Сальвадор Дали - Дневник гения Страница 28

Я все слышал из мастерской, ко мне пришла Гала и попросила успокоить сходившего с ума матроса. И направляясь к нему, проходя через кухню, я с невероятной ловкостью, одним махом поймал на лету муху, которая нужна была для моих экспериментов. Никто ничего не заметил.

Я увещевал матроса: "Не принимай это так близко к сердцу Мы купим другую лодку. Кто же мог знать заранее, что будет такой шторм?" И с неуместной игривостью я опустил руку с зажатой в ней мухой ему на плечо. Тотчас, как мне показалось, он успокоился, и я ушел назад в мастерскую, чтобы поместить муху в шар. Наблюдая за ее полетом, я вдруг услышал громкие крики на берегу. Вышел из дома. Собравшиеся слуги и рыбаки кричали: "Чудо" Оказывается, порывом внезапно переменившегося ветра лодку, которая вот-вот должна была разбиться о скалы, повернуло, и она словно послушное животное, остановилась у песчаной отмели прямо против нашего дома. С нечеловеческим проворством матрос подцепил ее на тонкий трос; ее, наконец, вытянули из волн, отбрасывавших ее назад к скалам. Нет надобности упоминать, что кроме имени "Гала", лодка носила имя "Milagros", что буквально значит "чудеса".

Вернувшись в мастерскую, я обнаружил, что моя муха в свою очередь тоже сотворила некие чудеса, среди которых самым важным было то, что она осуществила все 20 922 789 888 комбинаций Раймондо Лульо, чего я так жаждал еще сегодня утром.

Это случилось ровно за восемь минут до полудня.

Жизнь наполнена подобными событиями, которые являют собой смесь случая и волнующей закономерности Это напоминает мне об отце, который как-то июньским утром неожиданно прорычал, как лев: "Идите Идите все сюда немедленно Немедленно" В тревоге мы бросились к нему и увидели, как он показывает пальцем на парафиновую спичку, которая горела, стоя в вертикальном положении, на кафельном полу. Дело в том, что зажигая сигару, отец очень высоко подбросил спичку, которая, описав полуокружность и как будто погаснув, приземлилась на пол и установилась на перегревшейся плитке, которая как бы снова зажгла ее. Отец позвал столпившихся около дома крестьян: "Идите Идите сюда Вы больше никогда такого не увидите"

В конце трапезы, все еще под впечатлением от этого случая, я изо всех сил подбросил в воздух пробку; ударившись о потолок, она соскочила на буфет и остановилась в вертикальном положении, раскачиваясь. Отец был изумлен и этим явлением. Добрый час он созерцал пробку, запретив кому бы то ни было двигать ее с места, где еще несколько дней ее могли видеть наши гости и слуги.

6 ноября

Я пролил кофе себе на рубашку. Первая реакция любого — разумеется, не такого гения, как я, — стереть его следы. Что касается меня, я поступаю как раз наоборот. Еще в детстве у меня была привычка выжидать момент, когда слуги и родители не обращают на меня внимания, и я мог быстро, украдкой опрокинуть себе за пазуху липкие остатки кофейной гущи. Помимо невыразимой сладостности ощущения жидкости, стекающей к животу, ее постепенное высыхание и прилипание к коже давали мне возможность для некоторых наблюдений. Растягивая удовольствие, постепенно или рывками, я прижимал ткань рубашки к груди, и эти ощущения давали пищу для размышлений на протяжении всего дня. Это тайное наслаждение моего не по возрасту развитого ума достигло апогея, когда уже в юношеском возрасте при такой же процедуре волосы слиплись посередине груди (в том самом месте, где, как я полагал, находился центр моей религиозной веры), скручивая ткань рубашки (литургической оболочки). Эти слипшиеся волоски, как я теперь понимаю, поддерживали электронный контакт, преобразовавшийся в элемент мистического кибернетического механизма, который я, с Божьей помощью, изобрел утром 6-го ноября благодаря обильной гуще липкого кофе и сливок, в которых было слишком много сахара (о чем я не подозревал). Образовалась сахарная корка, из-за которой моя красивая рубашка приклеилась к груди, наполненной религиозным чувством.

Подводя итог всему сказанному, нужно добавить, что, только будучи гением, при таком простом случае (который многие сочли бы досадной мелочью) Дали удается все возможности, заложенные в нем, преобразовать в тонкий кибернетический механизм, благодаря которому я смогу хотя бы в какой-то мере приобщиться к истинной вере, которая до сих пор была божественной прерогативой.

7 ноября

Из всех сибаритских удовольствий моей жизни, может быть, самое сильное (даже без "может быть") наслаждение — лежать на солнце покрытым мухами.

"Придите ко мне, мои маленькие мушки".

