Павел Пепперштейн - Весна (сборник) Страница 28

— Известное дело, Сергей Сергеевич, — кивнул Ковалев.

Следователь поднялся из-за стола, прошелся по кабинету.

Ковалев продолжал говорить:

— Особенно подозрительно это сходство с происходящим в сказке. Убийца подбрасывает намеченным жертвам некий шар. Старый трюк, отвлекает внимание. Жертва рефлекторно концентрируется на шаре, и в этот момент преступник произносит фразу, с помощью которой вводит жертву в гипнотическое состояние. Магическое воздействие этой фразы основывается на сказке, которую все мы знаем с младенчества. «Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел…», — эти слова мы слышали еще до того, как осознали себя людьми. Он встречает четырех человек, каждый из которых имеет какую-либо аналогию с одним из четырех встреченных животных в сказке. Первый из них даже имеет прозвище Заек (это самое прямое из всех, имеющихся у нас соответствий). Забавное дело!

— Оно бы и мне показалось забавным, если бы не погубило уже три жизни — заметил Курский.

— Кажется, дело очень серьезное… Оставляю его пока что тебе, но будь крайне осторожен. Сам ничего не предпринимай. Чуть что, сразу советуйся со мной или с Евсеенко. Понял?

— Приказ понял, товарищ майор! — Ковалев отдал честь и вышел из кабинета.

Следователь Курский долго еще стоял у окна и, прищурившись, смотрел на сверкающую капель. Он был еще молод, но уже считался звездой московского угрозыска.

Стояли на дворе ранние шестидесятые годы XX века. Оттепель. Весна.

…ОН БЫЛ ЕЩЕ МОЛОД, НО УЖЕ СЧИТАЛСЯ ЗВЕЗДОЙ МОСКОВСКОГО УГРОЗЫСКА…

Весло

Иссякла зима 1973-го да, и семья Весловых выехала за город, чтобы проведать дачу, которая стояла заколоченная и пустая всю зиму. В холодных, робко поскрипывающих комнатах дачи сохранились запахи, игрушки и мертвые бабочки прошлого лета. На стене, на фоне желтых обоев, топорщился забытый плакат группы Абба. Еще голые кусты заглядывали в окна. Слышался громкий стук — это отец открывал ставни. Коля Веслов пошел по направлению к сараю. Он думал о том, как быстро ушла зима, о том, что уже скоро он закончит восьмой класс. Это был широкоплечий подросток спортивного типа. На грубоватом лице пробивались черные усики, толстые губы иногда складывались в неопределенную усмешку. Руки были глубоко засунуты в карманы синей поролоновой куртки.

В сарае пахло древесной стружкой, подмоченной последними дождями, краской и пылью. На полках, сработанных отцом из простых толстых досок, сбились в кучу какие-то разбухшие, никому не нужные книги. «Цветоводство», «Твой огород», несколько журналов «Знание-сила». Коля подобрал упавшую ветхую книжку, полистал пыльные страницы. «История дождевой капли». В книгу была вложена зеленая школьная тетрадь — на обложке виднелась выведенная детской рукой надпись «Стихи». Колян криво усмехнулся, нахмурил сросшиеся у переносицы брови. Он вспомнил, как в возрасте девяти лет записывал в эту тетрадку свои стихи. Как это было давно! Он открыл тетрадь, в некоторых местах синие чернила слегка расплылись от влажности.

Конь, конь ретивой,Не звени тетивой,Не стучи своим копытомПо булыжной мостовой.

Дядька шел в цилиндре мятом,Провалился вдруг в канал,Подавился там какашкой,Так навеки и пропал.

Конь, конь ретивой,Не звени тетивой,Не стучи своим копытомПо булыжной мостовой.

Октябренок шел веселый,Он во рту держал говно.Ну, а ты чего не весел?Ну, а мне уж все равно.

Конь, конь ретивой,Не звени тетивой,Не стучи своим копытомПо булыжной мостовой.

Эй, ребята-октябрята,Всем нассать себе в компот!Ну, а выпить кто не хочет,Пусть мочу простую пьет.

Конь, конь ретивой,Не звени тетивой,Не стучи своим копытомПо булыжной мостовой.

