Александр Смоленский - Кремлевский опекун Страница 29

«Вот она, настоящая городская реликвия», – подумал Лев, внимательно послушав ее, и заключил, что со временем Ниночка Ивановна вполне могла бы занять достойное место среди экспонатов музея, гденибудь в отделе «Нравы населения малых городов на рубеже XX–XXI веков».

Женщины уже покидали вестибюль Дома культуры и теперь толкались у парадного входа, пропускные способности которого явно не соответствовали такому количеству народа. Лев с трудом разбирал слова местных кумушек.

– Тут и знать нечего. На эту девку кто только не зарился...

– Какую девку? – наивно спросила медсестра.

– Как какую? Да этого Сироткина. Какую еще? Она, не удивлюсь, и опекуном своим вертит как хочет. А что вы хотите?! Эти современные девицы, как шить или готовить, все до одной неумехи. Зато по части мужиков большие рукодельницы. А такие, как Грязнов, с возрастом не умнеют. Чем сами старше, тем моложе им подавай. Какое в этом им удовольствие? Не пойму. Кто бы сказал – не поверила, но я собственными глазами видела, как Сергей Сергеевич Кустов, куда уж солидный мужчина, и тот весь салом растекался, все прыгал вокруг нее, как индюк, чтобы она села к нему в машину.

– Это какой Кустов? Неужели из резиденции? Не может быть! И что, сразу села? – Простодушная медсестра Масюкова не допускала иных вариантов.

– Как же!.. Заартачилась. Видно, цену решила набить. Им ведь, молодым, нынче «Мерседесы» подавай. На «Волгу» и не клюнут!

– Погодите, Ниночка! – До этого момента исключительно только впитывающая информацию дизайнерша остановилась, пораженная собственным открытием.

Сзади на нее зацыкали, стали напирать, едва не сбили с ног.

– Кустов ведь тоже в присяжных?

– Так о чем я вам толкую?

Багрянский, который стоял рядом и все слышал, с трудом сдержался. Спорить с малознакомыми дамами не имело смысла. Чтобы хоть как-то выразить свой немой протест, Лев как бы нечаянно ткнул говорливую Ниночку Ивановну локтем под лопатку в надежде, что та прикусит язык. Но дамочка лишь слегка охнула, но промолчала, списав все на давку. Надо отдать Багрянскому должное – он тут же испытал раскаяние и неловкость за пацанскую несдержанность. Где-то в памяти мобильника должен быть телефон Бахтина. Надо сообщить ему про Кустова. Вряд ли Дима или Настя об этом рассказали. Самому же Багрянскому показалось очень странным, что присяжный заседатель Кустов служит в президентской резиденции, там же, где и опекун этих детей. Он же вроде в санатории, хотя кто там разберет их иерархию... Наверняка, гнида, знал к кому приставал.

В совещательной комнате царила крайне взвинченная атмосфера. Хотя внешне все старались проявлять сдержанность и достоинство, разговор шел на повышенных тонах.

– Уважаемый Борис Фиратович, – недовольным тоном выговаривала Зуева, обращаясь к столичному адвокату, – вы едва успели вступить в процесс, как сами же стали его дискредитировать.

– Каким образом? – с невозмутимым видом поинтересовался Бахтин.

– Вы, на мой взгляд, например, ставите под сомнение принцип неотвратимости наказания. Вы задумывались, как все это выглядит в глазах местной, да и не только местной общественности?

– Простите, уважаемая Галина Николаевна, а вы задумывались над тем, что принцип неотвратимости наказания здесь вообще неуместен. Скорее здесь уместен принцип презумпции невиновности. Кого наказывать? Этого непонятно за что избитого мальчишку? Этого местного Ромео? Помните, как тот дрался с Меркуцио за свою любовь? Но это так, по части лирики. А по делу – господину Гришайло вряд ли удастся доказать вину мальчишки.

– И докажу, если вы мешать не будете, – напыщенно заявил обвинитель.

– Вы уверены в этом, а я – в обратном. Вот судья и присяжные нас и рассудят.

– Но вы же не можете не понимать, в какое неуклюжее положение ставите обвинение, персонально Виталия Титовича? – продолжала свою линию Зуева. – Всегда ведь можно найти консенсус, не провоцируя публичного скандала. Если у вас появились принципиально новые факты, неужели так трудно проявить корпоративность и предварительно обсудить их в тесном кругу, а не на глазах присяжных?

– Давайте обсудим, – миролюбиво согласился Бахтин. – Только начнем с самого существа вопроса, потому как если говорить о провоцировании общественного мнения, то у меня, простите, возникают серьезные подозрения, что сам по себе весь процесс изначально на это и нацелен.

Поняв, что камушек брошен в его огород, Гришайло кисло поморщился.

