Нина Воронель - Глазами Лолиты Страница 28

«Если уж тебе позволили слушать, так слушай и не мешай!».

Я оттолкнула ее руку и выкрикнула, задыхаясь: «Вы обнаружили, что эти иконы поддельные, да?».

Он погладил меня по коленке, уже открыто: «Молодец, Светка! Так оно и было!».

Инес уставилась на его руку на мой коленке, но промолчала. Он понял, и руку снял:

«Известный нью-йоркский галерейщик пригласил меня, чтобы я подтвердил, что эти иконы и впрямь написаны в тринадцатом веке. И я чуть было не попался. Подделка ведь очень умелая. Все подобрано с большим пониманием — и узоры, и краски, и грунт. Только одна мелочь ускользнула от всех других оценщиков, через руки которых эта коллекция прошла за двести лет».

Я опять засопела, и Инес спросила поспешно, боясь отстать от меня:

«Что же это?».

Юджин только того и ждал:

«Доски, на которых эти иконы нарисованы, принадлежат совсем другому времени! Я обнаружил, что эти отличные дубовые доски, им сносу нет, — всего навсего дверцы, снятые с разобранных буфетов середины восемнадцатого века. Ума не приложу, почему до меня никто не удосужился исследовать эти доски. А впрочем, может они исследовали, но не заметили — подделка была сделана исключительно умело, все было очень ловко загрунтовано и залакировано. Посмотрите!».

Он встал, снял одну икону и перевернул, так что нам представилась темная деревяшка, на которой она была нарисована. Ничего особенного я в ней не увидела, и Инес, по-моему, тоже, но она сделала умное лицо и воскликнула: «Ага!». Юджин, кажется, поверил, что она все поняла, и начал ногтем ковырять доску, объясняя, как трудно было представить, что эта доска из более позднего времени. И какой он молодец, что догадался и доказал. И какой он дурак, что объявил о своем открытии вслух, потому что с тех пор на него посыпались несчастья.

Он повесил икону на место и опять сел рядом со мной так близко, что от его дыхания волосы зашевелились бы на моей голове, если бы зловредная Инес их предварительно не обкарнала.

«Галерейщик, правда, был мне благодарен, потому что я спас его репутацию, но огорчен, что сдуру отхватил эту коллекцию на распродаже после смерти хозяина, не удостоверившись в ее подлинности до покупки. Продать ее за хорошую цену он уже не мог, а хранить ее было себе дороже. И он с горя подарил ее мне — все равно, сказал он, никому она теперь не нужна. Я ее взял с благодарностью и поселил в своей крошечной нью-йоркской квартирке, так что там стало ни проехать, ни пройти».

«Какие же тут несчастья? — поинтересовалась Инес. — Сплошная прибыль!».

«Хороша прибыль! Теперь никакой мудрый галерейщик не пригласит меня для оценки — к чему ему мои разоблачения? А главное, на меня из-за этой истории наехала мафия подделывателей картин, они следят за каждым моим шагом и делают угрожающие жесты. Боюсь, моей карьере в Америке пришел конец».

Глаза Инес заволоклись туманом сочувствия:

«Что же теперь с вами будет?».

«Я надеюсь, судьба заботится обо мне. Встреча с вами, милые девочки, подарила мне идею — а что если мне переехать в Израиль? Как вы думаете, я найду там работу?».

«Простите, а вы…?», — тут Инес замялась.

Я не успела сообразить, что она хотела спросить, но Юджин сообразил сразу:

«Ну, конечно, я еврей! У вас что, были сомнения?».

«Тогда все в порядке! Я не знаю, как насчет работы, но картинных галерей у нас больше, чем кафе, а кафе у нас без счета», — ясно было, что идея Юджина переехать в Израиль привела Инес в восторг. Уж не собирается ли она закрутить с ним роман? Если да, то как же я?

А Юджин уже размечтался:

«Теперь главное — продать коллекцию! Я случайно узнал про эту Чотокву, сюда съезжаются богатые чудаки, которые ищут, что бы такое оригинальное купить. Мои иконы им в самый раз! Я уже получил пару предложений, к сожалению, весьма скромных. Вот и жду, не появится ли какой-нибудь чудак пощедрее».

«И долго вы будете ждать?»

«Пока хватит денег платить за зал».

Он плеснул еще вина в стакан Инес:

«Выпьем за мою удачу!».

Инес чуть пригубила, поднялась и вдруг побледнела и схватилась за спинку дивана, чтобы не упасть:

«Господи, голова закружилась! Боюсь, нам пора, я что-то очень устала».

Юджин засуетился, подхватил ее под руку:

«Я вас провожу!».

И мы двинулись обратно — дружно, как семейная группа: правой рукой Юджин поддерживал локоть Инес, левой сжимал мою ладошку, чуть щекоча ее пальцами.

Мы попрощались с ним у парадной двери, удивляясь, что ни в одном окне нашего апартамента не горит свет. Когда мы открыли дверь, нас встретили темнота и тишина. Инес испугалась — неужто Габи еще не вернулась?

