Эльмира Нетесова - Забытые смертью Страница 29

Клим головой крутнул:

— Что-то ты все в одну кучу свалил. Ну не повезло тебе. Так это давно было. Забыть пора. Не все бабы одинаковы. Навязываться не хочешь. Так мы, мужики, хочешь того иль нет, навязываемся бабам с самого малолетства. Иначе не обзавестись женой. А насчет всякой встречной, ты совсем зря. Я такого не предлагал.

— Чего ты хочешь? — прервал Петрович.

— Чтобы женился.

— Оставь. Вот выучишься, станешь на ноги, женишься, тогда поговорим и обо мне. Ведь надо же кому-то внуков нянчить, — смеялся Ованес.

Клим осторожно заговорил о Валентине, но Петрович, поев, лег спать. На продолжение разговора у него не хватило сил.

Валентину он видел изредка. Да и то сказать не грех, теперь Петрович работал в бригаде лесорубов. Деньги понадобились. Хотелось Клима в техникум собрать как положено. Чтоб ни в чем не нуждался парнишка, которого все село считало родным сыном Петровича.

С каждой получки покупал ему одежду и обувь. Про запас. Откладывал деньги. Сам не успел выучиться, пусть хоть Климу повезет. И мало думал о себе. А парнишка, уехав в Якутск сдавать экзамены, две недели молчал. У Петровича сердце изболелось. Как он там? Поступил иль нет, хватило ль ему денег? Он ждал телеграмму либо самого Клима. Но шли дни, и одиночество прочно поселилось в доме.

В эти дни, не отдавая отчета за все, ругал себя Петрович за дурь, толкнувшую пригреть мальчишку. Он боялся завести женщину, чтобы та не обидела ненароком Клима. А тот, уехав, забыл о Петровиче. Вырос. «К чему теперь опека? Чтобы потом заботиться о старике? Вот и решил исчезнуть заблаговременно», — думал Ованес, глядя на проливной дождь за окном. И вдруг увидел, как кто-то пробежал мимо окна к крыльцу.

«Может, почтальон?» — заторопился к двери. Но на пороге стояла Валентина.

Промокшая до нитки, она улыбалась так светло и счастливо, что Петрович понял — с радостью пришла баба.

— Поступил Климушка! Экзамены на одни пятаки сдал! Принят в техникум! — выдернула телеграмму из-за пазухи.

Ованес и сам не понял, с чего это он Валентину на руки подхватил? Целовал за весточку долгожданную. Женщина не оттолкнула, не убежала. Радовалась за Клима, словно он ее сыном был.

Ованес вчитался в телеграмму. Она была адресована Маше. Конечно, не без умысла. Знал парнишка, передадут, не смолчат, сообщат Петровичу. Хотя вон и просьба — обрадуйте отца.

— Ну и хитрец. Мне не поверил, что передам новость. Им прислал. Враз на всех, — улыбался Петрович сообразительности парня.

— Моя тоже собирается в Якутске поступать. На врача. После школы. Они меж собой все решили. Обговорили давно. Он закончит, а она — поступит. Чтобы кто-то работал уже. Так и решили. Дети… им проще, — вздохнула Валентина.

— Им проще? А нам кто мешает? — насмелился Петрович.

— Нам? Знаешь, Овик, с меня по горло хватит одного. Я не хочу быть вечной второй женой или любовницей. Лучше остаться вдовой, чем жить посмешищем. Ведь и у тебя была жена.

— Она давно стала женой другому. И я с нею не переписываюсь. Нет связи, не было детей. Да и забыл ее. Постарался понять. Простил. И выкинул из памяти. С тех пор, уж сколько лет, я на виду у тебя.

— Это как теперь понять? — растерялась баба.

— Меня Клим за тебя все годы сватал. Да я не насмеливался, не решался. Вот только теперь. Останься со мной…

— Как?

— Навсегда. Насовсем. Если сама решишься. Если поверишь. Но ведь и я не виноват в подлости других. Может, больше бы повезло, поменяй нас судьба фронтами на войне. И встретил бы я тебя в Ленинграде. Но…

— Да Ладно, Петрович! Зачем так далеко. Я здесь от тебя столько лет этих слов ждала. А ты молчал, — призналась женщина.

Вернувшийся на каникулы Клим радовался решению Петровича. И когда на берегу Алдана начал расти просторный дом, никто из жителей не удивился новой постройке. Другое изумило.

— Оказывается, они даже не полюбовничали, не были вблизях! И это столько лет жить по соседству и ни разу не согрешить? Вот это да! А мы думали, что они с самого начала тягаются, — судачили бабы, услышав новость о том, что Петрович сделал Валентине предложение. И они расписались совсем недавно.

Ованес строил дом для молодых. Просторный, светлый, теплый. Не торопился. Делал все основательно. Веря, что, закончив учебу, вернутся дети домой. Сюда, откуда началась дорога в жизнь. Ведь и в селе нужны врачи и механики. Иначе как жить дальше? И каждую свободную минуту пропадал на доме.

