Леонид Рудницкий - Бомж городской обыкновенный Страница 28

Тетки захихикали:

– Тогда мы сейчас. Без нас не начинайте.

«Без вас трахать не начнут, – подумал Витек. – Вы узнаете об этом первыми». Потом он вспомнил слова Жака про любую извилину. «Как это, в любую? – возмутился он. – Твои мозги, что ли? Вот к себе в башку понапускай блядей и отводи им место под сортир где угодно».

Тетки разошлись по Витьковым извилинам и справили нужду. Витек заметил, что совершенно без разницы, какая баба это делает, красивая или страшная – одинаково противно.

После недолгой пьянки компания перешла к траханью. Жак взял красивую бомжиху, а Купим Волосы – страшную. Бабы долго квохтали, изображая страсть, хотя Витек был уверен, что ни хрена они не чувствуют – пьяные очень.

Потом опять пили. А после перекура началось самое интересное.

– Меняемся! – заявил совсем окосевший Купим Волосы.

– Чем? – удивился Жак.

– Не чем, а кем!

– Ну, кем?

– Ля бабами! – сказал, передразнивая его, Купим Волосы.

– Ля ни хрена! – отрезал Жак.

– Не зли меня, – угрожающе сказал Купим Волосы.

– Отвали! – ответил Жак.

Купим Волосы схватил за руку красивую бомжиху и потащил к себе. Та захихикала:

– Ой, не так резво, мальчик! Похоже, ей было все равно, с кем.

Жак лягнул приятеля ногой. Тот засветил ему в ухо. Жак кинулся на него с кулаками и тут же отлетел назад. Купим Волосы влепил ему в пятак. Он был заметно сильнее худосочного «француза». Больше тот не противился.

Купим Волосы стал трахать добычу, а Жаку пришлось заняться другой бабой. Витек со страхом ожидал, не затеют ли они потом групповуху. На это ему смотреть совсем уже не хотелось.

Потом вся компания сбегала еще раз по нужде в Вить-ковы извилины, и он застонал от ярости. «Блядь! Ну почему люди производят так много дерьма? – подумал он. – Никакой телевизор не сможет так засрать мозги, как эти отбросы». Но здесь он ошибался и сам понимал это. Его «квартиранты» засерали только отдельные извилины, а телевизор тотально засерал все и сразу, и чистого клочка в мозгах после него не оставалось.

Под утро марухи ушли все так же через левое ухо. «Квартиранты» уснули.

«Завтра же с ними разберусь, – решил Витек, – покажу, кто здесь хозяин».

28

Ишаку снилась родина. Он появился на свет в Таджикистане на пограничной заставе от ишачихи и пограничника. Все пограничники страдали от отсутствия женщин, а сержант Смирнов – нет. Он почти что с самого начала службы приглядел себе молодую ослицу в конюшне и вызвался за ней ухаживать. Сказал, что в школе был юннатом и вообще очень любит животных. Ему позволили взять шефство над ослицей, но в свободное от службы время.

По вечерам он расчесывал ослице гриву, заплетал в косички и вплетал туда разноцветные ленточки. Получалось красиво. Он выстриг Зурне, так звали ишачиху, челку и любил одевать на нее то пошитую своими руками бейсболку без верха, то сделанные им же, огромные солнцезащитные очки без стекол. Зурна спокойно сносила все чудачества сержанта, и настал день, когда ее сердце дрогнуло. Смирнов тогда пришел в казарму позже обычного и сразу же уснул, хотя обычно любил потрепаться с сослуживцами.

С тех пор он дневал и ночевал на конюшне. Что там происходило, могли рассказать только лошади, но они молчали, потому как говорить не умели.

Через положенное время Зурна привела хорошенького ослика. Кто был его отцом – сержант Смирнов или ишак из соседнего кишлака, к которому ее водили по весне, – так и осталось неизвестным. Но ишаченок твердо знал, что его отец – Смирнов. Не зря же он унаследовал от него человеческую смекалку. Смирнов любил обоих, но Зурну, конечно, больше. Когда он демобилизовался, бедные ишаки места себе не находили и бродили понурыми почти год. А когда молодой ишачок, которого назвали Пяндж, по имени текущей у заставы пограничной реки, подрос, его сменяли в кишлаке на лошадь. Два ишака оказались на заставе ни к чему, а вот лошади были нужны позарез – одну из них как раз убило осколком от минометной мины, выпущенной с той стороны.

В кишлаке ишак Пяндж узнал совсем другую жизнь, отличную от той, что была на заставе. Он работал в поле, возил на базар арбу с битыми курами и встречал курьеров с героином с той стороны реки. Жители кишлака не гнушались зарабатывать на трафике афганских наркотиков в Россию и Европу.

Несколько раз пули пограничников ранили ишака Пянджа, но его погонщик и он ухитрялись выходить сухими из воды. Они прятались в густых зарослях камыша и покидали их, когда все стихало.