Коля угрюмо ухмыльнулся. Поставил книгу на место, задвинул банкой краски, а тетрадку зачем-то сунул себе в карман. Затем прошел в глубину сарая, где виднелись в полутьме выглядывающие из-под наброшенного целлофана блестящие рули прислоненных велосипедов. Отодвинув велосипеды, он наклонился, открыл узкий фанерный ящик, вынул оттуда несколько слежавшихся сухих тряпок, какое-то черное пальто с барашковым воротником, вызывающее туманные воспоминания о давно умершем дедушке. В глубине ящика виднелся узкий длинный сверток, плотно закутанный в брезент. Колян осторожно развернул его, потом вжикнула молния синего тряпичного чехла. В руках у подростка очутился поблескивающий, приятно пахнущий маслом автомат. Быстро, уверенными движениями (Коля был отличником военно-трудовой подготовки) он разобрал и вновь собрал его. Проверил затвор. Все в порядке. Отдельно, в промасленной похрустывающей бумажке лежали патроны. Коля проверил и их, затем снова закрыл чехол, тщательно обернул все брезентом, перевязал тяжелый компактный сверток бечевкой. За тем снял висящую на гвоздике новую яркую сине-красную сумку с надписью «Спорт», положил туда сверток, закрыл молнию. «Порядок», — пробормотал он.

— Коля, Коля, иди скорей! — донесся голос матери.

— Не колышет, — удовлетворенно ухмыльнулся Колян, встал, отряхнул брюки, перекинул сумку через плечо и вышел из сарая, аккуратно заперев за собой тяжелый висячий замок.

— Ну, так что же нам делать с Весловым? — обернулась Нина Васильевна к руководителю комсомольской организации Голеняеву. — Ни одной четверки в полугодии, а по основным предметам даже на тройку натянуть не удается. Что ты посоветуешь, Юра?

— Это вот у Бориса Ульяновича надо спросить, он с ним умеет обходиться.

Военрук Богданов удовлетворенно хмыкнул:

— Да, у меня он как шелковый. Только на «отлично». Я думаю, что нам удастся найти с Колей общий язык. Что ты скажешь, Веслов? Ты же нормальный парень. Неужели не можешь подтянуться по учебе? Ты же не дурак.

Коля Веслов, наклонив голову, стоял перед длинным столом, накрытым красной бархатной скатертью. Слева ярко блестел в солнечном свете золотой пионерский горн.

— Дело не только в учебе, — поднял голову директор школы Зарядин. — Столь отвратительных хулиганств, которыми прославился в нашей школе Веслов, я за всю свою работу в школе не припомню. Были у нас всякие молодчики, но мы, Николай, знаешь, куда их отправляли? Знаешь, где место таким шалопаям? Так вот, слушай меня внимательно, — лицо директора налилось кровью, он громко стучал пальцем по краю стола. — Если еще раз, только один-единственный раз повторится что-нибудь вроде вчерашнего, ты вылетишь из школы в один момент! Да еще я напишу в отделение милиции, чтобы участковый взял над тобой опеку. Ты отдаешь себе отчет, по какому пути ты идешь?! Куда приведет тебя этот путь? За решетку! Или к стенке! У нас тут был один такой, Есаулов, которого расстреляли. Туда ему и дорога. Но оставаться таким элементам в школе я не позволю. Слышишь, не позволю! Это мое последнее слово.

— Да что… нормально… — пробормотал Коля, угрюмо потупясь.

— Ты же комсомолец! — воскликнула председатель комсомольской организации Таня Плетнева. — Михаил Семенович, ребята предлагают поставить на обсуждение вопрос об исключении его из комсомольской организации. Таким у нас не место…

— Подождем еще, — прищурился Голеняев. — Надеюсь, что Коля что-то поймет, сделает выводы из нашего разговора. Как вы считаете, Нина Васильевна?

— Да, я должна признаться, что верю в Колю. Мне кажется, что он еще может очень измениться и удивить нас. Что же ты молчишь, Коля?! Скажи нам что-нибудь! Ты хорошо понял, о чем у нас была речь? Ты понял, что мы говорили, как нельзя более серьезно? Так что, договорились?

— Чего там…. В норме… — тихо пробормотал Колян.

— Он даже ответить по-человечески не умеет, — брезгливо поморщилась завуч Алла Павловна. — Говорить разучился. Ты что, скоро мычать будешь, что ли?

— Послушай, Николай, — вступил в разговор учитель русского языка Лавров. — Мы хотим от тебя, чтобы ты ясно, нормальным языком объяснил нам, что ты теперь намерен делать — продолжать в том же духе или серьезно задуматься над собой, попытаться в чем-то измениться, изменить стиль своего поведения, жизни… Итак, мы тебя слушаем.

— Ну… врубился… щас… че там… порядок… — Николай отводил глаза от устремленных на него взглядов. Однако постепенно на его лице проступила неопределенная, кривая, слегка застенчивая улыбка.

— В норме все… шас, я покажу… у меня в сумке. — Коля скинул с плеча спортивную сумку, недолго порылся в ней, приговаривая: — Ща, я выну…

Когда он обернулся, в руках у него блестел автомат.