Норман Мейлер - Крутые парни не танцуют Страница 28

– Как дела? – спросил я.

– Нормально, – сказала она. – Но привета я тебе, по-моему, не передавала.

– И все же я его получил.

– Да, это Тим, – сказала она, – о Господи! – Словно поняла это только теперь, со второго раза. Да, Тим – звонит по телефону через столько лет. – Нет, пусик, – сказала она, – никаких приветов я не передавала.

– Я слышал, ты замужем.

– Да.

Мы помолчали. Был миг, когда я почувствовал, как в ней зреет желание положить трубку, и у меня на загривке выступил пот. Если бы она это сделала, были бы разбиты все надежды, возлагаемые мной на этот день, но инстинкт велел мне не нарушать тишины.

– Где ты живешь? – наконец спросила она.

– Ты хочешь сказать, что не знаешь?

– Эй, дружок, – отозвалась она, – у нас что, игра в вопросы? Да, не знаю.

– Пожалуйста, душа моя, не груби.

– Пошел ты. Я здесь сижу, собираюсь с мыслями, – по всей видимости, я оторвал ее от первой утренней сигареты с марихуаной, – и туг нате вам, звонит, точно мы вчера расстались.

– Погоди-ка, – сказал я, – ты разве не знаешь, что я живу в Провинстауне?

– Я там никого не знаю. И судя по тому, что каждый день слышу, не много потеряла.

– Это верно, – сказал я. – С каждым боем часов твой муж берет за хобот еще одного из твоих старых друзей-торговцев.

– Ну не ужас ли? – откликнулась она. – Как по-твоему?

– Зачем ты вышла за легаша?

– У тебя монетки еще не кончились? Попробуй перевести оплату на меня. – Она повесила трубку.

Я сел в машину.

Я должен был увидеть ее. Дуть на тлеющие угольки старого романа – это одно, а чувствовать обещание ответа – совсем другое. В это мгновение я прозрел самую суть неодолимой тяги. Неудивительно, что мы не выносим вопросов, на которые нет ответов. Они чернеют в мозгу, словно огромные котлованы для так и не воздвигнутых зданий. В них скапливается все мокрое, гнилое и мертвое. Сосчитайте дупла у себя в зубах – их будет столько же, сколько навязчивых мыслей, заставляющих вас уходить в запой. А потому сомнений не было. Я должен был увидеть ее.

Какую скорость я развил на шоссе! Этот день был создан для меня. Сразу за околицей Провинстауна начались дюны – тусклое ноябрьское солнце освещали их своими бледными лучами, и они походили на райские холмы. Ветер взметал песок, осеняя гряды дюн ангельской светлой дымкой, а с противоположной стороны дороги, вдоль залива, выстроилась череда маленьких белых домишек для летней публики – они лепились друг к другу, как конуры в собачьем питомнике. Заколоченные окна придавали им молчаливый и несколько обиженный вид, но и деревья тоже стояли голые а их выдубленная кора напоминала цветом шкуру зверей, переживших долгую зиму на очень скудном пайке.

Я решил сделать ставку на везение и разогнался так, что непременно угодит бы в тюрьму, попадись мне на пути коп с радаром. Однако как следует насладиться этой гонкой мне не пришлось, поскольку довольно скоро я сообразил, что Барнстабл – городок маленький и человека в «порше», спрашивающего дорогу к дому Ридженси, обязательно запомнят, а я не хотел, чтобы нынче вечером соседи поинтересовались у Элвина Лютера, кто из его приятелей оставлял свою спортивную машину в трехстах ярдах от его двери. Зимой в этой части полуострова люди подозрительны и чутки, как птицы, дисциплинированны, как продавцы в магазине, – они записывают номера незнакомых автомобилей. Чужаков они опасаются. Поэтому я остановился в Хайянисе и взял в прокат безымянный пузырь мышиного цвета, кажется, «галакси», а может, «катласс»? – да, наверное, «катласс», но не важно, – и моего приподнятого настроения даже хватило на то, чтобы пошутить с дурехой за стойкой «Херца» [20] насчет вездесущности наших американских авто. Она, похоже, решила, что я накачался ЛСД. Долго разглядывала мою кредитную карточку, заставила меня перетерпеть потогонную десятиминутную паузу, добывая сведения по телефону, и лишь потом отдала карточку обратно. Это дало мне шанс поразмыслить о состоянии своих финансов. Уезжая, Пэтти Ларейн сняла с нашего текущего счета все деньги и аннулировала мои «Визу», «Мастер-кард» и «Американ-экспресс», что я обнаружил на следующей же неделе. Но у мужей моего сорта бывают источники, которые не под силу заткнуть наглухо даже женам вроде Пэтти Ларейн, и она проглядела мою «Дайнерс клаб», которую я регулярно продлевал, но никогда не использовал. Теперь эта карточка обеспечивала меня едой, выпивкой, бензином, дала возможность снять эту машину, и – ведь миновал уже почти месяц – рано или поздно Пэтти Ларейн должна была получить из нашего захолустья стопку-другую счетов. Затем, когда она перекроет и это русло, мне придется задуматься о том, где взять денег. Пока меня это не волновало. В крайнем случае продам мебель. Деньги были игрой, которой увлекались другие и участия в которой я всегда старался избегать, имея их ровно столько, чтобы можно было себе это позволить. Обычно подобным заявлениям никто не верит, но знаете ли – я себе верю.

Впрочем, все это отклонение от темы. Чем ближе я подъезжал к Барнстаблу, тем больше опасений вызывали у меня мысли о том, куда я денусь, если Мадлен не впустит меня к себе. Однако эти страхи вытеснила необходимость решить, как разыскать нужное место. В здешних районах это не такая уж простая задача. За последний десяток лет окрестности Барнстабла превратились в сеть свежеасфальтированных дорог и жилых кварталов, недавно выстроенных среди равнин, которые прежде были сплошь покрыты зарослями карликовой сосны. Даже старожилам не всегда бывают известны названия новых улиц, расположенных в двух шагах от их собственного дома. Поэтому я предусмотрительно заглянул в контору по продаже недвижимости в Хайянисе, где висела большая современная карта округа, и отыскал улицу с домом Элвина Лютера. Как я и подозревал, ее длина (если судить по карте) не превышала и сотни ярдов; это была одна из шести параллельных, почти одинаковых улочек, вырастающих из основной дороги, как соски у свиноматки, или, если подобрать более мягкое сравнение, как шесть цилиндров рядного двигателя, которым была оснащена моя взятая напрокат машина. Тупичок, ведущий к его дому, завершался круглой площадкой – мимо не проедешь, – где как раз хватило бы места развернуться. Вокруг нее стояли пять идентичных, высокомодернизированных деревянных домов стандартного для Кейп-Кода типа, каждый со своей сосной на лужайке, асбестовой кровлей и комплектом пластмассовых сточных желобов, выкрашенных в разные цвета почтовых ящиков, мусорных баков, трехколесных мотоциклов на траве – я остановился чуть не доезжая до этой площадки.

Сделать пятьдесят ненужных шагов до ее двери значило неизбежно привлечь к себе внимание. Мне вряд ли удалось бы дойти туда, позвонить, а потом вернуться к машине, не попавшись никому на глаза. Однако еще хуже было бы поставить автомобиль перед другим домом и тем возбудить подозрения владельца. Каким одиночеством веяло в этом оазисе среди печальных карликовых сосен! Я подумал о старых индейских могилах, которые когда-то, наверное, были разбросаны по этим густо заросшим равнинам. Конечно, Мадлен всегда хорошо принимала мрачное окружение, соответствующее ее упадкам духа, – оно помогало ей воспрянуть снова. А вот жить в доме вроде нашего, где иногда болезненно диссонируешь с веселой пестротой интерьера, – нет, для Мадлен вряд ли можно было придумать что-нибудь хуже.

Я нажал кнопку звонка.

Только заслышав ее шаги, я позволил себе твердо поверить в то, что Мадлен дома. Она задрожала, едва увидев меня. Я ощутил ее волнение так ясно, как будто она выразила его словами. Она была обрадована, разгневана, но не удивлена. Она успела накраситься, благодаря чему я понял (поскольку обычно она не накладывала на лицо косметику до самого вечера), что она ждала посетителя. Несомненно, этим посетителем был я.

Впрочем, нельзя сказать, чтобы меня приняли с распростертыми объятиями.

– Вот дурень, – сказала она, – примерно такой выходки я от тебя и ожидала.

– Мадлен, если ты не хотела, чтобы я приезжал, не надо было вешать трубку.

– Я тебе перезвонила. Никто не ответил.

– Нашла мое имя в справочнике?

– Не твое, а ее. – Она оглядела меня. – Жизнь на чужих харчах тебе явно не на пользу, – сказала она, закончив осмотр.

Мадлен несколько лет проработала хозяйкой в хорошем нью-йоркском баре-ресторане и не любит, когда ее выводят из равновесия. Дрожать она перестала, но голос ее звучал так, словно не совсем ей подчинялся.

– Прими, пожалуйста, к сведению, – сказала она, – что если ты проведешь здесь больше пята минут, соседи начнут звонить друг другу и выяснять, кто ты такой. – Она бросила взгляд в окно. – Ты пришел пешком?

– Моя машина на дороге.

– Гениально. Лучше уходи сразу. Ты просто спрашивал, как проехать, окей?

– Что это за соседи, которых ты так уважаешь?

– Слева живет семья полицейского, а справа – двое пенсионеров, мистер и миссис Язва.