Александр Хургин - Целующиеся с куклой Страница 28

— Где, — говорят, — хозяин квартиры? — и наступают, бля, наступают.

А один из ворвавшихся Зару увидел, узнал её и говорит:

— О, старая знакомая Зара. — и: — Тебя ж, — говорит, — УБОП наше ищет, с ног сбилось и с курса, а ты, значит, тут как тут и ни в чём не бывало.

— А чего это оно меня ищет? — Зара спрашивает.

— Как чего? Ты ж как пропала после убийства Вовы Школьника, так и все концы в воду. На дно легла.

— Да не ложилась я никуда.

— Ну да, ты — и не ложилась.

Органы, как по команде, понимающе перемигнулись.

— Я ничего такого не совершала, чтоб меня искать УБОПу, — Зара говорит.

— Не совершала она. Это ещё доказать надо с алиби и уликами в руках. Почему никто не пропал после убийства, одна только ты? Почему?

— Ни почему. Не пропадала я, живу открыто, ни от кого не прячусь, по магазинам хожу, в театр оперы и балета.

— А где хозяин квартиры?

— Он бегает. Ну, в общем, его нет дома.

— Он бы штраф оплатил вместо того, чтобы бегать. Его ж по-культурному предупреждали. Тем более от нас всё равно не убежишь.

— Он не от вас бегает, а сам по себе, — Зара говорит. — И за что штраф? Я не знаю.

— А за то штраф, что без регистрации на территории Российской Федерации проживать посягнул. Он думает, что если из Германии к нам сюда понаехал, так ему всё наше можно нарушать?

— А, вы об отце его спрашиваете? Так отец обратно в Германию вернулся.

— Ну, сука, кинул. Собирайся. С нами поедешь. Ты ему кто?

— Ему — никто. Я сыну его кто.

— Ну, всё одно родственница и в убийстве подозреваешься, заказном.

Зара собралась быстро, она давно научена с органами дело иметь и знает, что медлительности органы не переваривают. А тут, как на грех, Шизофреник с прутиком объявился. Гораздо раньше своего обычного времени. Как будто почувствовал что-то неладное. Но лучше бы он не чувствовал ничего и не возвращался.

Зара говорит ему:

— Ты не бойся, я скоро приду.

А органы говорят:

— Проверка паспортного контроля.

Шизофреник на Зару смотрит, ничего постичь не может, всё у него в мозгах перемешалось и переклинило.

— Покажи им паспорт, — Зара говорит. — Паспорт свой покажи.

А Шизофреник говорит:

— Нет у меня паспорта.

— Как нет? — обрадовались органы.

— Так — нет, и всё, — говорит Шизофреник. — Выбросил я паспорт. Чтоб враги его не похитили и зла мне не причинили.

— Он болен, — Зара говорит. — Вы же видите. Мания преследования у него.

А органы говорят Заре:

— Тебя не спрашивают.

И берут Шизофреника под тонкие его ручки и ведут вместе с Зарой к машинам. Он выгибается, вырваться хочет, скулит, а они его крепко держат, поскольку высокие в своём деле профессионалы.

«Конечно, — думала Зара, идя под конвоем к машине, — ну сколько могло длиться это призрачное шизофреническое счастье? Недолго оно могло длиться. Оно и длилось недолго».

А Шизофреник ничего о счастье не думал. Он чувствовал только, что оно у него было, и больше ничего. А думать о нём он не умел. Он только об одном умел думать — о преследователях своих и о том, как избежать их силков и ловушек, как похитрее их обманным путём обойти и не наследить. А теперь и об этом, наверно, не мог он думать. Попав к ним в лапы. И, как ни извивался он всем телом, вырваться из этих жилистых натруженных лап не достало у него сил.

— Это конец, — говорил себе Шизофреник, сидя между двумя грубыми мужиками в машине. А им говорил: — Включите свет, свет включите!

Мужики совали ему с обеих сторон кулаками в рёбра, ворча:

— Мы тебе включим, мы тебе сейчас так включим свет, что ты навеки у нас выключишься.

Но ещё больше, чем несвобода и угроза жизни, мучил Шизофреника вопрос — где же он просчитался? Что упустил?

И он не мог найти ответ, не мог понять. Всё он будто бы делал правильно, всё держал под неусыпным надзором, и никакие мелочи не проходили мимо его повышенного внимания. И до сего дня ему удавалось обходить все их капканы.

А сегодня он с самого утра чуял в атмосфере что-то неладное: сначала на его пути вставали один за другим дома, дома, много пятиэтажных бесполезных домов. Бесполезных и беспомощных. Потому, что они ничем не могли ему помочь, потому что никого ни от чего не защищали и потому что в них нельзя было ни от чего надёжно укрыться. А затем и вовсе встретил он лысую старуху с зонтиком. Старуха открыто поклонилась ему и застыла в улыбке.

