О`Санчес - Суть острова Страница 28

— Так, говоришь, так и не развязался? Троица-то миновала неделю как?

— И не развяжусь. Понравилось мне. Я сразу же до следующей зарок дал.

— Молодец, не то что мой Титус. Смотрите, бабы, дал человек слово в святом месте — и вон как держит!

— Да, орел. Хоть замуж выходи! Ты ведь жених, а? Холостой? Постирать, постель согреть, а?

Торговки едко смеялись, однако Сигорд и в самом деле ощутил, что теперь он вроде бы как и ровня всем этим теткам, сторожам, носильщикам: живет в жилище, при деньгах, при заработке. Заработки случайные, конечно, а все же тысяча — не с куста упала, ею можно почти полгода за квартиру платить. Да. Вот и постригся он, и никто от него не поморщился, разве что на зубы покосились. Да, с зубами дрянь дело. Наверняка и запах, надо бы щетку и пасту… да денег жалко. Зубы-то пастой не вернешь. Одно дело голову в тепле держать — тут на шапке не поэкономишь, вынь четвертак и отдай за шерстяную. То же и куртку, но тут уже в сотню пришлось выставляться: одну, парадную, за семьдесят, а другую, для свалки, за тридцатник удалось ухватить, главное, что теплая.

Сигорд по-прежнему не любил заглядывать в зеркало, и что там смотреть: взгляд какой-то трусливый, щеки дряблые, зубы… Все лицо в морщинах, каких-то пятнах, рубцах, буграх. Ну, может, не трусливый, но все равно робкий. Через взгляд и вид у него какой-то виноватый… Но в магазин при полном параде он уже может зайти, и его никто не выгонит. Ассириец очень странную вещь ему сказал, бред собачий, но почему бы не проверить, коли время есть? На свалке — до обеда, а в город — на геологоразведку — после обеда, потому как к сумеркам на свалке лучше не задерживаться. Странные слухи про ночное время ходят, вроде как люди там бесследно исчезают. Не люди, а бомжи, но все равно… Ладно, легенды легендами, а слухи — слухами: Камал уверял его, что такие ботинки, как у него, пользуются спросом у молодежи, вроде как и не смеялся. Но сколько Сигорд ни глазел по сторонам — ничего подобного на ногах у молодых людей не видел. Штиблеты, ботинки, туфли, кроссовки, кеды, сапоги, боты даже — да, а вот таких кошмарных ботинок с низкими голенищами — ни разу.

— Девушка… Девушка!

— Да, слушаю вас?

— У меня вот какой вопрос: вот у меня ботинки…

— Так. И что? Только не надо мне их в нос пихать.

— Вы… Ваш магазин не покупает таких? У населения?

— Нет. Это надо в отдел закупок обращаться, здесь мы только продаем.

— А где у вас отдел закупок?

— Не знаю. Не мешайте работать. — Расфуфыренная, все лицо и уши в краске, в булавках, девица-продавщица ясно дала ему понять, что неинтересны ни он сам, ни слова его. Ага, работает она, стоит, треплется с каким-то разряженным попугаем…

— Но вы же позиционируете себя, как магазин нестандартных решений в одежде…

Однако, говорил уже Сигорд тихо и в пустоту. Делать нечего, оставалось только засунуть ботинки обратно в мешок и покинуть сей «Альтернативный прикид». Ладно, постепенно и эти сносит, зато прочные.

— Почем шуза, дед? — Сигорд в сильнейшем раздражении дернул рукой:

— Не цапай. Внучек, тоже мне… Двести. Самовывоз. Понял?

— Двести? Ни хрена себе! Ну-ка…

Парень был белый, но явно закашивал под негра: волосы в мелких косичках, кепка-полуберет задом наперед, серьги. Только кольца в нос ему не хватало и юбки из пальмовых листьев…

— Какой размер?

— Сорок второй.

— Как это сорок второй?

— Э-э, по новому — двадцать шестой с половиной.

— А кроме шузов есть что?

— Ничего.

— На. Вот сотня, вот вторая. Все правильно?

— Да. — Очумевший Сигорд никак не мог поверить в случившееся.

— Тогда, будь добр, прими грабки с моей обуви, да? Пока, дед. Пит! Пит, казила! Глянь, какую чуму я атарвал! Все наши падонки с Иневии завтра в аут павалятся! Сматри!..

Отработанным движением Сигорд сунул рулончик с бумажками глубоко под мышку, во внутренний кармашек, и на ватных ногах двинулся к выходу. Все было слишком похоже на внезапный гром в случайном сне, чтобы принять все это за реальность… В тамбуре, в переходе между магазинными тропиками и уличной зимой его крепко взяли за шиворот.

— Этот?

— Да, да, он! Я же тебе говорю, он ко мне подходил.

Следовало ожидать. Пусть отберут, лишь бы не пырнули… Сигорд повернул голову.

Держал его крепкий мужик лет тридцати, но на грабителя не похож: во-первых одет не по уличному, без пальто или куртки, во-вторых весь из себя в старинном двубортном костюме, кок на голове, такое всё стиляжное роскошество даже Сигорд в юности уже не носил, как бесславно устаревшее… Рядом с ним охранник в униформе, он еще здоровее, а сбоку эта шмакодявка продавщица верещит, показания на него дает.

