета из стороны в сторону. Но ведь мы же должны понять, как все это будет происходить, как мы будем получать еду, все вместе или каждый сам по себе. До чего ж деловая, заметил кто-то из бандитов, кокни ты ее, чтоб не выступала, одним ртом меньше будет. Давно бы кокнул, кабы глаза при мне были, ответил главарь, и потом, обращаясь ко всем: Разойдись, по палатам, давай-давай, пошевеливайся, двигай копытами, когда занесем жратву внутрь, скажем, что дальше делать. Но как же все-таки будет с платой, во что нам обойдется кофе с молоком и галета, не унималась жена доктора. Нет, ну она прямо нарывается, сказал тот же голос. Ладно, с ней потом разберусь, сказал главарь и уже другим тоном добавил: Значит, так, выделяете двоих с каждой палаты, сдаете им все, что есть ценного, все равно что, лишь бы денег стоило, все принимаем, деньги, кольца-перстни, цепочки-брелочки, серьги-бусы, часы, браслеты, у кого что есть, и они несут это все в третью палату левого крыла, мы там будем, и мой вам дружеский совет, не дай вам бог смухлевать, наперед знаю, что кое-кто постарается прикопать ценности, но я так скажу, этот номер не пройдет, мало соберете — жрать не получите, жуйте тогда свои банкноты, грызите брильянты. Слепец из второй палаты правого крыла осведомился: А скажите, как все же это будет организовано, мы отдадим все сразу или же будем вносить плату за каждый прием пищи. Я, видать, непонятно объяснил, рассмеялся главарь, сначала платите, потом кушаете, а дальше платить будете соответственно тому, на сколько наедите, бухгалтерия, конечно, та еще, мозги вывихнешь, так что лучше собрать да принести все одним разом, а мы посмотрим, сколько еды вы заслужили, только еще раз честно предупреждаю, не вздумайте что-нибудь припрятать, потому что вам это очень дорого станет, а чтоб не говорили, что, мол, нечестно поступаем, учтите, что, как все будет отдано, мы проверим, все ли, ну и, если найдем хоть одну монетку, не обижайтесь, а теперь пошли отсюда, живо. Он вновь поднял пистолет и выстрелил. Отвалился еще один пласт штукатурки. А твой голос, деловая, я запомнил. И я твое лицо не забуду, ответила жена доктора.

Никто, похоже, не обратил внимания на эту нелепость: как можно не забыть лицо, если ты его не видишь. Слепцы уже поспешали по мере сил к дверям, и вскоре первой палате были уже предоставлены объяснения. Судя по тому, что мы слышали, сказал доктор, нам остается только подчиниться, пока, но крайней мере, их много и они вооружены. Мы тоже можем раздобыть себе чего-нибудь, заметил аптекарь. Ну да, ветки деревьев, если дотянемся, какие-нибудь оторванные от кроватей железяки, с которыми едва ли управимся, а у них имеется один, по крайней мере, пистолет. Я этим слепачам свое кровное отдавать не собираюсь, сказал чей-то голос. Я тоже, отозвался еще один. Ну, вот что, возразил доктор, либо все, либо никто. Выбора у нас нет, сказала его жена, и потом, здесь действует тот же самый закон, что навязали нам снаружи, на воле, кто не хочет платить, не платит, это его право, но в этом слу чае он и не ест, ибо нельзя питаться за счет других. Отдавать будем все, отдавать будем всё, сказал доктор А кому нечего, спросил аптекарь. Кому нечего, тот будет есть, что другие дадут, кто-то ведь верно рассудил, что от каждого по способностям, каждому по потребностям. После недолгого молчания раздался голос старика с черной повязкой: Кому же мы поручим это. Доктору, сказала девушка в темных очках. Голосовать не пришлось, вся палата оказалась единодушна. Двоих надо, напомнил новоизбранный, есть желающие. Я могу, если больше никто не претендует, сказал первый слепец. Ну и прекрасно, давайте начнем, нам потребуется мешок, сумка, чемоданчик, что-нибудь в этом роде. Вот, и с этими словами жена доктора стала выкладывать из сумочки свою косметику и прочие дамские мелочи, положенные туда в ту