Зигфрид Ленц - Бюро находок Страница 28

– Какое несчастье? – спросил Генри.

За старика, который лишь отмахнулся, ответил Альберт, сжато рассказав, что Хармс когда-то был машинистом локомотива, под конец водил поезд «Киль – Линдау» и превысил скорость, когда ехал через участок дороги, где шли ремонтные работы, – предупреждающие знаки были плохо освещены, в результате два-три вагона сошли с рельсов и несколько человек получили травмы. Ханнес Хармс взял на себя всю ответственность, хотя в тот момент не он вел поезд, а помощник машиниста, его молоденький ученик.

– Вот видишь, – нравоучительно обратился старик к Генри, – как иногда бывает, нуда ладно, теперь-то Хармс нашел для себя поле деятельности и помогает почтенным дамам вновь обрести свои сумочки, забытые в поезде; приличный человек, радуйся, что ты с ним работаешь.

– Мне нравится в бюро находок, – кивнул Генри, – там можно учиться целый век, и все равно не перестанешь удивляться.

– Ты уже многому успел научиться, – подтвердил Альберт и, подумав, добавил с улыбкой: – Как знать, может, когда-нибудь станешь у нас начальником.

Раздался звонок в дверь, и он пошел открывать. Правда, приотворил дверь лишь на чуть-чуть, впрочем, вполне достаточно, чтобы Генри мог рассмотреть женщину, привставшую на цыпочки, чтобы разглядеть все происходящее внутри. Увиденного ей, по-видимому, хватило, и войти она не захотела; женщина была небольшого роста, темноволосая, в кухонном фартуке. Из их разговора шепотом ничего нельзя было разобрать, и все же Генри догадался, что ее благодарили и она согласилась и дальше присматривать – за чем или за кем, это не обсуждалось. Женщина осталась, судя по всему, довольна и быстро юркнула в притворенную дверь соседской квартиры.

– Что, Паппенфусиха? – осведомился старик.

– Да, – подтвердил сын и пояснил Генри: – Наша соседка.

Старик страшно развеселился и только повторял:

– Соседка, соседка! – Потом, шамкая, разразился целой тирадой в адрес этой соседки: – Вечно она приходит, чтобы что-нибудь одолжить, то немножко муки, то соль или маргарин, не выручите ли яичком, спрашивает, а когда я ей одалживаю, она про это часто просто забывает. Хотел бы я знать, что происходит у нее в голове.

– На этот раз она ничего не просила одолжить, – сказал Альберт, – только хотела узнать, будем ли мы завтра дома, она собирается принести нам кусок домашнего пирога.

– Про это она забудет, – проворчал старик, – завтра уже и не вспомнит.

Альберт Бусман задумчиво посмотрел на отца и деликатно намекнул ему, что он не прав, что он, вероятно, забыл, какой услужливой все эти годы была фрау Паппенфус, сколько хлопот брала на себя, делала им покупки, все-таки надо отдать ей должное. Лицо старика приняло отсутствующее выражение, какое-то время он сидел не мигая, уставившись на фотографию украшенного гирляндами паровоза, потом заерзал на стуле и принялся тереть ладони.

– Ты опять замерз? – забеспокоился Альберт.

Старик подтвердил кивком и, чтобы объяснить причину, молча показал на дверь, которая, по его разумению, слишком долго стояла открытой.

– Сейчас, Вильгельм, – сказал сын, – сейчас станет теплее, я принесу тебе твой плед.

Заворачивая отца в плед с заботливостью, невольно растрогавшей Генри, он тихонько разговаривал с ним, сулил ему быстрое наступление хорошего самочувствия, обещал рюмочку на ночь; все это время старик не отрываясь смотрел на Генри, словно демонстрируя ему то внимание, которым он окружен. Потом вдруг сощурился и спросил Генри:

– А ты не был на Транссибе, вроде я тебя там видел?

– Я? О, нет, – ответил Генри, – по этой знаменитой дороге я никогда не ездил.

– А стоило бы, – заметил старик, – кто хоть раз проедет по Транссибу, тому нечего делать в других местах, он уже все видел.

– Я постараюсь, – заверил Генри и не стал больше ничего добавлять, увидев, как утомленный старик обмяк на стуле и нечаянно смахнул со стола пачку сигарет. Генри встал и пообещал на прощание не забывать про Транссиб; Бусман проводил его до входной двери. Каждый нашел повод поблагодарить другого. Прежде чем расстаться, Генри спросил: – А что, твой отец действительно никогда не ездил по Транссибирской магистрали?

– Он-то нет, а вот его друг, тот да, – ответил Альберт Бусман, – это был его лучший друг; с тех пор, как он умер, отец иногда сам верит, что был там, он просто перенял и присвоил себе то, что неоднократно слышал вечерами. – Поскольку вместо ответа Генри лишь недоуменно уставился на него, Бусман добавил: – Ну что, Генри, надеюсь, ты найдешь дорогу домой?