Во время завтрака в Порт Льигате я пролил масло из тарелки с анчоусами. Тут же откуда-то появились и зажужжали мухи. Редчайший случай, когда их присутствие обеспокоило меня, и это знак того, что что-то неправильно, и кибернетический механизм моих открытий может прекратить свою работу, — такое значение придавал я этим средиземноморским "красавицам". Еще в древности они покрывали лица моих прославленных предшественников — Сократа, Платона, Гомера, который с закрытыми слепыми глазами воспевал знаменитые тучи мух, жужжащих над кувшином с молоком. Напомню читателям, что я люблю только чистых мух, облаченных в валенсийские кружева, но не тех, которых, как я уже говорил, можно встретить в офисах или в квартирах среднего класса, а тех, что живут на листве оливковых деревьев, что летают вокруг начинающих разлагаться морских ежей.

Сегодня, 7 ноября, я прочел в одной немецкой книге, что план храма, нарисованный Фидием, своими очертаниями напоминает морского ежа, который воплощает божественную пятиугольную структуру. И именно сегодня в два часа пополудни, глядя на стайку мух, суетящихся над панцирем морского ежа, я видел, что они двигались по спирали справа налево. Если эта закономерность подтвердится, то я ни минуты не сомневаюсь, что это будет один из фундаментальных законов космоса, сродни закону знаменитого ньютонова яблока. И я утверждаю, что муха, которую каждый норовит прогнать, пронизана энергией, и с ее помощью Бог как бы указует человеку на один из самых скрытых, сокровенных законов Вселенной.

8 ноября

Засыпаю я с мыслью о том, что моя жизнь реально начнется завтра или послезавтра, или послепослезавтра, во всяком случае скоро (ведь это неизбежно случится). За четверть часа до пробуждения я вижу очень любопытный сон, предельно театрализованный. Театральное представление начинается с тяжелого, сверкающего золотом занавеса с каким-то небольшим странным изображением посредине, привлекающим к себе внимание публики. Когда он поднимается, как бы сразу разворачивается грандиозное действо. Удар грома Юпитера мгновенно погружает все во тьму. Все ждут каких-то фантастических эффектов, однако свет вновь зажигается и освещает уже второй занавес. Все присутствующие, кроме Дали и Гала, чувствуют себя слегка одураченными. Они думают, что смотрят начало оперного спектакля о нашей жизни, но это не так… Занавес но трогается с места…

1963

Сентябрь

3 сентября

У меня есть привычка просматривать газеты, перевернув их вверх ногами. Не читая, я их просто рассматриваю. Так я смотрел в юности бледные телевизионные репортажи о футболе. И бывало, что в середине тайма я уходил от телевизора — так меня изматывали все эти мелькания на поле. Сегодня, держа газету вверх ногами, я увидел нечто божественное, двигающееся с такой скоростью, что, вдохновившись, я решил перепечатать отдельные фрагменты газеты, в которых присутствовало такое эстетическое качество, которое было достойно Фидия.

Красоту газетных листов я ощутил, увидев коллажи из пожелтевших и засиженных мухами газет Пабло Пикассо и Жоржа Брака…

Вечером радио наполнило комнату шумом ружейных выстрелов, которые были произведены в связи со смертью Брака. Брака — который, помимо всего прочего, прославился своим открытием эстетики газетных коллажей. И в знак преклонения перед его талантом я посвятил ему свой самый трансцендентный и моментально обретший широкую популярность бюст Сократа, усеянный мухами.

19 сентября

На железнодорожной станции Перпиньян мне в голову всегда приходят самые значительные мысли. Мозг начинает активно работать уже за несколько миль до Перпиньяна, в Булу, но именно по прибытии на станцию Перпиньян происходит настоящее мыслительное извержение, которое достигает необычайной высоты. На этом уровне я пребываю довольно продолжительное время, и можно заметить, что в эти моменты мое лицо ничего не выражает. На пути к Лиону, однако, напряжение спадает, и я прибываю в Париж уже умиротворенным. Мой мозг возвращается в нормальное состояние, хотя, разумеется, я все равно остаюсь гением, и мои читатели должны не забывать об этом. Да 19-го сентября на станции Перпиньян я пережил своего рода космогонический экстаз, более сильный, чем все предыдущие. Я увидел образ Вселенной. Вселенная, самая четко ограниченная из всего сущего субстанция, все пропорции ее соразмерны и по своей структуре тождественны железнодорожной станции в Перпиньяне с той лишь разницей, что он связан с билетной кассой; в этой маленькой вселенной стоит загадочная скульптура, репродукция с которой уже несколько дней интригует меня. Полая часть скульптуры засижена мухами из Булу. Читатель, посмотри на мою иллюстрацию и запомни, что так рождается космогония Bonjour