пору, когда она и вообразить не могла, в каких условиях доведется жить. Среди тюбиков, флакончиков, коробочек, попавших сюда из другого мира, обнаружились и довольно длинные, с острыми концами, ножницы. Она и не помнила, как сунула их в сумочку, однако они там были. Жена доктора подняла голову. Слепцы ждали, доктор, отойдя к кровати первого слепца, переговаривался с ним, девушка в темных очках сказала мальчику, что скоро можно будет поесть, и, сунутый с детской и бесполезной стыдливостью под прикроватную тумбочку, словно его все еще нужно было скрывать от посторонних взглядов, лежал на полу выпачканный кровью тампон. Жена доктора разглядывала ножницы, пытаясь понять, почему она это делает, почему смотрит так, как так, ну, так, и не находила этому никакого объяснения, а какое могло бы найтись объяснение в лежавших у нее на ладони обыкновенных длинных ножницах, в их никелированных лезвиях и тонких блестящих остриях. Нашла, спросил муж. Нашла, сказала она и одной рукой протянула сумочку, а другую, с зажатыми в кулаке ножницами, спрятала за спину. Ты что, спросил доктор, и она ответила: Ничего, а могла бы ответить: Ничего, что ты мог бы увидеть, наверно, тебя удивил мой голос, только и всего. Доктор вместе с первым слепцом приблизился, неуверенными руками принял сумочку и сказал: Ну, начинаем собирать, давайте у кого что есть. Жена расстегнула ремешок своих часов и браслет на запястье у доктора, вынула из ушей серьги, сдернула с шеи золотую цепочку, потянула с пальцев колечко с темно-красным рубином, потом обручальные кольца, свое и мужа, и снялись они неожиданно легко: Пальцы у нас похудели, подумала она, аккуратно уложила все в сумку, добавила взятые из дому деньги, несколько купюр разного достоинства и пригоршню монет. Все, сказала она. Ты уверена, спросил доктор, ничего больше нет, посмотри хорошенько. Ценного больше ничего. Девушка в темных очках прибавила свои сокровища, примерно все то же самое, плюс два браслета, минус обручальное кольцо. Жена доктора подождала, когда повернутся спиной муж и первый слепец, когда девушка в темных очках склонится над косеньким мальчуганом со словами: Представь, что я твоя мама, плачу за тебя и за себя, и отступила к стене. Вдоль нее, как и вдоль других стен, были там и сям вбиты длинные гвозди, предназначавшиеся для того, наверно, чтобы умалишенные вешали на них свои, бог знает какие, сокровища и мании. Она выбрала самый верхний и, с трудом дотянувшись, повесила на него ножницы. Потом села на кровать. Ее муж и первый слепец медленно подвигались к дверям по проходу между койками, останавливаясь у каждой, чтобы забрать то, что протягивали им слева и справа, одни повторяли, что это бессовестный грабеж, и были совершенно правы, другие избавлялись от своего достояния почти безразлично, словно считали, что, если поразмыслить, нет в мире ничего такого, что в абсолютном смысле принадлежало бы им безраздельно, и это тоже, в сущности, была истина неоспоримая. Все собрав, доктор уже от самых дверей спросил: Все отдали, и несколько голосов с явной покорностью судьбе откликнулись: Да, а кто-то промолчал, и мы в свое время узнаем, не для того ли, чтобы не солгать. Жена доктора подняла глаза, увидела ножницы. Удивилась, что, повешенные за одно из колец на гвоздь, они оказались так высоко, словно и не она сама поместила их туда, и потом похвалила себя, что додумалась прихватить их из дому, теперь сможет подровнять бороду мужу, придать ему более приличный вид, раз уж попали в такие условия, где мужчина не может нормально побриться. Когда она перевела взгляд на дверь, двое уже исчезли в коридорной полутьме, направляясь в третью палату левого флигеля, куда было им велено явиться за покупкой еды. Еды на сегодня, на завтра и, может быть, на всю неделю. Ну а потом что, и вопрос этот остался без ответа, ведь мы же отдали все, что было.