От того времени на крупе и на груди у Пянджа остались два шрама, которые вскоре заросли шерстью и стали почти незаметными. Никто не смог бы с уверенностью сказать, от кетменя они получились или от пули. Да никого это и не интересовало. Ишак себе и ишак.

В то время Пянджу особенно нравилась песня про маленькую лошадку, везущую героин. Он сразу решил, что это про него. Но вопреки песне Пяндж не умер очень рано. Повезло, наверное, а может, то была какая-то другая лошадка, которая кололась, а Пяндж наркотиками не баловался.

С раннего возраста Пяндж умел читать. Этому его обучил отец, сержант Смирнов. Он пробовал обучить и мать, но той грамота не далась, а Пяндж освоил ее играючи. Он смог бы и писать, если бы у него было чем держать карандаш, но в копыте ничего такого не предусмотрено. А вот говорить у него не вышло, хотя он и потратил на это много времени. Природа дала ему не те голосовые связки и, кроме крика «иа», ничего не получалось, сколько он ни мучил себя за околицей кишлака.

Дехкане стали обращать внимание на одинокое животное, орущее в полях дурным голосом, и он прекратил свои упражнения, чтобы не будоражить односельчан. Пяндж был умным и справедливо рассудил, что ум не надо лишний раз выставлять на показ.

Пяндж любил фантазировать, что было бы, если бы у него оказалось немного больше человеческих способностей. Например, он умел бы говорить. Тогда, наверное, его взяли бы в школу и он смог бы ее окончить. А после поступил бы в институт. По профилю, так сказать, в ветеринарный, в Душанбе. И лечил бы собратьев. Кому, как не ему, лучше понимать их проблемы со здоровьем?

А мог бы выучиться и на агронома. Их кишлачный агроном на ишаке ездил по полям, а так один ишак смог бы делать все сам. Экономия очевидна. Про другие институты Пяндж и не мечтал. МГУ, МГИМО или «Плешка» были не для него. Не по уму, конечно, а по имиджу. Эти снобистские вузы просто не допустили бы четырехногого студента в свои аудитории. Хотя это и могло бы послужить им неплохой рекламой. Впрочем, несколько двусмысленной. Но – не судьба. Он понимал, что придется прожить жизнь простого ишака со всеми ее лишениями и тяготами.

Иногда Пяндж думал, что могло случиться и иначе и его мать Зурна могла родить мальчика, пусть даже и с длинными ушами, как у Пиноккио. Тогда сержант признал бы его своим сыном и увез с собой. И у него была бы жизнь нормального городского ребенка: школа, спортивная секция, институт. Потом Пяндж забрал бы к себе мать и стал о ней заботиться.

Интересно, где сейчас его отец? У него, наверное, другая семья и он совсем забыл про сына-ишака. Повидаться бы с ним. Не для упреков, а просто так – родной человек как-никак. Они вдвоем могли бы катать детей в парках и неплохо зарабатывать на этом. А по вечерам отец читал бы ему сказки, которых не читал в детстве. Эх, судьба-злодейка!

В кишлаке хозяином Пянджа был пожилой таджик Насруло. Когда началось великое переселение таджикских дворников в Москву, Насруло уже давно не занимался наркотрафиком. Денег стало не хватать даже на самое необходимое, не на что было купить простого гашиша. Глядя, как все, кто мог держать в руках кетмень, то есть лопату и скребок, потянулись в столицу далекой России, Насруло потрепал Пянджа по холке и решил:

– Едем!

– Куда ты, старый? – всполошилась жена. – Не по годам тебе дворником быть!

– А я не дворником! – загадочно сказал Насруло.

– А кем же?

– Вот на нем, – он кивнул на Пянджа, – детей катать буду.

– Кому вы там нужны? – возразила жена. – Там ишаков и без вас хватает.

– Молчи, женщина! – прикрикнул Насруло. – Я так решил и так будет!

Пяндж возликовал. Может, получится повидаться в России с отцом? Но сильно он на это не рассчитывал, потому что адреса отца не знал, а говорить не умел.

Всякими правдами и неправдами Насруло с ишаком добрались-таки до Москвы.

Где товарными вагонами, где попутками, где пешком. Заняло это больше месяца. Случайные попутчики, узнав, куда направляется Насруло с ишаком, смеялись и говорили, что ишака легче было бы купить на месте. Но у Насруло денег на нового осла не было.

– Тогда продал бы ишака дома и купил под Москвой, – советовали они.

– Тех денег не хватит и на одно копыто, – отвечал он. Пяндж был этому только рад. Уж если судьба сделала его скотом бессловесным, так хоть в Москве побывать, людей посмотреть. «Кто в Москве не бывал – красоты не видал», – любил говаривать его отец, и Пяндж эту поговорку запомнил.