Роман Сенчин - На черной лестнице (сборник) Страница 28

Решили застелить постели, чтобы вечером не возиться. Белье оказалось накрахмаленным, приятно хрустящим, но серым, цвета «серебристый металлик», как пошутил Илья.

– Это ж сколько ему лет? – снова удивился Роман. – Писемский, наверно, на нем еще спал.

Илья поддержал:

– Писемский не Писемский, а Александр Зиновьев – вполне мог.

– Он что, тоже отсюда?

– В этом районе родился. В одной из деревень.

Воздух был непривычно чистый, и этим доставлял некоторые неудобства, – Роману с Ильей все время казалось, что его не хватает, в легкие поступает какая-то пустота. И, поднимаясь по улице в гору, они даже остановились отдышаться. Тем более что Илья захватил с собой рюкзак.

Слева внизу лежало широкое белое поле озера. Почти круглое. Противоположный берег не различался, но справа вдалеке виднелись купола.

– Авраамиев Городецкий монастырь, – щурясь, сказал Илья. – Я читал, что уникальный…

– Нам дотуда не дойти, – перебил Роман, закуривая, чтобы чем-нибудь наполнить легкие. – Километров десять.

– Да, где-то так. Может, завтра по утречку сбегаем.

– Посмотрим…

Честно говоря, «бегать» куда-то Роману не хотелось. Вообще, то ли от выпитого, то ли от смены обстановки, все сильнее тянуло спать.

Городок, куда попали, был действительно симпатичный, но наверняка скучный. Что тут может быть особенного? Вон, впереди по улице, на горке, церковь. Колокольня, напоминающая многие московские колокольни, но менее нарядная, недоделанная будто: поверху красиво, кокошники или как там это называется, а чуть ниже – просто стены… Дома эти – двухэтажные, хоть и приятные глазу, но Роман насмотрелся на них в родном городе… Природа вокруг, огромное заснеженное озеро, небо от горизонта до горизонта, но ведь не будешь же на всё это часами любоваться. Хотя если бы домик тут купить и приезжать на выходные…

Нет, на выходные не получится – ночь сюда, ночь обратно: больше устанешь, чем отдохнешь. А вот если получить какую-нибудь солидную премию, с изданием книг процесс наладить, то можно бы поселиться. Одному. Семья пусть в Москве, а он – здесь. Встречать жену и детей раз в месяц на остановке, а раза два в год приезжать в Москву. В полушубке, шапке-ушанке. Как Илюха сейчас. И в таком виде – по редакциям рукописи отдавать, в издательствах договоры подписывать. А по вечерам заваливаться на поэтические вечера, к какой-нибудь Анне Русс, и наводить там шороху… Через два-три дня возвращаться сюда, в тишину, раскрывать чистую тетрадь и писать, писать, потом набирать на компьютере, править, распечатывать на принтере, класть рукопись в папку с завязками и, надев полушубок, шапку, садиться в автобус.

И Роман вкратце поделился своими мыслями с Ильей. В шутливой форме сказал, но Илья отнесся неожиданно серьезно и с энтузиазмом стал поддерживать.

– Ладно, – пришлось его останавливать, – ты что… Деньги-то где взять хоть для будки? С собой вот полторы тысячи наскреб, у жены пять. Два месяца по квиткам не плачено… Пошли.

Увидели музей – двухэтажное (конечно) мрачное здание из красного, но почерневшего от времени кирпича, – вошли.

Сразу за дверью их встретили две служительницы. Одна пожилая, почти старушка, другая – молодая, симпатичная, светло-русая. Уставились на посетителей растерянно.

– Здравствуйте! – заулыбался Илья. – Осмотреть можно экспозицию?

Пожилая стала суетливо искать билеты. Молодая куда-то побежала… Роман огляделся, увидел на стене несколько портретов. Портреты были старинные, потемневшие, написанные явно неважным художником – лица изображенных людей имели карикатурный вид, непропорциональные черты. А может, изображенные в самом деле были такими – какой-нибудь вырождающийся дворянский род.

Помня, что Илья купил билеты на автобус (за гостиницу заплатили порознь), деньги в музей выложил Роман. Вход стоил тридцатку.

– Вам с экскурсией или сами посмотрите? – спросила пожилая. – На цену не влияет.

– Тогда с экскурсией. Чем больше соберем сведений, тем лучше.

Служительница насторожилась:

– Каких сведений?

– Ну, о городе вашем, районе. – И, видя, что тревога женщины только усилилась, Роман стал объяснять: – Мы из Москвы приехали, писатели.

– Да?.. И с какой целью?

– В смысле? Приехали?.. С городом ознакомиться. Может, повесть напишем, вся Россия узнает.

