Григорий Ряжский - Дом образцового содержания Страница 29

Тетка та дежурная перепугалась насмерть и, мыча, все косила бешеным от страха глазом на свой оголенный передок, мол, возьми, пацан, попользуйся лучше, набалуйся до икоты, только живой оставь, не убивай, Богом прошу… А он лишь усмехнулся презрительно, сплюнул рядом с поверженной теткой, задрал ей халат повыше, так чтоб еще позорней получился вид, и двинул вон из подневольной жизни, сохраняя неспешное достоинство победителя.

С этой точки он поставил себя в сознательное и непримиримое неподчинение к любой власти. При этом отчетливо понимал: не к народу, именно к власти, состоящей из милиционеров, начальников и не открытых глазу богатеев.

Денег из надломанной кассы хватило на билет до Москвы и на первое пропитание. Сдача от понесенных затрат полагалась на освоение начального этапа будущей беззаботной жизни.

Получившаяся далее самостоятельность особой оригинальностью не отличалась. В тот же год – зачисление в банду с московской окраины. Еще через год – групповое вооруженное ограбление в составе четырех участников. К сожалению, по малолетке уже отправиться не пришлось – как раз стукнуло восемнадцать.

Семь доамнистийных лет из восьми полученных легли на магаданский лагерь, где уму-разуму Стефан начал обучаться уже без случайных выбросов судьбы, строго на системной основе под руководством опытных наставников-рецидивистов, главным из которых стал для его недозрелого возраста почти интеллигентный по жизни бандит с кличкой Джокер. Он-то и оценил сообразительность Стефана и объяснил ему, кто в этом мире прислоняется к кому, а что – к чему.

Вышел в двадцать пять – грамотеем, с явным опережением накопительного цикла знаний и связей. И это стало первой школой молодого вора Томского по уразумению жизненных ценностей в истинном, качественном и стоимостном смысле слова. Понял, что ствол – последнее дело, если мозги на месте и варят согласно серому наполнителю. Да и любое другое насилие есть путь вынужденный, а далеко не единственно нужный.

Это был шестьдесят второй год – самый разгон новой свободы после сталинских холодных колодок. По сути, время исключительно подходило для оживления картинки из известного труда о вкусной и здоровой пище. Отсюда Стефаном Томским был сделан суровый вывод – он не должен воровать, он должен думать. Воровать будут другие специально обученные люди. Им же обученные или с его помощью. И не мельтешить. Никаких форточек, карманов, гоп-стопов и прочих сумочек с носовым платком вместо портмоне. Масштаб – вот наша сильная сторона, утвердился в своем решении Стефан. Масштаб, влияние, связи и замах на серьезность поставленной задачи. Его не интересуют деньги, подумал он в какой-то отчаянный момент, находясь на распутье собственных перемен, его интересует миллион.

Тогда еще он не помышлял о других денежных единицах, иностранных; это отстояло от самых смелых его мыслей так далеко, как Магадан от Альфы Центавры, даже если одно приблизить к другому с помощью подзорного микроскопа. Все это пришло потом, в начале семидесятых, с первой волной еврейской эмиграции, ровно как еще не проснулись тогда от спячки цеховики и не протрубили клич воры помасштабней – чиновное братство, не отпущенное еще собственным селезеночным страхом после всех этих Гитлеров, Сталиных, погромов и кампаний.

А пока Стефан Томский, натурально записавшись в Ленинскую библиотеку, принял решение сосредоточить внимание на вечном – на нетленных предметах искусства, до которого еще по недомыслию либо в силу странной прихоти не добралась глуповатая власть.

Для начала он обложился справочниками по искусству и внимательнейшим образом прочитал от корки до корки с десяток учебников по искусствоведению для слушателей филфака МГУ. Там он слегка поплыл – мифы и легенды Древней Греции, ссылки на рукописи и прочие первоисточники, общий вклад в культуру, человечества. И так далее… При этом отсутствовало главное – что сколько стоит, кому это потребно и где это самое взять, если действовать по короткой схеме с минимальным охранением от грабителей и воров и последующей надежной реализацией.

Такие целевые визиты в Ленинку стали первыми в деле системного образования по неформальному признаку. Более того, предмет увлек Стефана настолько, что время от времени он ловил себя на том, что начинает искренне интересоваться и самой историей искусств, а не только лишь ее материальным эквивалентом. Он читал, слюнявя пальцы, переворачивал одну за другой страницы и заинтересованно покачивал головой, словно сочувствуя невидимому излагателю:

– Толково… Очень толково…

К концу сезона «студент» Томский освоил полный курс искусствоведческой терапии на уровне почти аспирантского знания предмета. Оставалось главное – систематизировать порок, приведя его в норму с отвратительным задуманным.

