Иван Дроздов - Суд идет Страница 29

Назавтра утром, с расчётом прибыть к отцу несколько позже папаши Джо, она поднялась с крыши своего особняка и взяла курс на родительский дом.

В кабинете отца она увидела гостей: папашу Джо и его младшего помощника Барри Кларка. Подошла к отцу, обняла его, поцеловала. Гости поднялись, смотрели на Драгану то ли с удивлением, то ли с неожиданной, почти детской радостью. Оба они знали дочь губернатора с того памятного дня, когда отец взял её на званый обед по случаю дня рождения папаши Джо. Тогда виновник торжества, знакомясь с ней, сказал комплимент, который многим показался и умным, и уместным и только хозяйке дома не понравился: «Вы будете царицей нашего бала и главным его украшением». Впрочем, вскоре все признали, что дочка губернатора Уроша Станишича заметно выделялась своей красотой даже и среди того избранного общества, каковым несомненно было собрание гостей первого лица страны. И теперь папаша Джо сразу вспомнил Драгану, подошёл к ней, галантно поклонился. Что же до его помощника, известного любимца женщин и желанного жениха для самых блистательных невест, он уже считал, что Драгана, несмотря на своё замужество, по достоинству оценит его атлетический вид и особенно же блеск его служебной карьеры.

— Я не мастер говорить комплименты женщинам, но тут вынужден сказать: я и тогда на банкете был чрезвычайно рад встрече с вами, а тут ещё и узнал, что вы со своим супругом — авторы того самого чуда, которое возвращает людям бодрость духа, энергию жизни. Как раз именно теперь я нуждаюсь в лечении вашим Импульсатором. Но позвольте спросить: уж не явились ли вы к нам на своём личном и каком-то необыкновенном самолёте?

— Да, я только что приземлилась рядом с вашим президентским вертолётом.

Барри Кларк стоял тут же и всей своей фигурой, взглядом, жестами демонстрировал особое расположение к молодой женщине и как бы подчёркивал, что именно он первым познакомился с Драганой и рассказал о ней шефу, об открытых ею целебных лучах и о её необыкновенном летательном аппарате. Сказал он Папе Джо и о том, что аппарат использует какой-то новый вид энергии. Она открыта давно, но до сих пор держится в секрете русскими учёными, её открывшими.

Потом пили кофе с коньяком. Драгана заметила, что Папа Джо наливал себе большую дозу коньяка, — в два, три раза большую, чем все остальные. И не дожидался, пока коньяк нальёт ему официантка, а наливал сам, и при этом рука его заметно дрожала.

Как биолог, основательно вникавшая в природу организма, она чутко улавливала особенности психики, определяла степень изношенности нервной системы и просто обыкновенной усталости; и теперь, украдкой наблюдая за выражением лица Папы Джо, за его жестами и за блеском неспокойных, чем-то озабоченных глаз, она поняла, что Папа Джо сильно нуждается в лечении.

Прошла в кабинет отца, и он ей сказал:

— Папа Джо просил полечить его Импульсатором. У тебя в спальне в платяном шкафу горничная видела прибор, похожий на кинокамеру, — не он ли это?

— Да, папа, он и есть. Но ты мне скажи, какова причина его глубокой депрессии? По его глазам, по лицу я заметила обеспокоенность чем-то, и будто бы такую его тревогу, что он в чём-то запутался, наделал много ошибок и теперь боится расплаты.

— Да, дочка, ты права; я ценю твою проницательность и очень горжусь тем, что у меня такая умная, и, можно сказать, необычайно умная дочь. Вчера ему доложили результаты последних обследований общественного мнения, — и оказалось, что рейтинг его опустился до роковой цифры «четырнадцать». У нас давно замечено: за этой цифрой не только следует отторжение политика, но и возбуждение против него судебного процесса. А тут ещё недавно подоспела беда, которую пока удаётся скрыть, но если узнает пресса…

Отец с минуту помолчал, устремил на дочь проницательный, изучающий взгляд, а затем продолжал:

— Ты знаешь: мы ведь с ним давние приятели. Вместе учились в университете, играли в одной волейбольной команде. Он помог мне стать губернатором штата. А теперь вот говорит: «Боюсь я этих мерзавцев. Они все беды моего правления свалят на меня одного, хотя и бомбардировку Югославии, и войну в Ираке, и другие гнусные дела затевали они сами, а мне лишь оставалось подписывать директивы. А, попробуй, я не подпиши бумагу! Да они сожрали бы меня с потрохами. Ведь каждая гнусность у нас зарождается в головах тех, кто сидит в банках и мировых картелях. Денежные мешки оплачивают голоса сенаторов и министров. Всё от них, от тех, у кого деньги. Недаром же их финансовый бог барон Мантефиори говорил: дайте мне банки и газеты, а какое будет правительство, мне неважно».

И ещё одно откровение сорвалось с губ отца:

— Ты, дочка, помоги Папе Джо. Я знаю, патриоты-сербы, и русские патриоты, и многие люди во всём мире его не любят, но их нелюбовь скорее относится к его должности, чем к нему самому. Его как человека мало кто знает. Он и сам страдает от того, что творит Америка, но его власть не безгранична, многие его решения диктуются другими. Как человек, он не так плох, — бывает прост до глупости, он любит юмор и хранит верность в дружбе. Он много помогал твоему дедушке, а теперь на выборах отдает мне голоса своих избирателей.

— Ну, а если Папу Джо окружают мерзавцы, как он говорит, — зачем же тебе лезть в их компанию?

Отец ответил просто и решительно:

— Всякую высокую должность можно обратить на благо людям, — надо только умело пользоваться своим положением. Я надеюсь, что мне удастся кое-что в Америке изменить к лучшему.

— Ну, если так… Я постараюсь.

В то же время Папа Джо, гуляя по берегу моря, — он любил гулять в одиночестве, — думал о том же. Но его думы были грустными, тяжело давили на сердце, вызывали щемящую боль под левой лопаткой. Он верил, что изобретённый русскими учёными Импульсатор Простакова возвращает людям бодрость и ощущение радости жизни, но не верил, что такое ощущение придёт к нему. Своё положение он считал безнадёжным и на помощь Импульсатора не рассчитывал. Как можно помочь человеку, все планы которого рухнули и дела зашли в тупик, грозивший катастрофой? Еще недавно он рассчитывал изобрести какой-нибудь ход в своих политических делах и вдруг встряхнуть Америку, вдохнуть в неё такую энергию, которая вспучит волну патриотизма, воодушевит разноцветный людской коктейль на подвиг во имя какой-нибудь новой великой цели. Приглашал к себе в Овальный кабинет помощников, консультантов, просил думать, предлагать идеи, — и они предлагали, но ни одно из их предложений не захватывало его воображения. Случалось, он на минуту воодушевлялся, но затем советовался с другим, третьим умным человеком, и идеи рассыпались. А теперь, когда собственная ракета разнесла в клочья собственный боевой корабль и семьдесят четыре человека пошли на дно, он и вовсе потерялся. Всю ночь ворочался с боку на бок, не мог рассеять наползавшие из тёмных глубин сознания страхи, — он теперь считал себя глубоко несчастным человеком. Масла в огонь подливали газеты, они каждый день печатают результаты новых обследований общественного мнения, и все кричат, что история Америки не знает такого президента, авторитет которого пал бы так низко: теперь он чувствовал себя так, будто его завалили чугунной плитой и он заживо похоронен. Врачи ничего не говорят, а близкие стараются уверить, что это лёгкая депрессия и она скоро пройдёт, надо только отвлечься, отдохнуть. В сущности это совет смириться со своей судьбой, отойти от дел.

И он решил: будет поддерживать на выборах своего лучшего друга Станишича.

Вечером Станишич привёл его в кабинет своей дочери. Подходя к двери кабинета, Папа Джо поймал себя на мысли, что он впервые волнуется и даже робеет, ожидая встречи с малознакомым, и молодым, и обыкновенным человеком. Такого состояния он уже не помнит, и даже не мог вообразить, что оно наступит.

Драгана знала, что они придут, и вышла навстречу. Её чуткое сердце, проницательный взгляд уловил смиренное состояние человека, признанного за властелина мира, владыки, перед которым склоняют головы короли и президенты стран, в том числе и великих — таких, как Россия, Китай, Индия, Англия. Все ищут у него признания и поддержки, надеются на милость и участие. А сейчас он подходит к Драгане и думает: женщина… простая, обыкновенная, дочка его друга. Она так молода! Боже мой! Как же она хороша! Он помнит — ещё и тогда у него на банкете она поразила его. Смотрел на неё и думал: как же счастлив его приятель, имея такую дочь! И ещё пришла ему мысль: давно ли она замужем и счастлива ли? Мысль обыкновенная, являлась каждый раз, когда перед ним возникало вот такое чудо.

Он слышит её поющий, приветливый, ласковый голос… Господи! Как жаль, что он уже не молод, что женщин вот таких не может интересовать, они к нему равнодушны, и даже его положение среди людей их интересует мало, а её вот и совсем не интересует.