Его он подгонял под сказку, добрую и красивую. Ждал, когда согреют его своим теплом, пусть чужие, но все ж свои, дети. Он ждал терпеливо. Годы. Старел.

Не ехали молодые. Даже писали редко, скупо. Не звали к себе. Лишь в гости приглашали. На время.

Ованес, читая такие письма, подолгу сидел на берегу Алдана. Обдумывал, вспоминал.

«За что судьба обошла радостями, своей семьей, кровными детьми? Может, и не были б они лучше Клима и Марии, но все ж своих и пристыдить можно, и поругать. А чужому что скажешь? Вон и Валентина первый год нарадоваться не могла. Счастьем своим называла меня. Затаив дыхание, каждое слово слушала. А стоило сказать, что Машка ее без сердца живет, как улитка в раковину спряталась — молчит целыми днями. Слова из нее не вытащишь. Обиделась. А за что? Разве неправду сказал?» — хмурился Петрович.

За что судьба наказала? Ответ для себя нашел человек.

«С матерью не посчитался. Не послушался, огорчил ее. Променял на женщину. Даже не писал, не помогал ей. Ни разу не справился, как живется ей. Да и она… В минуту отчаянья сорвалось у нее невольное вслед сыну: «Не будет счастья тебе!»

Сказала она так, а может, послышалось Ованесу, только нагнало его пожелание. И, вцепившись в судьбу, не отпускало до старости.

В селе Петровича знали все. Считали удачливым, умным, счастливым человеком. Уважали за трудолюбие. Никто даже не догадывался, как одиноко и холодно живется ему.

Лишь однажды решился он положить конец обидам и поговорить с Валентиной открыто:

— Почему обиделась? За что злишься? Разве я неправду сказал? Не только ты неправильно дочь растила, но и я Клима плохо воспитал. Не только тебя, но и себя упрекнул за неуменье. Чего же обижаться? Ведь забыли они нас. Обоих. А почему? За что? Ведь ни в чем не отказывали, не обижали. И все ж впустую… Почему?!

— А что ты хочешь? Разве детей для выгоды растят, чтоб прокормиться в старости? Будь ты родным отцом, о том и не подумал бы. Вся беда от того, что чужие они, вот потому изъяны ищешь. Не о том, как им помочь, о себе думаешь. Нет тепла в тебе, потому и не имеешь родных детей, что вместо сердца у тебя счеты внутри лежат, — отвернулась баба.

— Эко занесло тебя, бабонька! Это я на Клима надеюсь иль на Машку твою? А не я им дом поставил? Или они мне хоть копейкой в том помогли? Или я просил у них помощи? Разве не я им высылаю каждый месяц по половине получки?

— Зато и выговариваешь враз на десяток зарплат.

— Да не о той помощи речь веду, глупая! О тепле и внимании. О письмишке завалящем! Хоть одно в месяц могли послать иль руки у них отвалились? Как только Машка институт закончила, враз забыла, как звать! Живут как? Есть ли дети? Вот ты о том знаешь? Я бы съездил, но не могу заявиться незваным гостем. Тебя приглашают. Меня у них нет. Скажи, почему?

— Был бы родным, понял бы…

— А что понять, скажи?

— Не до нас, значит. Своих забот хватает. Ты их в письмах поученьями задолбил. Все про бережливость им писал. Будто мотам каким. Они и сами знают, как жить. Небось родной, какой бы ни был, не стал бы так вот на мозги давить, что всякая копейка твоя поперек горла колом становилась. Кому от нее радость была? И дома твоего не хотят они, не Приедут сюда. Зачем им деревня? Для того учились, чтоб в глуши жить? Иль лучшей доли не заслужили они сиротством своим? Пусть хоть дети по-людски живут, — разговорилась Валентина.

— По-людски? Выходит, мы с тобой неверно живем?

— А мне все равно. Лишь бы Мария счастливой была, — выдохнула баба.

— Для кого же я тогда дом построил?

— А ты их спросил? Сам решил, без их согласия. На кого теперь сетуешь? Дети квартиру имеют. С удобствами. Казенную. На всем готовом живут. А ты их в глуши нашей держать хотел. Чтоб в старости скучно не было. Да только недосуг им с нами нянькаться. Их заботы — не наши…

— Я ж и виноват? Выходит, детвора не должна жить вместе с родителями? Так, по-твоему?

— Им виднее, — нахмурилась Валентина.

И тогда решился Петрович. Отпросился на работе и поехал в Якутск на несколько дней.

Клим, увидев Ованеса, удивился. Пригласил пройти в квартиру. Но радости в его лице Петрович не увидел. Мария была на дежурстве.

— Я завтра в командировку уезжаю, — предупредил Клим Петровича, едва тот присел на кухне.

— Что случилось, Клим? Почему от вас нет писем?

— Мария всегда писала. За обоих.

— Нет от вас вестей уже несколько месяцев. Переживали мы с Валей.