Без консультанта не обойтись, решил новодельный аспирант и резво перешел к новой теме – подбор достойной кандидатуры для нужных ему толкований отдельных разделов потребляемого искусства.

Долгим выбор не стал, поскольку из списка авторской группы учебника единственной женской кандидаткой в неведомые подельники оказалась некая Чапайкина А. С. Баба эта возникла сама собой. Ясно – отчего: риску меньше и вони, а возможностей для обольщения по части прекрасного куда как больше. А там видно будет…

На другой день визитер Томский, воспользовавшись замешательством выдавальщицы, сдернул с ее стола свой библиотечный формуляр, развернулся и скорой поступью выбрался на свежий воздух, вынеся под курткой ставший родным учебник. Заодно прихватил и пару справочных материалов по искусству там-сям: Греция, Италия, русская живопись XVII–XIX веков, русский авангард начала века, ну и всякое такое. На улице он первым делом уничтожил читательский билет, изорвав его на мелкие кусочки. Кусочки рассыпал по трем помойным урнам, фотку же, отодрав от картона, подпалил от спички и долго смотрел, как пожираемая пламенем собственная физиономия корчится и чернеет, исчезая и рассыпаясь в бумажном пепле.

Тем самым новый, накопительный, этап жизни был открыт, ровно как и закрыт был другой – ученический. В то же время Стефан отчетливо понимал, что для исполнения задуманного без людей никак не обойтись, понадобится народ лихой и бесстрашный. И тогда он снова объявился в старой банде, откуда его и взяли в Магадан, но на этот раз, учитывая рекомендации Джокера, вернулся уже одним из лидеров, по существу, возглавил преступную группу воров, отделив от основного состава наиболее развитых, понятливых и нетрепливых.

Свой первый визит к доценту истфака МГУ А. С. Чапайкиной Стефан Томский нанес, тщательно продумав легенду и версию предстоящего разговора. Свой внешний вид он привел в тщательное соответствие с образом выпускника Тартуского университета, собирающегося писать монографию о частных коллекционерах Москвы. Присущее ему мужское обаяние Стефан подкрепил букетом гладиолусов в сочетании с одеколоном «Шипр». Над тем, что выйдет в финале встречи, он пытался не задумываться, но на всякий случай прикинул варианты развития в зависимости от возраста объекта, его внешних данных и степени приветливости.

Тетка оказалась подходящей – эдакой крашеной в блондинку пышкой лет сорока пяти-сорока шести, вполне улыбчивой и без особых затей. Единственно, что смущало Томского, – любопытное обстоятельство, как эта самая простомордая Алевтина Степановна заделалась доцентом подобной кафедры в таком высоконаучном месте. Однако с того самого момента, когда он дождался ее в коридоре здания университета на проспекте Маркса и, скромно улыбнувшись, вручил дурацкие гладиолусы, поимев в ответ быстрый и заинтересованный взгляд, он знал уже, что и какого вида имеется у этой тетки под юбкой и как он с ней будет спать. Более того, Томский уже отчетливо представлял себе, как она будет кряхтеть, в какой момент дернется и облапит его, страстно притянув к пышным грудям, и как отвалится потом в изнеможении, чтобы переварить неизвестно откуда свалившуюся на нее радость.

Причины карьерного Алевтининого успеха, как и присущие ей поначалу опасения нырнуть в романтическую связь с молодым ученым из Тарту, стали проясняться для Стефана приблизительно через год после их знакомства. Сперва обнаружился факт крайне неприятный, но, в общем, преодолимый: Алевтина Чапайкина оказалась дочерью исключительно серьезного пердуна из ЦК по фамилии Званцев. К моменту обнаружения этого факта Стефан не только не успел натворить чего-либо негодяйского, но даже еще не подобрался как следует к реализации программы соблазнения Алевтины. Все и так пока шло неплохо.

Томский то появлялся на кафедре, обычно с цветами, то исчезал, когда требовала ситуация, ссылаясь на отъездные нужды, но за время общения с доцентом Чапайкиной он постепенно начал систематизировать и укладывать в нужные ячейки отдельные сведения по интересующей его тематике. Первое и самое неожиданное из того, что удалось нарыть, поразило его настолько, что в какой-то момент он почти готов был растерзать эту пухлую тетку без скидки на возраст и общую противность. А получилось-то узнать почти впроброс, так, слово выскочило от Алевтины, когда заговорили про древний Китай, и осталось висеть на ушах. А потом свалилось ниже, зацепилось и соединилось с чем надо.