Александр Корчак - Не лучший день хирурга Панкратова Страница 29

– Андрей Викторович, надо вскрывать, делать несколько разрезов на пальце, – объяснил Петр, – а то... упаси Боже, -остановился он, не решаясь продолжить.

– Что споткнулся? Правильно говоришь, а то инфекция попрет выше. Тогда уже ампутацией пальца не обойтись, забирай больше. Умненький ты у нас парень, всегда я это говорил. Как, Витя, ты согласен со мной?

– Согласен. Петр Петрович у нас далеко пойдет.

– Если не остановят. А то он больно норовистый парень, все с начальством устраивает диспуты. И чего ты здесь вообще вторые сутки крутишься, Петриссимо? После дежурства домой бы пошел или с девушкой в кино отправился. Небось, от прекрасного пола отбоя нет, богатырь ты наш?

Виктор выразительно посмотрел на него, показывая знаками из-за спины Петра, чтобы он не поднимал эту тему. Петр насупился, опустил голову, но ничего не ответил.

– Давай так, Андрюха, – начал объяснять лечебную тактику Виктор, – сейчас мы тебе ставим капельницу, прокапаем жидкости, введем побольше антибиотиков, нам их, к счастью, выделили достаточно. А там посмотрим, как пойдут дела. Петруха, гони за лекарствами, ставь капельницу, – распорядился Виктор Евгеньевич. – Антибиотики в больших дозах. Ну, там витамины и прочую шелуху. Не возражаете, Андрей Михалыч?

– Теперь я ваш пациент. Так что решайте все сами, а наше дело подчиняться. Постой, Петр, – окликнул Антошкина Панкратов, – у меня к тебе будет просьба. Если придется вскрывать, сделай это, пожалуйста, ты.

Тот удивленно посмотрел на него.

– Да, да, именно. Я так решил.

– Да я... понимаете, – вспыхнул от неожиданности Петр.

– Давай дуй за лекарствами, ставь капельницу, сколько раз можно повторять, – взорвался Виктор.

Когда тот покинул кабинет, Панкратов тронул Виктора за рукав:

– Не обижайся, старина! Конечно же, это должен был бы сделать ты. Но ведь парень чувствует себя виноватым, и есть один выход – поручить ему спасать мой палец. В общем, ты меня понимаешь, Витя. Я, пожалуй, действительно прилягу, а то что-то мне не совсем...

– Давай, давай, – начал ему помогать снимать одежду Виктор. – А вот и бельишко больничное – полный набор – сплошной от кутюр или как оно там у них называется.

Зазвонил телефон, и Панкратов, ловя ногой штанину больничной пижамы, услышал тихий голос жены:

– Здравствуй, Андрей.

– Здравствуй, Лариса.

– Ты сегодня когда придешь?

– Я сегодня не приду.

– Вот как, – усмехнулась она. – Интересная наметилась встреча?

– Весьма... Приболел я немного, решил остаться здесь.

– Это даже хорошо.

– Что я заболел?

– Что ты под присмотром. Дело в том, что я сегодня ночью улетаю.

– Счастливого полета.

– Ты даже не спрашиваешь, куда?

– Мне это неинтересно.

– Ну, хорошо, тем не менее знай: на Домбай с друзьями.

– Отлично!

– Ты больше ничего не хочешь мне сказать?

– Я тебе уже пожелал счастливого полета.

– Тогда все?

– Все, – ответил Андрей.

– Ну что ж – пока.

Андрей положил трубку.

– Твоя Лариса звонила? – спросил Виктор, помогая Андрею засунуть руки в больничную рубаху, расчерченную веселыми голубыми квадратиками со штампами «Министерство здравоохранения».

– Она.

– Собирается приехать?

– Наоборот, собирается уехать... на Домбай.

– Вот и хорошо, пусть валит, настроение не будет портить.

– Только ты не переживай, ладно?

– С чего бы? – Панкратов до макушки укутался в одеяло.

– Я тебе уже не раз говорил, да и сам все знаешь не хуже меня. Деньги у нее на первом месте, да богатые мужички, которые могут дорогие подарки дарить. А ты у нее, мой друг, запасной аэродром, если на стороне не склеится.

– При том еще отец – лицо за воспитание ответственное. Я Вадьку люблю. Он у меня всегда на первом месте.

– А ты у Лариски на каком? На последнем. Да что там говорить! – Виктор махнул рукой, взглянув на нырнувшего под одеяло Андрея.

– Я не слепой, – промычал Панкратов. – Пусть Вадька хоть школу закончит без семейных травм.

– Нечего тянуть кота за хвост! Разводись и женись на нормальной бабе. Держись за нее, как эти мужики на картине Айвазовского за бревнину какую-то! Над ними девятый вал навис, а они держатся. Держатся и наверняка выплывут! Потому что вцепились крепко и, главное, бревно попалось надежное! Без лишних запросов. У нас ведь иная жизнь, как ни крути. Ни брюликов, ни Домбаев даже в перспективе не предполагается. Впереди лысина, гастрит и склероз!