— Ты что здесь творишь, уродец? Это тебе что здесь, вокзал, базар? Ну?

— Воротник… Отпустите, юноша, мой воротник. Будьте так любезны? — Сигорд словно бы контрастный душ принимал: из предсмертного ужаса он окунулся в целое озеро блаженства: его не убьют, это не ограбление и не разбой. Максимум — дадут пинка и вышвырнут вон, наверняка даже с полицией заморачиваться не захотят, чтобы имидж заведению не портить. И деньги уже — надорвутся отнимать. Да, лишь бы не в полицию, там всего хуже, но это вряд ли, явно к иному дело идет — пинка и отпустят… Рука дрогнула и высвободила воротник.

— Благодарю вас. До того, как приедет суд и расправа, смогу ли я говорить в течение половины минуты?

— Чего?

— Еще раз благодарю вас за внимание. Вот эта девушка…

— А что он на меня пальцем показывает… Господин Ро…

— Цыц. Да, я слушаю вас?

— Я спросил у вашей сотрудницы, где у вас отдел закупок, чтобы предложить небольшую партию обуви.

— Так.

— Девушка не пожелала со мной разговаривать, предпочтя мне вон того юношу… — Сигорд показал сквозь стекло в глубину магазина.

— Это неправда!

— Помолчи, я сказал! Дальше?

— Это правда. Что, мол, у вас тут только продают, вы сказали, а где отдел закупок — вы не знаете. Разговор на этом по вашей инициативе оборвался, а я остался один как перст, с протянутой рукой. В которой, замечу, был образец пресловутых ботинок. Каковые тут же и были куплены неизвестным юношей у меня с рук.

— Но вы знаете, что продажа с рук категорически запрещена в нашем магазине.

— Как и в любом нормальном. Да, знаю.

— Тем более, раз знаете. А что же вы тогда?

— Я же говорю: случайность. И обратился я именно не к покупателю, а к продавцу, в надежде получить справку.

— Да, я это уже слышал. Где ботинки?

— Ботинки? Те уже ушли, а которые на мне, точно такие же, вы уж извините, я с себя снимать не буду. Могу новые принести, к вам в отдел закупок.

Все четверо, включая Сигорда, опустили взгляд к полу и посмотрели на его ботинки. Он даже приподнял брючину, чтобы лучше было видно, но не слишком, а то носки… Поменять надо носки.

— Ну, принесите.

— Да, но к кому обращаться? Чтобы как сейчас не получилось?

— Обратитесь к охране, они меня вызовут, и я вас отведу в интересующий вас отдел. Родригес Виталле меня зовут. Старший менеджер. А проще говоря — директор этого магазина.

— А меня Сигорд.

— До свидания, господин Сигорд. Приходите еще, но больше так не делайте, как сегодня.

— Но я же…

— Извините, мне пора работать. Так. Ты смотри здесь получше и почетче, не щелкай клювом. А ты… Виолетта тебя подменит, а ты ко мне в кабинет.

Девушка заплакала, размазывая тушь по жирным щечкам, но Сигорду некогда было ее жалеть, или злорадствовать, он торопился домой, считать и думать.

— Долго мы так стоять будем? Почему все красный горит? Сам, что ли, едет?

— Нет. Господин Президент на Северном побережье изволят принимать участие в фестивале цветов, к тому же на катафалке он пока не ездит. Вон, везут.

— Ох ты! А кто это?

— Какой-то воротила. Лауб, Хренауб… нас, небось, так хоронить не будут.

— Ну и что? Там уже без разницы, какую для тебя музыку заказывают, и кто за нее платит. Лимузин за лимузином! Славные поминки будут нынче. Вот бы за таким столом посидеть, позакусывать!

— На фиг! Лучше я копченой макрели поем да пивом запью, но весело, чем черную икру на похоронах давить с кислой мордой.

— А где он ворочал-то? Нефть, золотишко?

— Кто его знает, я свечку не держал. Вроде бы строил чего-то.

— Угу, как сейчас строят, так лучше бы еще раз подох. У меня брат с женой жили себе, жили, не тужили, на пятом этаже, на солнечной стороне, даже залив был виден. Ха! — пятно застройки обнаружилось вместо сквера под окнами, бамс! — двадцатиэтажку возвели вместо кленов. Теперь как в могиле, даже днем электричество жгут.

— Сволочи.

— Хуже того. Только кровь сосать из простого человека! Проехали, слава те господи, зеленый.

Зеленый — значит можно дорогу переходить, не опасаясь, что тебя задавят вместе с кусочком счастья в груди, который пригрелся аккурат между сердцем и рулончиком из двух заветных бумажек. Сигорд вполуха слышал, о чем говорили два мужика, стоящие рядом с ним на перекрестке, но ему и в голову не могло придти, что судьба умершего господина Лауба каким-то образом тесно переплетена с судьбою заброшенного дома, того, который дал ему приют в самую отчаянную зиму его, Сигорда, жизни. Умер человек и умер. Где-то что-то как-то застопорилось, а нечто иное в ход пошло — ему-то какое до всего до этого дело? Что-то нужно с обувью делать, не носить же эти, по двести талеров пара, он пока еще не господин Лауб! В том смысле, что он пока еще не богатый, но зато живой.