Тут вернулась молодая, запыхавшись, выпалила:

– Можно начинать осмотр.

– Оксана, – то ли суховато, то ли ответственно сказала пожилая, – молодые люди – писатели. Проведи, пожалуйста, экскурсию.

Оксана расцвела, взяла со стола указку:

– Пожалуйста!

Впрочем, осматривать особенно было нечего – традиционный набор краеведческих музеев. Выделялись лишь коллекции женских головных уборов (правда, выцветших и пыльных) и стеклянных бутылок разнообразной формы.

– А эти портреты, – приподняла указку экскурсоводша к тем картинам с карикатурными лицами, – из усадьбы Катениных, находившейся…

– О, как скучны статьи Катенина, – автоматически произнес Роман одну из самых распространенных в Литинституте поговорок: так там обычно отвечали на вопрос, понравился ли такой-то текст такого-то студента.

– Павел Александрович Катенин, – голос Оксаны стал звеняще строгим, – замечательный русский писатель, критик, переводчик. Это именно о нем Александр Сергеевич Пушкин сказал в своем бессмертном романе в стихах «Евгений Онегин»: «Там наш Катенин воскресил Корнеля гений величавый». И вообще отношения Пушкина и Катенина отмечены какой-то особой теплотой и взаимной симпатией. Хотя они принадлежали к разным направлениям русской литературы – Пушкин был членом прогрессивного «Арзамаса», а Катенин являлся сторонником ревнителей русского языка. Но именно Катенина Александр Сергеевич призывал в одном из писем: «Голос истинной критики необходим у нас; кому же, как не тебе, забрать в руки общее мнение и дать нашей словесности новое, истинное направление?» По одной этой цитате видно, насколько Пушкин ценил литературный талант Павла Александровича Катенина.

В музее было очень жарко натоплено (именно натоплено – воздух попахивал печкой), Роман почувствовал, что его развозит; слушать становилось все тяжелее, глаза слипались, нижнюю челюсть выворачивала зевота. Но приходилось расплачиваться за обидевшую экскурсоводшу поговорку. Стоять и, пялясь на портреты, узнавать ненужные, в сущности, подробности.

– В одном из писем к Катенину Александр Сергеевич признавался: «Наша связь основана не на одинаковом образе мыслей, но на любви к одинаковым занятиям». И узнав, что Катенин оставил поэзию, которую Пушкин назвал «общей нашей любовницей», Александр Сергеевич неоднократно советовал Павлу Александровичу к ней вернуться. Или же всерьез заняться драматургией. «Ты сделаешь переворот в нашей словесности, – писал он, – и никто более тебя того не достоин». – Оксана перевела дух и с новым жаром продолжила: – Но надо сказать, что личное общение Александра Сергеевича и Павла Александровича, – эти частые называния имен-отчеств прокалывали Роману мозг, как иглы, – прерывалось на многие годы. Сначала Пушкин был сослан в южную ссылку, затем Катенина отправили за вольнодумство в ссылку в Кологрив. Нужно отметить, что Павел Александрович был близок к декабристскому движению, и только то, что он был выслан из Петербурга за три с половиной года до декабристского выступления, уберегло его от каторги…

– Ясно, – перебил Роман. – Спасибо вам за экскурсию, за…

– Простите, знаете, – в свою очередь перебила экскурсоводша, – очень обидно, когда человек – человек без всяких преувеличений выдающийся – для большинства людей ассоциируется лишь с каким-то анекдотом, иронической фразой…

– Что ж делать, – опять перебил Роман, – такова природа людей. – И обратился к Илье: – Ну что, пора нам? Еще церковь осмотреть.

– Вы хотите побывать в Успенской церкви? – обрадовалась Оксана.

– Ну, в той, на горочке.

– У Успенской церкви очень трагическая, но и счастливая судьба. Счастливая в первую очередь благодаря жителям Чухломы.

– Да?

– После Великой Октябрьской… – Экскурсоводша кашлянула и поправилась: – После Октябрьского переворота, как известно, началась борьба с религией. Многие церкви были закрыты, разрушены…

– Да, это мы знаем.

– Тучи сгустились и над нашей Успенской церковью. Ее то собирались снести, то устроить в ней общежитие. И здесь с самой лучшей стороны проявили себя женщины Чухломы – они прятали ключи от церковных дверей, вставали живой стеной вокруг своей святыни. – Экскурсоводша разволновалась, стала говорить быстрее и от этого не совсем грамотно. – Тогда власть пошла другим путем – ввела огромный налог на здание церкви. Люди продавали свое имущество, чтобы его уплатить. И в тысяча девятьсот сорок шестом году произошла победа – богослужение в Успенской церкви было возобновлено.