«Может, она спит», — прошептала она и на цыпочках вошла в спальню. И напрасно на цыпочках — кровать Габи было пуста и не смята.

«Где же она так поздно?»

Я хотела сказать, что небось проверяет, считать ли «это» поводом для знакомства, но вовремя сдержалась. Не потому, что боялась получить затрещину, а потому, что пожалела Инес — у нее сегодня и без того был трудный день, а она пока еще была мне нужна. Мы мирно разошлись, пожелав друг другу «спокойной ночи». Я даже зубы почистить не успела, как свалилась на постель и немедленно провалилась в сон.

Проснулась я среди ночи — на улице было еще совсем темно, если не считать света двух фонарей, торчавших за окном прямо перед моими глазами. Раньше фонари эти меня не будили: не помню, чтобы я когда-нибудь просыпалась среди ночи, разве что лет пять назад, когда у меня было воспаление среднего уха. Но сегодня их свет просто резал мне глаза сквозь веки. Я крепко зажмурилась, чтобы от них отделаться, и натянула одеяло до самых ушей, но это не помогло — сон как рукой сняло. Что-то нудное молоточком стучало мне в голову, будто кто-то тихо кричал на разные голоса «Бу-бу-бу! Бу-бу-бу!».

Я стащила с головы одеяло и прислушалась — все ясно, где-то у соседей включен телевизор. Вот вам свободная страна: каждый включает телевизор когда ему вздумается! Впрочем, нет, это был не телевизор, — музыки никакой не было слышно, и голоса были живые, а не механические. Кроме того, кричали хоть и тихо, но близко, будто в соседней комнате. И тут меня осенило — это Габи вернулась и ссорится с Инес. Или Инес ссорится с Габи, или обе они ссорятся друг с другом, а может, они вовсе не ссорятся, а рассказывают друг другу свои романтические тайны, а я валяюсь тут без сна по их милости и ничего не слышу.

Я быстро выкатилась из постели и приоткрыла дверь — голоса зазвучали яснее, но все же не достаточно громко, чтобы я могла разобрать слова. Я осторожно выбралась в коридор и пристроилась под дверью их спальни. Теперь, прижав ухо к щели между створками двери, я могла слышать почти все.

«Чушь все это — прошипела Габи, — никто не заметил, что иконы нарисованы на дверцах восемнадцатого века, а он, видите ли, заметил!»

«Пусть даже чушь — прошипела в ответ Инес, — тебе-то какая разница? Что мне его иконы? Мне лишь бы человек был хороший! А так, я — девушка незамужняя, с кем хочу, с тем гуляю, не то, что ты!».

«Когда я гуляла с Эрни, я тоже была вроде как незамужняя».

«То было тогда, а что сейчас?».

«А сейчас я с ним не гуляла. Мы обсуждали подробности убийства Зары».

Опять убийство Зары! Сердце у меня заколотилось так громко, что я испугалась, как бы они не услышали. Но им было не до меня, Инес тоже разволновалась и вцепилась в Габи:

«Какая Зара! Какое убийство? И почему надо было обсуждать это с каким-то Эрни, а не со мной?».

«Потому что именно Эрни повез меня в ночной клуб слушать пение Зары!».

«Ладно, повез слушать пение, но при чем тут убийство?».

«А при том, что эта Зара оказалась невестой из той нашей свадьбы в турецкой башне!».

«Но наша невеста оказалась мужчиной! А твоя Зара?».

«Она была и то, и другое! Пела она бесподобно — и мужским голосом, и женским, зал просто с ума сходил. И, вдруг, представляешь — она меня узнала! Я сидела перед самой сценой, и вдруг она впилась в меня глазищами и страшно испугалась! Прямо посреди номера она пошла на меня с таким выражением, будто собиралась меня растоптать. Я совсем потеряла голову, вскочила и убежала, и Эрни побежал за мной! А через месяц ее убили! И с тех пор я все время думаю, почему она так испугалась, когда я ее узнала?»

«Господи, кто же кого узнал, — ты ее или она тебя?».

«В том-то и дело, что мы обе узнали друг друга! И Эрни это видел! Он единственный знает, что это правда! Но после той ночи он исчез, и мне больше не с кем было об этом поговорить!».

«А с Дунским? Ему это в самый раз — он же романы сочиняет».

«Дунский мне не верит. Ему кажется, будто все это — мои выдумки! Тем более, что Дунский…».

Тут она понизила голос и что-то зашептала быстро и непонятно, а Инес зашептала еще быстрей и непонятней, и они захихикали, как школьницы на уроке природы. Я навострила уши изо всех сил, но не смогла разобрать ни слова. А они все шелестели и хихикали, шелестели и хихикали, пока от их шелеста в голове у меня не закачалось и я куда-то провалилась. И летела, летела все вниз и вниз, и, наверно, разбилась бы, если бы не услышала крик Габи: