Алексей Федотов - Призрачная Америка Страница 28

На примере Британской империи и США мы можем видеть убедительное подтверждение этим его словам. Некоторым казалось, что на фоне жестких диктатур, существовавших в фашистской Германии и СССР, Британская империя, охватывавшая четвертую часть суши, была местом народного благоденствия. Говоря о положении ее доминионов, Карл Каутский писал, что их население имеет больше прав, чем в европейских демократиях. Впрочем, мифологизация вообще характерна для империализма.

Приход в Германии к власти Гитлера был невозможен без первоначальной поддержки его магнатами капитала, от зависимости которым он потом освободился. Однако характерно, что в Советской России, где самый непримиримый критик монополий, создал монополию правящей партии на все ресурсы государства, в том числе и людские, все банки были государственными и играли лишь исполнительские функции.

Империализм обуславливает то, что некоторые монополии превращаются в надгосударственные образования, которые могут диктовать их правительствам те или иные условия. Монополия на власть не входила в число предметов, рассматриваемых теоретиками учения об империализме начала XX века, но она является необходимым условием создания всемирной империи. И если закрытые общества и клубы Британской империи, а в более позднее время – США, являют нам прикрытый пример монополизации власти надправительственными структурами, то правящие партии СССР и фашистской Германии уже четко ее отражают.

В своей книге «Империализм», написанной в 1902 году, Гобсон говорил о существовании предпосылок для начала мировой войны. Незадолго до начала войны более прямо об этом писал В. И. Ленин.

Н. И. Бухариным в преддверии Первой мировой войны обсуждался вопрос о возможности в ее итоге перехода власти к «рабочему классу», а точнее, к тем политическим силам, которые выступали на мировой арене от его имени, которые являлись еще одной формой монополистов – монополистами «бренда» «рабочий класс», и которыми была предпринята попытка использования мировой войны для создания всемирного государства диктатуры пролетариата… Таким образом, эта война связывалась не только с желанием передела рынков и сфер влияния, но и с возможным переходом власти к новым политическим силам, позиционирующим себя «пролетариатом», желающим подчинить себе все сферы человеческой жизни.

При внимательном рассмотрении мы увидим, что теоретики империализма предполагали неизбежным в будущем создание единого государства, разница была лишь в том, какой они видели форму управления им. В современном мире глобализация приняла уже новые формы. В результате холодной войны можно видеть убедительную победу США, пытающихся диктовать свою волю всему остальному человечеству.

Однако и на сегодняшний день еще преждевременно говорить о реальной возможности создания всемирного государства, с учетом возникновения новых политических сил, в первую очередь, Китая, однако исторические и экономические предпосылки такой возможности намного более четко очерчены, чем в начале XX века.

— Вы даете так прямо высказываться? — поинтересовался Борис Григорьевич.

— А почему бы и нет? – удивился лорд Моро. – Как говорил ваш предшественник, Борух Никанорович Свинчутка, «все равно всем пофиг». А так — показываем, что свобода слова – не только миф, но и реальность, пусть и не такая актуальная как тролли.

Между тем в зале седовласый американец важно поднялся за трибуну и начал говорить:

— Под «Империей» мы понимаем нечто, совершенно отличное от «империализма». Границы, определенные системой национальных государств современности, были основой европейского колониализма и экономической экспансии: территориальные границы нации определяли центр власти, из которого осуществлялось управление внешними территориями — территориями других государств — через систему каналов и барьеров, то способствовавших, то препятствовавших потокам производства и обращения. В действительности империализм был распространением суверенитета национальных государств Европы за пределы их собственных границ. Переход к Империи порождается упадком суверенитета современного типа. В противоположность империализму Империя не создает территориальный центр власти и не опирается на жестко закрепленные границы или преграды. Это — децентрированный и детерриториализованный, то есть лишенный центра и привязки к определенной территории, аппарат управления, который постепенно включает все глобальное пространство в свои открытые и расширяющиеся границы. Многие полагают, что роль центра власти, управляющего процессами глобализации и стоящего во главе нового мирового порядка, принадлежит Соединенным Штатам. Если девятнадцатый век был британским, то двадцатый век стал американским, или, вообще говоря, если современность была европейской, то постсовременность является американской.