– Позади, – прогудел из-под одеяла Панкратов. – У тебя лысина, у меня гастрит. Впереди язва. И кому я такой нужен?

– Да прекрати ты на себя наговаривать, оглянись, пентюх! Ого. У тебя температура уже под сорок. И чего мы тянем? Пойду операционную готовить, а ты под присмотром полежи. Договорюсь с кем-нибудь из сестер, лады?

– Не надо, Витя, я уже договорился.

– Понял! Вот и молоток, – расплылся он в улыбке. – А говоришь – старый!

– Старый я. Да и Ларке скоро сорок пять стукнет...

Лариса бросала вещи

в стоящие на полу сумки. Лыжные костюмы – белый и ярко-красный с полосами. К обеим шапочки, шарфы, перчатки прочие причиндалы – все продумано на высшем художественном уровне. Вечернее платье для ресторана, уютные свитера ручной работы на случай посиделок и потрясающе соблазнительное ночное белье. Все это она сшила и связала сама, и выглядели вещи отменно – хоть на витрину самого престижного бутика выставляй.

Мастерить Лариса любила с детства. Играла не в лысых пупсов, а в принцесс, для чего стандартным совковым пластмассовым куклам клеились на лысую голову роскошные парики из распущенных веревок, малярных кистей, витых шерстяных ниток, полученных путем кропотливого распускания старой кофты. А потом всем куклам шился полный набор туалетов – для приемов, для верховой охоты, для путешествия, а главное – для бала. Проживать эти красавицы могли в тех местах, где есть замки, фрейлины, принцы, а отнюдь не пионерки или советские служащие. В некотором смысле Лариса в своих кукольных фантазиях предвосхитила те времена, когда ее и впрямь затейливые коллекции одежды пришлись кстати новым леди нового, потянувшегося к красотам государства. Но вот отвоевывать свое место под солнцем расцветающей отечественной моды высокого полета Ларисе пришлось не просто. К счастью, в ее характере проявились те качества, которые она – нежное дитя интеллигентной семьи – в себе и заподозрить не могла: умение толкаться, упрямо идти к своей цели, глотая обиды и пряча подальше угрызения совести.

Но главное все же состояло в том, что Лариса была совсем не бездарность. Лепить из повидла пули научила ее та скупая на радости действительность, в условиях которой формировалось ее творческое кредо «в человеке все должно быть красиво». Про тело и душу все знали, про одежду забыли, производя швейных монстров на конвейерах многочисленных швейных фабрик.

Как-то, отдыхая с родителями на Черноморском побережье, Лариса поспорила с прикинутым во все дефицитно-импортное ухажером, что сумеет выглядеть не менее элегантно, чем Софии Лорен на каннском фестивале во всем, что угодно, кроме продукции фабрики «Красная большевичка». Ухажер принес исходный материал – найденный на берегу, дырявый и пропахший морем мешок из какой-то колючей дратвы. Ларисе не понадобилось даже ночи на превращение «тыквы в карету». Уже вечером, тоненькая и загорела, она вышла на приморскую набережную в новом туалете. Конечно, это был не стиль великолепной гранд-дамы экрана Софии Лорен. Но многие королевы гранжа отдали бы за этот шедевр наскучившие туалеты Версаче и прочих Живанши.

Да, ей нравилось преображать отвратительное в прекрасное, жалкое в поражающее воображение. В общем – она чувствовала себя волшебницей, превращающей одежных золушек в принцесс.

В бедноватые совковые времена Ларису останавливали на улице дамы, просили продать то перешитый из дубленых тулупов жакетик, то невероятно стильный костюм из матрацного тика. А уж вязаные вещи под руками Ларисы обретали особый шик, что тоже было совсем не просто.

Вначале надо было купить несколько мотков дешевой тесьмы, потом долго ее распускать. Зато таких цветов и такого качества шерстяной пряжи в магазинах никто никогда не видел. Было кое-что и у «несунов». Но финансы молодой семьи «пели романсы». Андрюшка в ординатуре получал 90 рублей, а 40 давали на поддержание жизни родители. А сколько надо было? Вадьке на детсад – отстегивай, за кооперативную квартиру взносы вноси. А она сама – студентка, да еще с фантазиями. Бутылка с молоком стоила 30 копеек, без молока – 15. И надо было всегда точно рассчитывать, сколько сдать пустых, что бы хватило на полные, то есть и на кашу сыну, и на кефирчик Андрюше, который он бутылками выпивал на ночь прямо из горлышка, сорвав зеленочную крышку.

Одно было богатство – три книжных полки, заставленные коньячными бутылками, да какими! «Камю», «Наполеон», да все в фирменных коробках, не говоря уже об армянских пяти-звездных! Это зрелище наповал сразило вызванного прочистить раковину слесаря. Ему полагался трешник, но его не было, зато был предложен коньячный выбор. Крепкий и много повидавший мужчина так и сел на табурет, узрев в почти пустой молодежной хате такие сокровища. Ему хотелось попробовать и то и это. Так и просидел до утра с Андрюшей на кухне, дегустируя противные, но такие дорогие напитки. На всю жизнь запомнил мужик ту ночь.