Юлиу Эдлис - Ждите ответа [журнальный вариант] Страница 28

Тут откуда-то сбоку, будто родившись из поднятых ветром туч пепла, появился, натурально, Михеич, роющийся длинной палкой с гвоздем на конце в поисках того, что еще могло бы пригодиться в его хозяйстве.

— Ты же сгорел, Михеич! — несказанно поразился Иннокентий Павлович. — Я же сам видел, как ты сгорел!

— Ну, сгорел, делов-то, — спокойно и рассудительно отозвался Михеич, не оглядываясь на них и продолжая копаться палкой в останках дома. — А все одно — кому дом-то сторожить, пусть он и сгорел дотла? Михеичу, больше некому… — И исчез, будто растворился в поднятой новым порывом ветра туче пепла.

— Куда он денется! — усмехнулся Сухарев. — Как же без него, без Михеича вечного? Сторож бессменный, для того и на свет появился.

— Что тут сторожить? — обвел вокруг себя рукою Иннокентий Павлович. — Пепелище?!

— А к чему от роду приставлен, то и сторожу, — с достоинством и даже важностью ответствовал Михеич, невидимый из-за густой пыли. — При должности — так и исполняй до века. — И вновь, теперь уж насовсем, скрылся, след простыл.

— А вас что сюда привело? — спросил Иннокентий Павлович Сухарева.

— Любовь к отеческим гробам, — ответил тот так же непонятно, как отвечал на все и при более объяснимых обстоятельствах.

Некоторое время они молчали, прохаживаясь по все еще теплой даже сквозь подошвы ботинок золе. Чтобы прервать затянувшееся молчание, Иннокентий Павлович, скорее из вежливости, чем из любопытства, поинтересовался:

— Как же вам живется на новом месте, на новой квартире?

И тут в первый раз за весь их разговор Сухарев удивленно обернулся к Иннокентию Павловичу, спросил будто даже уязвленно:

— Вы что, дражайший Иннокентий Павлович, газет вовсе не читаете? Неужто некролога в черной рамочке и с портретом не заметили, не обратили благосклонного своего внимания?

— Чьего, простите, некролога? — спросил Иннокентий Павлович, но тут же его охватило предчувствие, что вот она, тайна, вокруг которой он уже сколько времени безнадежно блуждает…

— Да моего, чьим же еще я бы вам хвастал? — усмехнулся Сухарев. — Еще с месяц назад, и почти во всех газетах, даже по телевидению удостоился чести. А отпевали в родной университетской церкви святыя Татьяны, как положено мне по разряду. Я уж и думать про это забыл, а вы и слыхом не слыхали! Придет охота, навестите — Преображенское кладбище, седьмая аллея. — И, не дав Иннокентию Павловичу прийти в себя и осознать этот немыслимый факт, заторопился. — Простите, у меня как раз там свидание назначено с коллегой, который, кстати говоря, опередил меня лет на пятнадцать, так что давно не виделись, не обменивались мыслями. Всего вам доброго, Иннокентий Павлович, не теряйте духа и не вешайте носа. Как начертал на своем перстне еще один мудрец, древнейший и печальнейший, «все проходит». А надумаете навестить, буду рад. Честь имею.

И, как только что Михеич, растворился в облаке черной пыли пожарища.

Лишь полотнище с изображенным на нем былым великолепием, обесчещенное и поруганное пятнами пепла и сажи, погребальной хоругвью мерно колыхалось на ветру, печально и укоризненно шурша.

А Иннокентию Павловичу вдруг не ко времени и не к месту припомнилось Абгарычево любимое словцо — «анекдот». Он стоял на пепелище и все повторял и повторял его то ли вслух, то ли про себя, скорее с печалью, чем с обидой и болью:

— Анекдот… Анекдот…

Да и не был ли то именно что анекдот, нашенской, смехом сквозь слезы, выпечки анекдотец?!

2006