– Юридическая обоснованность предъявленных обвинений не должна вызывать сомнений, – попытался он защитить честь несколько запятнанного мундира своего ведомства.

– Но есть еще и человеческая сторона, наконец, элементарная логика, – продолжал напирать на него Бахтин. – Если от потерпевшей стороны не было даже намека на жалобу или заявление, откуда весь шум? И почему в качестве аморального образца для публичного поругания выбран столь неудачный пример? – Адвокат заговорил с пафосом, видимо, забыв, что он не на публике. – Мы же имеем дело с чистой, искренней любовью! Это видно невооруженным глазом. Или никто из вас в юности не испытывал подобных чувств и романов не читал?

Галина Николаевна невольно вспомнила свой первый бурный, во всяком случае с ее стороны роман. Когда это было? Даже подумать страшно. Молоденькая комсомольская активистка Галочка Зуева по путевке райкома комсомола поехала отдыхать на Кавказ в международный молодежный лагерь «Спутник» и, вопреки собственным строгим принципам, до одури увлеклась местным темноволосым пареньком Рустамом. Каждую ночь тот, непонятно как, пробирался на глухо защищенную от набегов темпераментных аборигенов территорию лагеря и устраивал ей праздник тела и души, проявляя незаурядную изобретательность.

Недотрога Галочка совершенно потеряла голову и не могла себя обуздать. Каждый раз она давала себе обещание проявить твердость и характер, но стоило юному телу ощутить прикосновение жарких, бесцеремонно снующих рук, как она становилась безвольной и податливой, как пластилин. Это странное и противоречивое ощущение сладкой рабской подневольности запомнилось ей навсегда. Оно и теперь иногда пробивалось сквозь помутневшую толщу времени, возмущая своей унизительностью и соблазняя блаженным безволием.

«Боже, о чем это я?» – Зуева словно очнулась от забытья и стыдливо взглянула на мужчин.

– Далеко пребывали? – нагловато спросил ее Бахтин.

«Неужели он что-то прочитал на моем лице?» – Судья еще более застыдилась.

– Да так, вспомнила кое-что не к месту.

– А по-моему, как раз к месту, – невольно вновь подковырнул ее адвокат.

Гришайло вернул обоих к реальности.

– Легко вам рассуждать со стороны. А я – местный житель. Если бы мою дочь такой мерзавец совратил?

– Виталий Титович! Побойтесь бога. Еще никому за добрых четыреста лет не пришло в голову назвать Ромео мерзавцем! – не выдержав, воскликнула Зуева.

– Ну отчего же! – иронически улыбнулся Бахтин. – Юридическая обоснованность подобного обвинения, как ранее изволил выразиться многоуважаемый Виталий Титович, не вызывает сомнений, особенно если принять во внимание, что Ромео и Джульетте было примерно столько же лет, как и Димке с Настей. Сколько бы вы попросили для них у судьи?

– Перестаньте ерничать! – не на шутку разозлился прокурор, почувствовав, что сам себя загнал в угол. – Вы лучше признайтесь коллегам, как вообще оказались в деле? Зная столичные аппетиты, сомневаюсь, что услуги такого известного адвоката по зубам этой парочке и их опекуну. Не ваш уровень!

– Благодарю за вопрос! Собственно, с этого я и хотел начать. Дело в том, что я тоже с уважением отношусь к своим коллегам, в том числе и к вам, Галина Николаевна, и к вам, Виталий Титович. Поэтому вправе, наверное, задать аналогичный вопрос: почему такой малоинтересный с точки зрения профессиональной стороны дела процесс ведет судья столь высокого ранга? Почему в качестве гособвинителя выступает сам районный прокурор? Мне даже не надо обращаться к вашему послужному списку, чтобы заключить, что и вам данное дело не по рангу! – В кармане адвоката совсем некстати резко зазвонил телефон. Бахтин не стал затягивать с ответом. – Еще раз привет, Лев Владимирович! Да, все еще токуем с коллегами. Да неужели? Говорите, что тоже ходок? Интересно, интересно... Позже обсудим. Пока!

В комнате повисло неловкое молчание. Все как в рот воды набрали, никто не хотел развивать столь скользкую тему, прерванную телефонным звонком, пока Зуева не сказала:

– Что касается меня, то просто назначили. Сама не знаю, почему.

– Видимо, чтобы, так сказать, зная вашу чистоту и принципиальность, прямолинейно обрушить гнев на обвиняемого. За изнасилование, которого не было. За инцест, который, во-первых, уголовно не наказуем, а во-вторых, никакие факты не могут исследоваться, если их нет в обвинительном заключении. – Бахтин, казалось, уже вышел из себя, но нашел в себе силы остановиться. – Что касается консенсуса... – уже невозмутимо продолжил он. – Защита, как вы, наверное, помните, выдвинула конкретные требования: убрать решетки и заново пересмотреть состав присяжных.