И Шизофреник понял, что таких старух просто так на улице не встречают. И он сократил свой маршрут до самого необходимого минимума и стал пробираться тихими переулками к дому. А дома, значит, его уже ждали. Разгадала, видно, старуха его замысел и коварно сообщила о нём врагу. Ну, а враг, само собой разумеется, не дремал. Он окружил дом и взял Шизофреника с поличным. И его, и Зару.

«Вот чего я до конца жизни себе не прощу, — думал Шизофреник. — Ведь из-за меня и она погибнет».

— Зара ни во что не посвящена и ни в чём не виновата, — говорил Шизофреник грубым мужикам в машине. — Это я вам уполномочен заявить как лицо официальное.

Мужики не обращали на его слова внимания, но он настаивал:

— Вы должны её немедленно отпустить и реабилитировать за отсутствием состава преступления. Я настаиваю.

В узилище их ввели вместе. Зару впереди, его сзади.

— Зара, прости, — сказал Шизофреник. — Это всё из-за меня.

— Не говори чепухи, — сказала Зара, и её увели в КПЗ под замок.

— А этого куда? — спросили грубые мужики у своего старшего по званию.

— А этого в дурдом, — сказал старший. — Куда его ещё? Мало того, что шизофреник ярковыраженный, так он ко всему беспаспортный. Конечно, в дурдом.

— Да он вроде в принудительном не нуждается, — сказали грубые мужики.

— Ну так поговорите с ним по душам, — сказал какой-то новый персонаж, возникнув из-за письменного стола. И ещё кому-то он сказал, возникнув:

— Хозяина квартиры, пиши, найти не удалось. Написал? Так что квартиру мы… Ну, подумаем, что мы с нею сделаем. И каким манером.

Мерой пресечения Заре органы избрали содержание под стражей. Чтоб она с сообщниками связь осуществлять не могла, влияя тем самым отрицательно на успешный ход следствия.

— С какими сообщниками? — говорила Зара.

А следователь ей говорил:

— Вот ты мне и расскажешь, с какими. Расскажешь? Расска-ажешь.

Зара и не скрывала ничего от следователя. Рассказала всё чуть ли не по дням. А о том, что делала в день убийства Вовы Школьника — как до него, так и после — вообще по минутам вспомнила. Но рассказ её почему-то не отвечал чаяниям следователя и чем-то его не устраивал. И на этом основании он её рассказу не верил.

— Не верю я тебе, — говорил следователь. — Всё придумала. Ни одному слову не верю.

— А вы проверьте, — Зара его просила. — Это же проверить можно. В кафе «Алабама» спросить, потом в магазинах, у соседей. Соседи же меня каждый день видели. У отца его, в конце концов, спросите. Он тоже всё подтвердит, он у нас в кухне на раскладушке чёрт-те сколько времени прожил.

— Ты меня ещё поучи, как показания подозреваемых проверять, — отвечал Заре следователь. — А отец его, чтоб ты знала, скрывается за пределами России, как злостный неплательщик штрафов, в оффшорной зоне.

— Да нигде он не скрывается. Он в Германии живёт, на ПМЖ.

— Точный адрес, телефон.

— Не знаю я его адреса.

— Вот видишь, а советы мне даёшь. Не нужны мне твои советы.

Следователь вызывал охранника и отправлял Зару в общую камеру. Чтоб она хорошенько подумала и начала активно сотрудничать со следствием, давая нужные ему, а не ей, показания.

32

Наша милиция всегда требует показать ей что-нибудь невозможное. Какой точный адрес, какой телефон могла сообщить следствию Зара, если Бориска не имел ни адреса своего, ни своего телефона. Прописан — или лучше сказать, зарегистрирован — он был у Раисы в качестве номинального мужа, жил у Йосифа в качестве блудного сына.

Но время, слава Богу, не стояло на месте, а так или иначе шло. Немецкие органы власти не сидели без дела, а работали по восемь часов в сутки ежедневно. А значит, в результате создана была ими бумага, документ исключительной для Бориски важности.

Пришёл этот документ, разумеется, по почте, на адрес Раисы. И так как Раиса всё ещё выздоравливала в больнице, её почтовый ящик ходил проверять Бориска. И он этот долгожданный документ получил в собственные, как говорится, руки. В большом желтоватом конверте с пластиковым окошком. Разорвал склейку пальцами, а там — всё, о чём мечталось ему длинными саксонскими ночами. Разрешение снять отдельную квартиру, анкета для получения отдельного пособия — на четырнадцати страницах! — и строгое предупреждение, чтоб денег на переезд и обзаведение предметами домашнего обихода первой необходимости просить он даже и не пытался.