Сегодня Империя возникает как центр, поддерживающий глобализацию сетей производства, она далеко забрасывает свой широкий невод, стремясь подчинить себе все властные отношения внутри имперского мирового порядка, развертывая в тоже самое время мощные полицейские силы, направленные против новых варваров и восставших рабов, угрожающих ее порядку. Власть Империи кажется подчиненной неустойчивой динамике власти на местах и часто меняющимся, половинчатым юридическим решениям, посредством которых Империя пытается именем «чрезвычайных» административных мер вернуться к нормальному состоянию, никогда не достигая при этом окончательного успеха. Однако именно эти черты были свойственны Древнему Риму в период упадка, что так раздражало его поклонников эпохи Просвещения. Моральное вмешательство часто служит первым актом, готовящим сцену для военной интервенции. В подобных случаях использование военной силы преподносится как санкционированная мировым сообществом полицейская акция. Сегодня военное вмешательство во все меньшей мере оказывается результатом решений, исходящих от структур старого международного порядка или даже от ООН. Гораздо чаще оно предпринимается по одностороннему повелению Соединенных Штатов, которые берут на себя решение основной задачи, а затем просят своих союзников приступить к процессу военного сдерживания и/или подавления нынешнего врага Империи. Чаще всего этих врагов называют террористами, что являет собой грубую концептуальную и терминологическую редукцию, коренящуюся в полицейской ментальности.

Деятельность корпораций больше не определяется применением абстрактного принуждения и неэквивалентного обмена. Скорее, они напрямую структурируют и соединяют территории и население. Они стремятся к тому, чтобы превратить национальные государства всего лишь в инструменты учета приводимых в движение транснациональными корпорациями потоков товаров, денег и населения. Транснациональные корпорации напрямую распределяют рабочую силу по различным рынкам, размещают ресурсы на основе функционального принципа и иерархически организуют различные секторы мирового производства[2].

— Как академично! – ехидно сказал Борис Григорьевич.

— Так и должно быть, — кивнул сэр Джеймс. – Так вы рады работать у нас?

— Безусловно, — подтвердил новый заведующий кафедрой политологии.

Борис Григорьевич

Новый заведующий кафедрой политологии внешне был полной противоположностью Свинчутки – интеллигентный, франтоватый, свободно говорящий на разных языках, реально защитивший докторские диссертации по философии в СССР и по политологии в США. Но по своим воззрениям на мироустройство сильно от предшественника не отличался. Сэру Джеймсу новый профессор был ближе. К Боруху Никаноровичу лорд относился несколько настороженно, даже не привлекал его к участию в тайных ритуалах, целью которых было осквернить все, что у человека есть дорогого и святого. Президенту университета казалось, что гражданин мира, как он назвал его в надгробном слове, может осквернить даже эти ритуалы…

Борис Григорьевич доллары вместо туалетной бумаги не использовал, а аккуратно переводил их на свой счет в швейцарском банке. Для него также не существовало понятия Родины; это был убежденный космополит. Свою задачу в университете он понял сразу: красивыми академичными фразами превращать в обыденность любые преступления против человечества и нарушения прав человека режимом, которому он сейчас служил, в то же время яростно обличая даже небольшие проступки других режимов.

Бориса Григорьевича ничего не смущало. Он мог сегодня с высокой трибуны говорить одно, а завтра также убежденно – прямо противоположное. Но его талант заключался в том, что слушателям не казалось, что он себе противоречит: так красиво облекались мысли в слова.

Сэру Джеймсу нравилось, что преемник Боруха Никаноровича с одной стороны дает такие же продуманные и безжалостные советы, моралью которых является лишь целесообразность, а с другой стороны – не «заражает» его привычкой говорить по русски всякие неприличные словечки. Он был доволен.