Девушка у стойки «Адлера» узнала его и приветливо поздоровалась:

– Добрый день, господин Неф. – Не дожидаясь его вопроса, она сообщила: – Господин Лагутин в своем номере, правда, у него сейчас гости.

– Гости?

– Дама, она уже бывала здесь.

Генри помялся, но все же попросил девушку сообщить господину Лагутину, что он ждет его внизу и хотел бы сделать одно предложение. Как разительно переменился голос девушки, когда она передавала его просьбу Федору, он вдруг зазвучал мелодично, чуть монотонно и нараспев, и каким деловым он снова стал, когда она обратилась к Генри:

– Господин Лагутин просит вас зайти к нему.

Генри поднялся по витой лестнице, держась одной рукой за канат, а в другой зажав картонную коробку – это были четыре медовых пирожных, купленные им в кондитерской. Стучать ему не пришлось – как по электронному сигналу, дверь распахнулась, и Федор обнял его:

– Заходи, дорогой друг, заходи, никого нет желаннее тебя.

– Осторожно, пирожные, – предостерег Генри и, подняв коробку повыше, вошел в номер.

В комнате была Барбара. Она сидела у стола и курила. Увидев брата, она радостно помахала и показала на корзину с фруктами:

– Федору нужны витамины.

– И сладости, – добавил Генри, поставив коробку возле корзины.

Барбара была уже в курсе всех событий. Не успел Генри задать вопрос, как она поведала ему, что рана не беспокоит Федора, что вряд ли имеет смысл накладывать новую повязку и что ни одно сухожилие не повреждено настолько, чтобы Федору пришлось отказаться от игры на флейте. Федор демонстративно согнул и разогнул руку и с похвалой отозвался о враче и лекарствах, которыми его лечили, не преминув упомянуть и чудодейственную мазь, изготовленную его бабушкой по старинному татарскому рецепту, он ведь уже обрабатывал ею рану Генри. Сейчас он театрально произнес:

– Мы верим в целительную силу, если нам дарит ее птица наших степей.

В хорошем настроении он взял из корзины яблоко и принялся тщательно чистить его таким образом, чтобы кожица завивалась колечками; не прерывая своей работы, Федор кивнул на письмо, лежащее на столе, – письмо из дома. Родные очень беспокоились о нем. Он написал им о случившемся, о том, как незнакомые люди, которых он до этого никогда в жизни не видел, не заговаривал с ними и ничем не провоцировал, кружили вокруг него на мотоциклах, нанося удары, а потом вынудили бежать. Он также написал, что поранился, когда искал защиты в доме своего друга, и что для него так и осталось загадкой, почему на него напали, ведь он не бросил в их сторону ни одного неодобрительного, а тем более враждебного взгляда.

– Да, – вздохнул Федор, – все это мне пришлось изложить своим близким, и я прекрасно понимаю, что они тревожатся, в особенности из-за того, что это нападение – полная для меня загадка и, пожалуй, еще надолго таковой останется. – Федор замолк, взглянул на яблочную кожуру и произнес: – Мои родные хотят, чтобы я вернулся домой. Они настоятельно рекомендуют мне это, но решение оставляют за мной.

– Ни в коем случае, – разволновался Генри, – тебе нельзя уезжать домой, вспомни, какую работу тебе здесь доверили, как высоко ценят твои знания.

– Я знаю, Генри, знаю и всегда буду благодарен коллегам из Высшей Технической школы, я достаточно часто испытываю чувство, что нас связывает удивительная коллегиальность, спаянность правдоискателей, все мы хотим найти один общий путь, но ты же видел, что произошло под твоими окнами в то воскресенье; я вблизи видел глаза окруживших меня парней, Генри, в их глазах стояла ненависть. Почему? За что? Ты сказал мне, что я, по их мнению, мог нарушить границы их территории, ты сказал, что ими руководит желание властвовать, то есть они пускают в ход силу даже для того, чтобы разведать пределы своей власти, но какова причина их ненависти?

Федор разрезал яблоко и протянул сначала кусочек Барбаре, потом Генри. Он повторил:

– Какова причина?

– Когда-то они и Генри угрожали, – заметила Барбара, – окружили и угрожали, я тогда просила, чтобы он вызвал полицию, но он не решился. – Она повернулась к Генри. – Разве не так? Ты не хотел вызывать полицию.

– Тогда я еще многого не знал, – помедлил Генри, – может, это было ошибкой, но мне всегда прежде всего хочется понять, почему что-то происходит, разобраться, что это за люди, зачем они сбиваются в банды, а потом испытывают удовольствие от того, что заставляют других почувствовать их силу, и нагоняют на всех страх.